просидит, но решит.
Друг детства Василия Тихоновича, участник Великой Отечественной войны Матвей Алексеевич Меньшиков, вспоминает:
— Передавалась у нас в селе легенда, будто в нашем озере водяной живет. На третий день весны после полуночи на окраине села выходит он на берег и всю ночь ходит по улицам села, охраняя покой мужиков. Однажды, когда нам было лет по двенадцать, мы договорились проверить, правду ли говорят старики. Сели к плетню огорода и посматриваем на озеро. Но только лишь стемнело, у каждого причина нашлась домой убежать: одни вспомнили, что матери наказывали долго не бегать на улице, вторые забыли гусей в ограду загнать, третьи — за пиджаками побежали. К полуночи Василий остался один, да так и просидел всю ночь у плетня огорода. А утром заявил, что никакого водяного в нашем озере нет и не бывало.
Собирая материалы о Василии Тихоновиче Казанцеве, я не раз беседовал с его братом.
— Позвал как-то я Васюху на озеро сети смотреть, — медленно рассказывал Иван Тихонович. — Пришли на берег, я — в лодку и к сетям. Он на берегу остался. Утро тихое, солнечное. Вода — ни единой рябинки. Воткнул шест, закрепил лодку и давай сеть выбирать. Радуюсь: рыбы полным-полно. А озеро у нас шальное, то тихое, то вдруг взбесится. Так и получилось в то утро. Накатилась на меня огромная волна. Не успел глазом моргнуть, оказался за бортом лодки, на самом глубоком месте и от берега далеко. Плавать я умею, а тут растерялся. И лодку от меня отбросило, да и сапоги ко дну потянули, пудовыми гирями стали казаться, руки одеревенели. И вдруг слышу голос Васюхи: «Лови веревку!» Другой бы струсил, а он сбил замок с соседней лодки и на помощь. Не побоялся волн. Вот он какой у нас был.
Довелось мне встретиться и с другом юности Василия Казанцева — Дмитрием Никифоровичем Курбатовым.
— В те годы не было у нас Дворца культуры, звукового кино, библиотеки, — рассказывает Дмитрий Никифорович. — Соберемся где-нибудь в избе и танцуем. Василий мастер был на балалайке играть. А гармошка в его руках так и пела. Бывало играет Василий и поет:
Если завтра война, если враг нападет, Если темная сила нагрянет, Как один человек, весь советский народ За свободную Родину встанет.
Крепко мы с ним дружили, да расстаться пришлось. В сентябре 1940 года в армию призвали. Василия на запад направили, а меня на восток.
В артиллерийском полку, недалеко от западной границы нашей Родины, стал служить тракторист-комсомолец Василий Казанцев.
Жадный к знаниям, с большим интересом изучал Василий материальную часть пушки и винтовки, теорию стрельбы, средства связи: радио, телефон, сигнализацию. Вдумчиво и серьезно занимался огневой подготовкой, знал, что успех боя зависит от того, как точно будет пушка разить врага.
За год службы красноармеец Казанцев в совершенстве овладел пушкой. Как отличника боевой и политической подготовки, его перевели во взвод управления. Работа разведчика-корректировщика его захватила. В одном из писем другу М. А. Меньшикову он писал:
«Добрый день, Матьша! Как службу несешь? У меня дело идет на большой палец. Служу честно, службу несу исправно. Из огневиков меня перевели во взвод управления. Сейчас я глаза и уши командира. Понимаешь ли ты это, дальневосточник? Я сейчас не просто артиллерист, а артиллерийский разведчик. А это значит — наблюдатель, радист, корректировщик. Вот какое дело поручается мне.
Мотька, ты только представь, какое замечательное дело, разведка. На случай войны разведчик всегда впереди. Понимаешь, не в обозе, а впереди, под носом врага, а то и в его тылу. Это опасно, но зато и романтично…»
2
Мы не знаем, как сложилась судьба молодого солдата в первые дни войны. Не удалось найти его однополчан, не сохранились и письма.
— До войны, — рассказывает его сестра Мария Тихоновна, — Вася писал каждую неделю. Получим от него письмо, а вечером, когда все соберемся дома, вслух читаем. Интересные были у него письма. Последнее довоенное письмо за два дня до нападения на нас Гитлера получили. А потом больше года ни весточки. Мать и отец иссохли. Да и мне тяжело. Муж погиб, брат без вести пропал. Но я крепилась, отца и мать успокаивала: чувствовало сердце, что Вася жив. И не обмануло оно меня. Два письма от брата пришло.
Писал в них Василий Тихонович о том, как их полк принял на себя первый удар гитлеровцев, как стойко дрались артиллеристы и пехотинцы, как они отразили натиск врага и заставили захватчиков отойти на исходные рубежи. Но обошли их фашисты справа и слева, пришлось отступать. Отступая, дрались за каждое село, за каждый бугорок родной земли.
…Случилось это в первые дни войны. Наши войска укрепились на новых позициях. Командование полка приказало группе разведчиков проникнуть в тыл врага, засечь его огневые точки и дать на командный пункт их координаты. С рацией и стереотрубой за плечами четыре комсомольца ушли в тыл противника. Они нашли огневые точки врага, связались с КП[2] полка, сообщили их координаты и стали корректировать огонь наших батарей.
Одна за другой глохли фашистские пушки, взлетали в воздух изуродованные пулеметы и минометы.
— Бей их, проклятых, бей! — мысленно говорил Казанцев, отыскивая новые цели. И вдруг вблизи их окопчика залопались мины.
— Запеленговали, — прошептал командир группы сержант Петр Севастьянов и чуть приподнялся над бруствером окопа. На опушке леса показалась цепь вражеских солдат. Стреляя на ходу, они приближались к разведчикам. Севастьянов посмотрел на товарищей и твердо сказал:
— Без команды не стрелять! Биться насмерть.
Разведчики не ответили. Но по тому, как они, крепко сжав в руках карабины, приготовились встретить врага, понял, что мог и не говорить об этом.
Минометный обстрел оборвался так же внезапно, как и начался. Теперь только сухо стрекотали автоматы да пронзительно свистели пули. Василий нажал на спусковой крючок одновременно с товарищами. Поредевшая цепь врага тотчас сомкнулась и, строча из автоматов, метнулась к горстке советских солдат. Навстречу полетели гранаты. Немцы отошли к опушке леса. Вокруг окопа тотчас завыли мины.
К полудню
