Не менее важным, чем уничтожение физического подобия, было уничтожение подобия ментального. Этой цели он также достигал различными средствами. Некоторые из них были грубыми и жестокими, другие — более изящными, однако все они в лучшем случае делали из клона шаркающего идиота, неспособного даже подавать канапе на одной из тех шикарных вечеринок. И это служило еще одним оправданием — он создавал нечто, которое не более напоминало человека, чем морская звезда. Кроме того, он не хотел, чтобы его сознание пребывало в таком жутком теле. В чем-то таком, что могло бы ужаснуться от одного взгляда на себя.
В конце концов он свыкся даже с самими садистскими использованиями своих отпрысков. Убитые клоны. Клоны, подвергнутые пыткам. Клоны, ставшие охотничьей дичью. Клоны, изнасилованные всей бандой. Сол слышал, что их даже использовали в качестве мишеней для дротиков и стрел. Они не были своим творцом. И уж, конечно, они не были кем-то еще. Он не скорбел по ним, как не скорбел и по собственным отмирающим клеткам, по остригаемым ногтям. А если его искусство уничтожалось, что ж, теперь оно было чьей-то собственностью, с которой владелец может делать все, что пожелает. Деньги, уплаченные за обладание частичкой Дрю, а иногда и за ее убийство, поддерживали жизнь в его главной части.
На эти деньги он мог создавать клонов, которые значили для него больше других. Тех, которых по завершении работы он выпускал в мир, чтобы те скитались по улицам Пакстона-Панктауна, ведомые своими глупыми умами. Некоторых — обнаженными. Некоторых — укутанными от зимнего холода. Некоторых — по-своему прекрасными. Некоторых — отвратительными, подобно тем четырем, что он выпустил, к своему величайшему удовольствию, на прошлый Хэллоуин.
Но до сегодняшнего дня он не видел ни одного из выпущенных им за три года клонов мертвым. О, конечно, он слышал об участи нескольких из них. Убитых бандой. Сбитых хаверкаром. Ему думалось, что большая часть попросту замерзла или умерла от голода. Он слышал, что нескольких взяли в приют для бездомных. Ему всегда нравилось гадать о том, как необъятность города поглощала его создания. Как-то раз Дрю довелось увидеть одного из них живым через год после освобождения. Клон пожирал птичку в маленьком парке. Существо посмотрело на него без тени узнавания. Плоть его была окрашена в ярко-красный цвет. Спиральные метки украшали лоб и обнаженную грудь. Он был подобен очаровательному демону. Даже если люди не приближались к нему настолько, чтобы разглядеть его клеймо, даже если они никогда не слышали о Дрю, даже если они могли счесть существо раскрашенным безумцем, мутантом, инопланетянином или настоящим демоном, они все равно изумлялись ему. И даже если Дрю никогда не видел, как они изумлялись, его устраивало само осознание этого. Смотрели ли люди с восхищением или ужасом, он знал, что они смотрели, а глядя на его творения, они глядели на него, их творца.
Хотя Дрю и отпускал их, но всегда оставался связан со своими созданиями. Хотя он не обладал ими, он владел всеми и каждым.
С кофе в руке он направился к перегородке, чтобы проверить состояние своей текущей работы.
В прозрачных емкостях на рабочем столе и вдоль стен в булькающих растворах фиолетового цвета плавали нечеткие органические формы. Некоторые из них были зародышами, а в одном из баков он вырастил копию своей головы, подобную живому бюсту. К ее контейнеру-утробе была подсоединена система жизнеобеспечения. Дрю планировал выставить ее в таком виде в одной из местных галерей. Встав на колени, он сказал: «Привет, Робеспьер». Он постучал по стеклу, наблюдая за тем, как у клона, словно во сне, трепещут веки. Он подавил рост волос, бровей и ресниц, чтобы свести подобие к минимуму, но ради сохранения эффекта оставил существу вполне человеческий вид.
Снова плеск. Он поднял глаза и увидел, как волна фиолетовой жидкости переливается через край главной ванны и скатывается по ее боку. Дрю вздохнул, поднялся на ноги, взял тряпку и направился к емкости, которую нарек «Бассейном Нарцисса».
Подойдя ближе, он не мог не ухмыльнуться. Ухмыльнуться ей.
Подавив рост волос у головы без тела, здесь он, напротив, его стимулировал. Длинные темные волосы медленно колыхались вокруг лица клона, словно водоросли. Дрю не стал искажать или портить ее лицо, вместо этого он изменил его с помощью мастерской манипуляции генами. Это не было хирургической сменой пола. Это было чем-то более тонким и правдивым. Перед Дрю действительно была женская версия его самого. Даже Природа в своей гениальности не могла сотворить такое — идентичного близнеца противоположного пола.
Он закатал рукав и окунул руку в пузырящуюся фиолетовую жидкость. Взял в руку одну из небольших грудей и принялся мять, словно вылепливая ее из глины. Провел большим пальцем по соску, добиваясь реакции. Это заняло несколько минут, но в конце концов сосок начал твердеть. Как и Дрю. Он еще шире ухмыльнулся и стал наблюдать за тем, как за тонкими веками движутся в быстром сне ее глаза. Скоро он разбудит эту спящую красавицу. А ведь он и правда создал чертовски привлекательную женщину.
Дрю позволил своему взгляду скользнуть вниз по ее телу до самых бедер, а затем к темнеющему пятну волос. И снова к грудям, которым он придал весьма скромный размер, устояв перед искушением не скупиться. Он не хотел, чтобы она стала карикатурой.
О да, она была очаровательна. Дрю сожалел, что уже погубил ее разум. Ему было любопытно, какой женщиной он бы оказался.
Впрочем, он изменил ее сознание не до той степени, до которой он обычно отуплял свои создания.
В той части этажа, которую он считал своей гостиной, Дрю подвесил над диваном единственного клона, за которым смотрел постоянно. У него была почти человеческая голова, хотя Дрю препятствовал формированию глаз, потому что не хотел, чтобы кто-то постоянно пялился на него, когда он работал или же просто дремал на диване. Но иногда существо всхрюкивало или хрипело. Оно было подключено к блоку жизнеобеспечения, скрытому за диваном. На столике рядом располагался пульт управления. В те редкие случаи, когда к нему приходили друзья, Дрю забавлял или пугал их, нажимая клавиши и провоцируя движения конечностей или лица распятого создания. В основном это были просто вызванные электрическими разрядами спазмы и подергивания.
Два широких лоскута кожи, пришпиленные к стене, открывали взору грудную клетку существа, создавая впечатление распростертой коровьей шкуры или живота препарируемой лягушки. Через прозрачную мембрану просвечивали ребра и толстые синеватые кишки.
Впервые увидев эту картину, Сол сказал:
— Дрю, старик, ты, должно быть, и правда себя ненавидишь, если так издеваешься над собственным телом. Это какой-то мазохизм. Ты создаешь себя, чтобы себя уничтожить. Что-то вроде суицида, так ведь?
Дрю рассмеялся:
— Это искусство, вот и все. Я просто решил использовать плоть в качестве своей среды. Люди всегда так делали. Татуировки и клеймение, шрамирование и пирсинг, обрезание и клиторотомия. Плоть как холст — только боли меньше, если проделывать все это с собственным клоном.
— Ага, видишь, о том и речь — безопасный способ себя наказывать.
— Как скажешь.
— Ты говорил, ты не можешь иметь детей, верно? Ты не производишь сперму. И ты на это реагируешь таким извращенным образом? Они будто твои дети, созданные в ненависти к собственному телу, неспособному к настоящей репродукции?
— Ну да, — отвечал Дрю. — Почему бы и нет?
— Это все из-за того, что ты ненавидел своего отца, а он ненавидел тебя?
— Совершенно верно. — Дрю покачал головой. — Но ты слишком многое усматриваешь в моем творчестве, — добавил он. — Они — это не я. Они создаются не для того, чтобы отражать мое эмоциональное или психологическое состояние. Каждый из них — это «просто человек», они — это не мое самовыражение. Мне, черт возьми, нравится, какими я их делаю. Речь идет об эстетике, и ни о чем больше.
Он вытер руку, улыбнулся своему отражению в фиолетовой жидкости. Кстати, об эстетике: этот клон грозился стать большим хитом, это уж точно. Она была так красива, что он сомневался в том, что и к ней отнесутся как к подушечке для булавок. «Если на месте владельца был бы я, — подумал Дрю, — я бы выделил ей комнату и держал ее там в качестве домашнего питомца для одиноких ночей».
Он все еще чувствовал, что у него стоит. Придется пойти и помочь себе самому. Дрю и его последняя подружка расстались три года назад. Она ценила его искусство еще меньше, чем Сол. С недостатком понимания он научился мириться.
А вот с недостатком компании было сложнее.
Сегодня дождь прекратился, и улицы были сухими. Естественно, труп все еще лежал в канаве, а его разложение было эффективно запечатано и удушено. Но в своем рвении прикрепить создание к мостовой он перестарался с герметиком. Высохнув, он приобрел бледно-желтый цвет и лежал таким толстым слоем, что напоминал грязный воск, размазанный по трупу. Но было там и кое-что гораздо хуже. Какой-то мальчишка, какой-то хулиган, спреем нанес на тело едкую ремарку. Непристойность. Это было осквернением его искусства. Он сам не осмелился оставить свою подпись, а какое-то никчемное насекомое написало на творении Дрю шутку, словно оставив свой автограф. В ярости он огляделся вокруг, будто рассчитывая на то, что мальчишка притаился где-то в переулке и хихикает над ним. Он никого не увидел. Можно ли удалить краску с помощью растворителя? Нужно попытаться. Если это не сработает, он покрасит весь труп в другой цвет, чтобы скрыть вандализм. А может быть, ему придется отковырять создание и избавиться от него. Это лучше, чем оставить его здесь в таком виде, оставить его одинокую красоту, его декларацию запачканными.
