Заявляешь тут, что я, оказывается, живу с Мари только потому, что люблю ее! Ну что еще за бред! Если б любил, разве скучал бы я в ее обществе? Презирал бы ее интересы и увлечения? Рубашка, ужин, да… но я бы с удовольствием вычеркнул ее из своей жизни. Но как? Как?.. Игорь, ты пинаешь лежачего.
Женился ли бы я на тебе, если бы ты был женщиной? Ну вот что еще за вопросы такие безумные? Конечно же, нет! Не понимаешь разницу между лучшим другом, своим парнем, и дамой сердца? Женщина – это женщина, слабая, нежная, хрупкая, настоящая леди, рядом с которой ты хочешь быть рыцарем, защищать ее от всех напастей. А ты просто свой в доску, рядом с тобой я могу быть самим собой, могу расплакаться, могу признать свою неправоту, могу просить помощи.
Что? Женщина мне нужна исключительно для самоутверждения? И если бы женщин не существовало, я бы пошел и утопился? А как ты себе вообще представляешь мир без гендерных ролей? Убогость какая-то…
Размножение, инстинкты, навязанные обществом роли… Игорь, откуда в тебе столько нонконформизма?
Отними у женщин секс, выращивай детей в пробирках, и гендерные роли сотрутся? Ах, ну да, ты же ведь у нас асексуал. Как я мог об этом забыть.
Ты весь в этом. Твоя излишняя правдивость и нежелание щадить мою гордость, извечно ставит меня лицом к лицу с тем, что я хотел бы изжить в себе навсегда. Ну да что уж теперь… Да, я слабак, пусть я никчемен и за тридцать лет жизни дорос только до уровня офисной крысы. Но с чего ты взял, что даже права не имею хотя бы рядом со своей женщиной казаться настоящим мужчиной? Я что, и рядом с ней должен честно оставаться размазней, признаваясь ей в собственной ничтожности?
Хорошо, что со мной все-таки Мари, а не Д.? Это еще почему?
Д… Я узнал о ней через несколько дней после ее смерти – прочел в газете некролог и не смог оторвать глаз от фото. Она была значительно старше меня, тогда еще совсем юного студента, но мне хватило одного только взгляда, чтобы навсегда провалиться в эту пучину. С тех пор я узнал о ней все, что только было в моих силах. И какое же счастье, что нам не удалось встретиться при жизни: я бы умер от стыда. Она столь прекрасна, столь добра и возвышенна, что я недостоин был бы даже находиться рядом с ней, дышать с ней одним воздухом.
Ну так и что во всем этом хорошего? Рядом с ней я бы вдруг осознал бы собственное убожество? О, черт, ты никогда меня не понимал. Ты не мужчина что ли? Вот тебе и ответ на вопрос, почему я никогда не женился на тебе, будь ты женщиной. И не смей упоминать имя Д.! Оставь мне хоть эту мечту – завалящую и несбыточную!
Д. не протянула бы долго рядом со мной? Из-за моей злобы?
Ну да, да! Я зол! Зол необычайно и злобой первобытной!
А испытывали ли люди прошлого нечто схожее с той злобой, что разрывает подчас людей развитых и цивилизованных? У тех самых наших первобытных предков стояла всего одна задача – выжить, выжить любой ценой. И в этом отношении они ничем не отличались от диких зверей, ибо и сами входили в их число. Ну а теперь-то, казалось бы, в эпоху прогресса, когда голодная смерть грозит разве что не желающей и пальцем пошевелить ради собственного благополучия Африке, откуда берется агрессия у нынешних людей? За самку можно не бороться: в крайнем случае в теперешних условиях не составит никакой проблемы прожить и без нее… Та самая пресловутая конкуренция за ресурсы и первенство? Ну только если мои собратья по-прежнему отказываются видеть собственные отличия от бабуинов… Но ведь в мегаполисах невозможно не ненавидеть ближнего своего, это единственный и главнейший залог выживания в конгломерате: дашь слабину, возлюбишь вместо того, чтобы возненавидеть, и в следующую минуту по твоему хребту промчится толпа бабуинов вслед за модно одетой самкой на шпильках, в погоне за седьмым айфоном или дорогим автомобилем. Что изменила в них цивилизация? Позволила поменять свою родную шерсть на чужую? Они ведь даже подлинно злиться неспособны и все так же следуют зову плоти, как и тысячелетия назад…
Ненавижу! Ненавижу их красные потные лица, когда они пытаются отстоять свое место в транспорте и в жизни, искренне полагая, что одним фактом своего рождения осчастливили разом всю вселенную. Ненавижу их потуги на рассуждения о политике со святой уверенностью в глазах, что вот именно та прочитанная ими статейка в интернете и является самой правдивой и беспристрастной, а все остальное – подлая ложь и правительственная пропаганда. Ненавижу их мещанские развлечения и увлечения. Ненавижу их способность восторгаться тем, что восторга вызвать не может, восторгаться с одной лишь целью – выглядеть не как все. Все они хотят быть и думать не как все, все до единого!..
Ох, как же много во мне злости! Так взял бы и разорвал в клочья весь род людской, чтобы только не разрушал он и дальше планету святой убежденностью в собственной исключительности и богоизбранности. Они ведь даже религию изобрели, чтобы оправдать желание быть самыми-самыми. Даже сам бог, творец мира, погиб на кресте ради сухоносых приматов с манией величия! Ну кто в здравом уме не посмеется над подобной наивной выдумкой! Ох, молчи, Игорь, только молчи!
Впрочем, зря я ополчился против религии, это чрезвычайно полезная штука. Несколько дней назад, уже готовясь ко сну, я вдруг испытал не ведомый мне прежде страх смерти – смерти самой настоящей. Я живо представил себя бледным и изможденным, распластавшимся на мокрых от пота и испражнений простынях и каждой клеткой прочувствовал как же жутко это – испускать дух. Пальцы цепляются за одеяло в тщетной попытке удержаться по эту сторону бытия, но организм уже сдался. Сухие серые губы безжизненно шевелятся, мутные и погасшие глаза вяло смотрят в одну точку где-то на противоположной стене, и ты точно знаешь, что вот еще несколько мгновений, и от тебя останется только кусок плоти и воспоминания. И ты никогда больше ничего не прочитаешь, ты так и не узнаешь, чем кончится эта война в соседней стране, за кого выйдет замуж твоя дочь или внучка, никогда больше не увидишь то озеро, к которому ходил, бывало, каждую неделю, не услышишь завораживающую тебя с детства песнь зяблика… и ведь понимаешь при этом, что бессмертие недостижимо, но вот еще бы чуть-чуть продлить, хоть на несколько дней, чтобы успеть насладиться этим небом, этим солнцем, гулом самолетов, мяуканьем любимой кошки, ласковыми руками родной женщины… И все равно ведь не успеешь, все равно тебе будет этого мало, вечно будет мало… Мало!
Ну вот и как тут не поверить в бога! Как сладок обман о грядущем бессмертии в царствии небесном! Где ты снова увидишь небо, звезды и давно покинувших тебя близких. Где выйдет к тебе дедушка, умерший, когда тебе было только двенадцать, и ты бросишься его обнимать и просить прощения за то, как ужасно вел себя в детстве, а он будет гладить тебя по голове, целовать в теплый затылок и что-то бормотать себе под нос, как и прежде. Нет, увольте, но пусть остается этот бог и эта религия! И пусть я не из тех смельчаков, что могут открыто посмотреть в лицо смерти. Трус я? Да, я трус. Тебя это злит? Ну еще бы! Но до моей злобы тебе еще очень далеко: я умею злиться не только на равных себе, но и на тех, кто гораздо слабее и беззащитнее. Вот он я!
Щенка того помнишь? Ну что принес мне тогда по моей же просьбе? Я никогда не умел обращаться с собаками, отчего-то полагая, что они по существу ничем не отличаются от кошек. Однако, первые же мои попытки приучить эту безродную дворняжку к лотку вполне закономерно окончились неудачей: псинка явно не понимала, чего я от нее добиваюсь. Раз за разом я тыкал несчастного щенка мордой в его собственные испражнения, из чего он своей убогонькой собачьей логикой вывел только то, что хозяин отчего-то хочет заставить его есть их. И он начал их есть, не дожидаясь очередного появления грозного хозяина! Этот смиренный поступок глупого двухмесячного щенка поколебал мою уверенность в собственной правоте, заставив тем самым возненавидеть его с новой силой.
Я смотрел на жалкое создание, тщетно пытавшееся уснуть, и без остановки награждал его тычками, мстя за свою бессонную ночь, в течение которой он время от времени тявкал, заслышав шумы, в детской еще и чисто собачьей попытке защитить своего хозяина. А на следующий день я не давал ему спать, загонял побоями под кровать, заставляя этого мохнатого ребенка жалобно скулить от боли и обиды. Но он ни разу не оскалился на меня, продолжая лизать избивающую его руку. А я ведь тебе никогда об этом не рассказывал! Ну слушай вот теперь!
Через несколько дней я понял, что моему терпению пришел конец: я не собачник и никогда им не стану. И вот тогда-то я решил усыпить щенка, милостиво не пожелав вышвырнуть его на улицу. Разве на улице ему было бы лучше? А?! Ну и, конечно же, ты спас положение, а как же иначе! У тебя он вырос прекрасным и мужественным псом, пусть внешне и более напоминавшим Моську. Вырос… С тех пор не прошло и дня, чтобы я не изводил себя неотступным вопросом: почему я так себя вел? Я ведь искренне жалел его, сердце мое сжималось при звуке его криков, но все же я продолжал над ним измываться. Почему? За что? Говоришь, я просто его боялся? А возможно ли это, что двухмесячный малыш цвета кофе с молоком принял на себя удар того ужаса, что я с детства испытывал перед собаками, столкнувшись однажды лицом к лицу с оскалившейся овчаркой и закричав на всю улицу? Из-за поворота тут же вынырнула хозяйка пса и увела своего казавшегося мне тогда громадным питомца, но страх мой остался и вылился таким вот нелепым и жестоким способом на самое безобидное и беззащитное существо… Еще раньше, классе во втором, прямо на моих глазах бездомный пес укусил моего одноклассника за лицо. Судя по тому, что за этим не последовало каких-то серьезных осложнений и не было даже шрамов, меня скорее напугал сам факт, нежели его реальные последствия. Окровавленное лицо одноклассника до сих пор стоит у меня перед глазами. И как же, скажи, мне не ненавидеть собак? Ненавижу, всем существом ненавижу! Что? Говоришь, я ненавижу вообще все, что хоть сколько-нибудь нарушает мой комфорт, мой покой и мои планы? Да как ты..?! А, впрочем, ты, наверное, прав…
