– Приезжай сама! Я задыхаюсь в городе! Жена ты мне или нет?! – кричит он раз в неделю по телефону, когда ездит на своей колымаге – старом «жигулёнке» цвета баклажан за покупками в ближайший посёлок городского типа.
– Не поеду я в эту глушь! В эту яму, где неделями нет света, где нет телефона, где по телевизору всего две программы! Я городской, цивилизованный человек! – давала отпор Аврора Владимировна и обычно бросала трубку, а потом весь день пребывала в расстроенных чувствах, с натянутыми, как тетива лука, нервами.
Она ненавидела деревню Кочаново, которую и деревней-то назвать сложно – всего шесть дворов, обитатели которых дерутся за наделы земли у леса, снедаемые завистью друг к другу и ненормальной какой-то неестественной злостью, вызванной, по всей вероятности, чрезмерным употреблением самогона. Вот такое драматическое несоответствие: он не может бывать в Москве, она – находиться в деревне. Но как бы ни ненавидела Аврора Владимировна деревенскую жизнь, хочешь не хочешь, а ездить туда периодически ей всё же приходилось – подкормить Сергея Григорьевича, навести чистоту в его берлоге, показаться кочановцам – мол, тут я, никуда не делась, так что на моего мужа попрошу не претендовать. Что же касается личной жизни супругов Дроздомётовых, то её, этой жизни, у них вовсе не было – Сергей Григорьевич вот уж как года три потерял свою мужскую силу, но жена не роптала – более того, она даже не пыталась завести любовника, говоря на выдохе всем и вся:
– Устала я! Так устала я за свою жизнь от мужиков, что никаких дел с ними не хочу иметь!
Вообще чувства между супругами угасли как-то сразу после кончины матери Сергея Григорьевича – пять лет старушка не давала им жизни, и, как ни странно, любовь, которая при ней буквально била фонтаном, быстро заглохла, подевалась куда-то, потерялась, когда не стало свекрови, – и сколько бы ни искала её, эту свою любовь, Аврора Владимировна, так и не может найти по сей день. Хотя это случается чаще всего – ведь когда плод перестаёт быть запретным, он одновременно теряет и всю свою сладость. Татьяна Романовна (родительница Сергея) неожиданно оставила после себя внушительный капитал, на проценты с которого по сегодняшний день живут супруги Дроздомётовы. Если б старушка знала, что хоть копейка перепадёт её ненавистной невестке, она, наверное, сожгла бы все свои накопленные (вероятнее всего нечестным трудом) деньги (потому что честно столько не накопить при всём желании) перед тем, как отправиться на тот свет, несмотря на то, что Аврора Владимировна два года была для неё не столько невесткой, сколько сиделкой, кормя болящую с ложечки и вынося за ней судно.
Что же касается дочери Авроры Владимировны – Арины, то она пять лет назад бежала вон из Москвы. Дело в том, что после окончания театрального училища Ариша шесть лет играла в детском театре две единственные роли – мышки с поджатыми «лапками», что пробегала по сцене во втором акте, истошно пища, и зайца уже в другом спектакле, который в начале первого отделения сидел на поляне и, будучи напуганный до смерти появлением волка, безвозвратно убегал за кулисы. Прослужив таким образом шесть лет, она не выдержала и, уволившись по собственному желанию с диким скандалом, спустя несколько месяцев устроилась в один из областных театров в четырёхстах километрах от Москвы, что блистал премьерами в начале каждого сезона. И Арина была абсолютно счастлива – теперь она играла все ведущие роли – в прошлом году, например, режиссёр до того дошёл, что дал ей роль Отелло, и она, вымазав лицо тёмно-коричневым гримом, а тело (в силу стеснённости средств областного драматического театра) водоотталкивающим средством по уходу за обувью, с наслаждением и самозабвением душила Лилю Сокромецкую в финальной сцене, не забыв спросить до этого кульминационного эпизода ломающимся, но грозным баском:
– Молилась ли ты на ночь, Дездемона?
Мамаша бесилась, злилась, недоумевала, как это дочь могла променять столицу нашей родины на какой-то затрапезный городишко, но та с достоинством давала множество разнообразных ответов, выражающих одну и ту же мысль: «Лучше быть первым на деревне, чем последним в городе», или «Лучше быть живой кошкой, чем дохлым львом», а находясь в творческом экстазе, что обычно происходило, когда она начинала учить новую роль, восклицала:
– Лучше господствовать в аду, чем быть рабом на небе! Здесь я играю леди Макбет Мценского уезда, Гамлета, Отелло!
Арину не тянуло в столицу, которая ассоциировалась у неё с мышами, зайцами и бывшим мужем, тоже, кстати сказать, актёром, который по сей день играл в вышеупомянутом детском театре в основном ослов да козлов. Как, впрочем, не тянуло её после неудавшегося брака снова устраивать свою личную жизнь, рожать детей и тем самым окончательно погрязнуть в засаленных, закоптелых кастрюлях и описанных пелёнках.
– Я человек творчества! – убеждала она мать, когда та заговаривала о внуках. – У меня не может быть личной жизни – всю сексуальную энергию я сублимирую на работе!
– Но можно ведь совмещать работу с семьёй! – удивлялась Аврора Владимировна. – Так многие актёры делают!
Но Арина втемяшила себе в голову, что семья и театр – две вещи несовместимые, как вера и математические доказательства, и если она будет размениваться по пустякам, каковым, собственно, считала брак, то о театральных подмостках можно будет благополучно забыть.
Если говорить о многочисленных родственниках героини, которые некогда в буквальном смысле слова открывали её дверь ногой, исчезли куда-то, рассосались, забились по своим квартирам, и такое впечатление складывалось у Авроры, что они всеми своими поступками и действиями показывают ей: они сами по себе, а она сама по себе – не существует никаких таких кровных уз в природе, из-за которых следовало бы им продолжать общение.
Родители Авроры Владимировны давно переселились в лучший мир, а сводный брат со стороны матери – Геня Кошелев, подобно остальным её родственникам, отказал в общении сестре. У него теперь были новая жизнь, новая жена и новый ребёнок.
«Что ж! Не хотят поддерживать со мной связь и не надо! Сдались они мне сто лет»! – думала Аврора и со временем перестала переживать по этому поводу. Но настоящее её было именно таковым – безотрадным, тоскливым и одиноким. От будущего она тоже ничего хорошего не ожидала. Да и что может измениться? Дочь будет продолжать играть главные роли в провинциальном театришке – так что на внуков можно не рассчитывать, Сергей Григорьевич до конца дней своих останется в Кочанове и, хоть как мужчина он уже немощный и совершенно бессильный, будет флиртовать с бабами: то одну ущипнёт за задницу, то другую цапнет за грудь. Что же остаётся ей?..
