Криспин с беспокойством вернулся к своей подзорной трубе. В узком поле зрения плавно покачивающаяся фигура, почти полностью скрытая фонтаном белых перьев, напоминала огромную декоративную птицу, белого павлина. Может быть, она каким-то бредовым образом воображала себя птицей?
Вернувшись в рулевую рубку, Криспин потрогал висевшую на переборке ракетницу. Завтра утром она снова выйдет, и тогда можно будет выпустить ракету у нее над головой, дать ей понять, что эти птицы принадлежат ему, что они – подданные его собственного эфемерного царства. Этот фермер, Хассел, который приходил вместе с Квимби, чтобы попросить у Криспина разрешения сжечь часть птиц на удобрение, – он самым очевидным образом признал моральное право Криспина на них.
Обычно Криспин ежеутренне тщательно осматривал свой корабль, пересчитывая ящики с боеприпасами и проверяя пулеметы. Ржавая палуба растрескалась от тяжелых металлических тумб, на которых они были установлены. Весь корабль понемногу погружался в грязь. При большом приливе Криспин слушал, как вода, подобно полчищам среброязыких крыс, пробирается в трюм через тысячи щелей и дырки от выпавших заклепок.
Но этим утром осмотр был кратким и поверхностным. Проверив турель на мостике – всегда оставался шанс, что с гнездовий на заброшенном побережье случайно залетит несколько заплутавших птиц, – он вернулся к подзорной трубе. Женщина была во дворе; вооружившись пилой, она сносила остатки маленькой беседки. Время от времени она бросала взгляд вверх, на небо и нависавший обрыв, внимательно оглядывала его темневший край, словно опасаясь появления птиц.
Это напоминание о том, что сам-то он справился со своим страхом перед крылатыми чудовищами, подтолкнуло Криспина к догадке, почему его так раздражает женщина, выщипывающая их перья. По мере того как тела птиц разлагались, в нем росло желание их сохранить. Он часто ловил себя на том, что снова погрузился в воспоминания об их больших, трагичных лицах, несущихся на него сверху. Во многих отношениях они больше заслуживали жалости, чем страха, жертвы, как это назвал окружной офицер, «биологического несчастного случая», – Криспин смутно припоминал, как тот рассказывал про новые стимуляторы роста, использованные для повышения урожаев в Восточной Англии, и про то, как непредвиденно и необычно повлияли эти вещества на птиц.
Пять лет тому назад Криспин работал в поле поденщиком; после лет, напрасно выкинутых на военной службе, он не мог подыскать себе ничего лучшего. Он помнил, как начали опрыскивать этими новыми штуками пшеницу и фруктовые сады; липкий фосфоресцирующий налет, мерцавший при лунном свете, преображал безмятежное сельскохозяйственное захолустье в нездешний ландшафт, где готовились к действию какие-то неизвестной природы силы. Поля покрылись мертвыми чайками и сороками, рты их забивала серебристая смола. Криспин лично спас многих полумертвых птиц, он очищал клювы и перья, а затем отправлял их в полет в направлении побережья, к гнездовьям.
Через три года птицы вернулись. Сперва – гигантские кормораны и черноголовые чайки, с размахом крыльев в десять, в двадцать футов, с сильными телами и клювами, способными на куски разорвать собаку. Они низко кружили над полями, в пустоте небес, под которыми Криспин вел свой трактор. Казалось, они чего-то ждут.
Следующей осенью появилось второе поколение еще более огромных птиц – воробьи, яростные как орлы, глупыши и чайки с размахом крыльев больше, чем у кондора. Эти невероятные существа с телами широкими и мощными, как у человека, возникали из прибрежных бурь, они убивали скот на лугах, нападали на фермеров и их семьи. Вернувшиеся по какой-то причине на те самые пораженные поля, которые дико подтолкнули их рост, они были всего лишь авангардом многомиллионной воздушной армады, покрывшей небо над всей страной. Движимые голодом, птицы начали нападать на людей, бывших для них единственным источником пищи.
Криспин был слишком занят защитой фермы, на которой жил, чтобы следить за ходом битвы, охватившей весь мир. Ферма, расположенная всего в десяти милях от берега, была осаждена. Перебив скот, птицы занялись строениями. Как-то ночью Криспин проснулся оттого, что колоссальный фрегат, плечи которого не пролезли бы в дверь, разбил ставни и просунулся через окно в его комнату. Схватив вилы, Криспин пригвоздил шею птицы к стене.
После уничтожения фермы, во время которого погибли хозяин, его семья и трое работников, Криспин захотел записаться добровольцем в патрульную службу. Поначалу офицер, возглавлявший подразделение моторизованного ополчения, хотел отказаться от его услуг. Оглядев низкорослого, худого, похожего на хорька человека с горбатым носом и похожей на звезду родинкой под левым глазом, одетого в измазанную кровью фуфайку, который бродил, спотыкаясь, по развалинам фермы, в то время как последние птицы, подобно гигантским крестам, уносились прочь, окружной офицер покачал головой. Он видел в глазах Криспина одну только слепую жажду мести.
Однако, подсчитав убитых птиц, валявшихся вокруг печи для обжига кирпича, где Криспин держал последнюю оборону, – вооруженный одной лишь косой, которая была на голову выше его самого, – офицер передумал. Криспину выдали винтовку, и они полчаса ездили по разоренным полям, устланным наголо обглоданными скелетами коров и свиней, приканчивая валявшихся кое-где раненых птиц.
В конечном итоге Криспин попал на сторожевик, облупленный корпус которого ржавел в почти недвижных водах среди речных проток и болот, где карлик проталкивал свою лодчонку среди мертвых птиц, а сумасшедшая женщина украшала себя гирляндами из перьев.
Целый час, пока женщины не было видно, Криспин расхаживал по кораблю. В какой-то момент она появилась с бельевой корзиной, наполненной перьями, и разложила их на складном столе, стоявшем неподалеку от беседки.
Пройдя на корму, Криспин ногой распахнул дверь камбуза и вгляделся в полутемное помещение:
– Квимби! Ты здесь?
Это сырое логово все еще оставалось временным домом карлика. Квимби время от времени наносил неожиданные визиты Криспину, скорее всего – в надежде стать свидетелем дальнейших боевых действий против птиц.
Не получив ответа, Криспин закинул за плечо винтовку и направился к сходням. Все еще глядя на противоположный берег, где в недвижном воздухе поднималась струйка дыма от небольшого костра, он подтянул свои патронные ленты и ступил на скрипучую лесенку, спускавшуюся к привязанному внизу ялику.
Мертвые тела птиц мокрым ковром окружали сторожевик. После нескольких безуспешных попыток провести ялик между ними Криспин заглушил подвесной мотор и взялся за багор. Многие из птиц весили до пяти сотен фунтов, они лежали на воде, сцепившись крыльями, вдобавок их еще опутывали тросы и веревки, сброшенные с палубы. Криспину едва удавалось расталкивать их багром, он медленно, с трудом продвигал ялик к выходу из заливчика.
Криспин помнил, как окружной офицер говорил ему, что птицы находятся в близком родстве с рептилиями, – видимо, как раз это и объясняло их слепую ярость и их ненависть к млекопитающим, – но сейчас омытые водой лица мертвых тварей скорее напоминали дельфинов: спокойные, каждое со своим выражением, они почти походили на человеческие. Когда Криспин пересекал реку, встречая по пути эти покачивающиеся на воде формы, ему казалось, что нападавшие на него недавно противники – неведомое племя крылатых людей, что ими двигала не жестокость, не слепой инстинкт, а какая-то неизвестная и неотвратимая судьба. На противоположном берегу серебристые силуэты лежали среди деревьев и на поросших травой открытых прогалинах. Сидящему в ялике Криспину этот пейзаж напоминал утро после некоей апокалиптической небесной битвы, а птичьи трупы – павших наземь ангелов.
Он пристал к берегу, оттолкнув в сторону лежавших на отмели мертвых птиц. По какой-то неведомой причине здесь, у края воды, полегла стая голубей, среди них несколько домашних. Их тела длиной не меньше десяти футов от головы до хвоста, с пышными грудками, лежали на влажном песке словно сморенные сном, с глазами, прикрытыми от теплых лучей солнца. Придерживая патронные ленты, чтобы они не соскользнули с плеч, Криспин вскарабкался на берег. Впереди расстилался луг, усеянный трупами. Он пошел к дому, пробираясь между ними, иногда наступая на кончики широко раскинутых крыльев.
Через канаву, окружавшую дом, вел деревянный мостик. Рядом с ним, подобно некому геральдическому символу, указывающему путь, вздымалось вставшее торчком крыло белого орла. Огромные перья своей утонченной лепкой заставили Криспина подумать о монументальной скульптуре, а когда он приблизился к обрыву, кажущаяся целостность оперений навела на еще более мрачную мысль – луг показался чем-то вроде огромного птичьего морга.
Он обогнул дом; женщина стояла около стола, выкладывая на просушку очередную порцию перьев. Налево от нее, рядом с пустым скелетом веранды находилось нечто, сперва показавшееся Криспину костром из белых перьев, нагроможденных на грубый деревянный каркас, изготовленный из остатков беседки. Надо всем этим местом витал дух запустения, большую часть окон дома перебили за последние годы нападавшие на него птицы, сад и дом были устланы мусором.
