Они привыкли к тому, что я постоянно что-то делаю на берегу, собираю выброшенные на берег обломки бревен для топки, то исчезаю на день, то снова появляюсь. Я часто останавливался полюбоваться детьми, играющими у озера. Я нарочно не заговаривал с ними, так как боялся, что, вернувшись домой, они могли рассказать обо мне отцу. Они смотрели на меня, когда я проходил мимо, и тут же отводили взгляд, будто в смущении. Все, кроме Крошки. Крошка при встрече делала кувырок, чтобы покрасоваться.
Иногда я наблюдал, как все шестеро — отец, мать, Сын и три девочки — направляются на целый день ловить в море рыбу. Отец, конечно, во главе, Крошка, горя желанием быть полезной, старается держаться поближе к папочке, мать беспрестанно смотрит по сторонам, пытаясь угадать, будет ли погода; рядом с ней две девочки, а Сын, бедный глупый Сын, как всегда, последним выходит из дому. Я никогда не мог узнать, удачный ли был у них улов. Они обычно оставались в море допоздна, а я уходил с пляжа до того, как они возвращались. Думаю, однако, что они трудились не зря. Они, должно быть, кормились почти целиком тем, что ловили. Но ведь говорят же, в рыбе очень много витаминов. И может, у отца был своего рода заскок в отношении рыбы.
Время шло, и дети подрастали. Крошка частично утратила свою неповторимость, во всяком случае так мне тогда казалось. Она стала все больше походить на сестер. Но все равно это трио было очаровательное: девочки тихие и — можете себе представить? — хорошо воспитанные.
Что до Сына, он вырос невероятно и был огромный. Почти как отец. Но разве их можно было сравнить? В нем не было ничего от отцовской стати, его силы, характера. Он был большой неуклюжий мужлан. И беда, как мне кажется, была в том, что отец его стыдился. Я твердо убежден, что по дому он ничего не делал и во время рыбной ловли проку от него тоже не было никакого. Девочки трудились как пчелки, а он маячил где-то на заднем плане, вечно на что-то натыкался, что-то портил, крушил. Когда с ним на море бывала мать, он торчал возле нее.
Я видел, что отца злит такой дурень-сын. Вдобавок его еще раздражало и то, что он вымахал такой большой. Это, очевидно, никак не укладывалось в его не терпящем противоречий сознании: сила и глупость не должны сочетаться. В любой нормальной семье сын к этому времени уже покинул бы отчий дом и нашел себе где-нибудь работу. Я все гадал, обсуждают ли вечерами отец и мать эту наболевшую тему или же они никогда не говорят об этом, раз и навсегда молча согласившись, что мальчик не в порядке.
Да, но в конце концов дети все же покинули родной кров. Девочки по крайней мере.
Я расскажу вам, как все это происходило.
Как-то поздней осенью я делал покупки в маленьком городишке над гаванью, всего в трех милях отсюда, когда вдруг неожиданно увидел отца, мать, трех девочек и Сына — они направлялись в Понт у истока речки, которая от гавани течет на восток. В Понте всего несколько коттеджей, а за ними ферма и церковь. Дети выглядели чистенькими и даже нарядными, отец и мать тоже, и я подумал, что они собрались в гости. Если действительно так, событие это для них было совсем необычное. Впрочем, возможно, что у них в Понте жили друзья или же знакомые. Так или иначе, в тот погожий субботний день последний раз я видел их на дороге, ведущей в Понт.
Все выходные бушевал сильнейший ветер, настоящий восточный шквал, и я вообще не выходил из дому. Я знал, как беснуется море на пляже, и гадал, удалось ли семейству вернуться обратно. Разумнее всего было бы остаться у друзей в Понте, если у них там действительно были друзья.
Ветер стих только во вторник, и я наконец отправился на пляж. Куда ни глянь, повсюду были водоросли, выброшенные на берег обломки сплавного леса, смола, мазутные пятна. После бесчинства восточного ветра картина всегда одна и та же. Я взглянул на озеро, туда, где был их шалаш, и вдруг увидел отца с матерью у самого края воды. Молодой поросли, однако, нигде не было видно.
Это заинтриговало меня, и я стал ждать в надежде, что кто-нибудь из детей покажется. Но они так и не появились. Я обошел озеро — с берега напротив хорошо были видны их владения. И я даже достал бинокль, чтобы получше все разглядеть. Детей не было ни в шалаше, ни на берегу. Отец праздно слонялся возле дома, как это нередко случалось, когда он не был занят рыбной ловлей, а супруга его тем временем, устроившись поудобней, грелась на солнышке. Объяснение могло быть только одно: они оставили детей в Понте у друзей. Как бы на каникулы. Должен признаться, я почувствовал облегчение: еще совсем недавно в какой-то отчаянный момент я решил, что они могли отправиться обратно в тот же вечер в субботу и в дороге их застигла буря; отец с матерью благополучно добрались домой, а детям не повезло. Хотя я не уверен, что все было именно так. Я бы уже знал об этом. Кто-нибудь непременно где-то что-то рассказал бы. Случись что, и отец не слонялся бы, как всегда, с видом, будто его ничего не касается, а уж о матери и говорить нечего — вряд ли она нежилась бы на солнце. Нет, такого просто быть не могло. Они скорее всего оставили детей на попечении друзей. А может быть, девочки и Сын отправились внутрь страны наконец поискать себе работу.
И все же была во всей этой истории какая-то неувязка. На душе было тяжело. Я привык их постоянно видеть вокруг, Крошку и остальных детей. Однако меня не покидало какое-то непонятное чувство, что они ушли из моей жизни навсегда. Я понимаю, это глупо с моей стороны. Глупо принимать все так близко к сердцу. Но был отец, была мать и четыре юных существа, и они, можно сказать, выросли на моих глазах, и вот теперь вдруг исчезли неизвестно по какой причине.
Как я жалел, что не знаю хотя бы несколько слов на их языке, чтобы окликнуть отца по-соседски и сказать: «Я вижу, что теперь вы остались вдвоем. Надеюсь, ничего дурного не случилось?»
Я понимаю, все это было бы бесполезно. Он посмотрел бы на меня своим странным взглядом и посоветовал убраться ко всем чертям.
Девочек я больше так никогда и не видел. Ни разу. Они не вернулись. Однажды мне показалось, что я видел Крошку в устье реки со стайкой подружек, но я не был уверен, что это она. А если даже это была Крошка, то какая-то незнакомая — так она выросла и изменилась.
Расскажу вам, что я обо всем этом думаю. А думаю вот что: отец с матерью взяли их с собой в прошедший уик-энд с определенной целью — либо поселить у друзей, либо пустить в самостоятельную жизнь.
Я понимаю, это звучит жестоко, — вряд ли вы поступили бы таким образом с сыном или дочерьми, но не забывайте, нрав у отца был крутой и законы ему не писаны. Не иначе, он думал, что все это к лучшему, и, очевидно, оно так и есть, и если бы знать точно, что случилось с девочками, а главное — с Крошкой, я бы не волновался.
Но я до сих пор не могу не беспокоиться, зная, что произошло с Сыном.
Вся беда в том, что у Сына хватило глупости вернуться. Он вернулся недели через три. Я шел к озеру, но не своей обычной дорогой, а через лес вдоль речки, которая берет начало от истока, лежащего на более высоком уровне, и впадает в озеро. Обойдя его, я по болотам вышел к северному берегу, где в некотором отдалении находился шалаш, и первое, что я увидел, был Сын.
Он ничего не делал. Просто стоял у болота в растерянности и недоумении. Он был не очень близко от меня, и я не решился его окликнуть. Кроме всего прочего, у меня не хватило духу. Я неотступно следил за ним, пока он маячил возле болота, неуклюжий, в обычной своей нелепой позе, и я заметил, что он смотрит в конец озера, где был отец.
Отец с матерью не видели его. Они стояли на берегу у мостков, и было непонятно, то ли они собрались ловить рыбу, то ли возвращались домой. А здесь на болоте стоял Сын с растерянным глупым лицом, в котором помимо глупости был страх. Мне хотелось крикнуть: «Что случилось?» — но я не знал, как это сказать. Я стоял молча и, как и он, смотрел на отца.
Потом произошло то, чего мы так оба боялись.
Отец поднял голову и увидел Сына.
Он, должно быть, что-то сказал жене, потому что она вдруг застыла неподвижно там, где они стояли у мостков, затем отец развернулся с молниеносной быстротой и бросился в сторону болота, к Сыну. В эту минуту он был просто страшен. До конца своих дней не забуду ощущения ужаса от его вида. Великолепная голова, которой я так всегда восхищался, теперь была гневная, полная злобы; он изрыгал проклятия — поверьте мне, я слышал своими ушами.
Сын, растерянный, испуганный, беспомощно озирался, ища, куда бы спрятаться. Но прятаться было негде. Разве что за редким тростником, который рос по краю болота. Увы, бедняга был так туп: он кинулся к тростникам и, весь съежившись, пригнулся за ними, считая, что отныне он в безопасности. Смотреть на это было невыносимо.
Я только собрал все свое мужество, готовясь вмешаться, как вдруг отец внезапно остановился, будто на ходу сдержал бег, затем повернул обратно и возвратился к мосткам, продолжая на пути что-то ворчать и проклинать Сына. Сын следил за ним из своего тростникового укрытия, потом снова двинулся на болота. Судя по всему, в его дурацкой башке была навязчивая мысль — вернуться домой.
