Опять же динамика развития может быть какой угодно. Буквой «Л» или буквой «V», кому как нравится. Яркая, насыщенная середина и скромные края или центральное затишье, как бы ни о чем, обрамленное в богатую, щедрую раму крайних частей. В комической оперетте Хиндемита «Туда и обратно» в центре происходит самоубийство, а начало и конец абсолютно счастливые, в повести Джозефа Конрада «Сердце тьмы» – в середине возгласы «Ужас, ужас», а по краям дуэт тумана и Яхты «Нелли».

Пытаясь создать сборник эссе, я использовала эту форму. Пять глав, центральная из которых посвящена более чем несерьезным вещам, а именно: детским воспоминаниям, московской климатической взбалмошности, а также домашним питомцам. 1-я и 5-я главы – о моей работе с детьми, о их семьях и о Церкви. Почему я их объединила? Объясняю: своим существованием пятая глава обязана первой, да, именно, дети (мои юные студенты) привели меня в Церковь. 2-я и 4-я главы отданы карьерным вопросам: во 2-й описаны все казусы консерваторской жизни, а в 4-й – планы космического масштаба.

А теперь о самом главном: ритм, слог, фразировка. Вот ответьте на вопрос: «Шуберт – представитель какой эпохи?» Конечно, романтической, тут запинок быть не может, Шуберт – это не Франк и не Берлиоз, а также не Бетховен и не Карл Филипп Эммануил Бах, который творил на рубеже стилей, и сказать однозначно, что вот этот классик, а этот – хранитель барочных традиций нельзя, более того, даже комично. С Шубертом все яснее ясного, романтический период, реформа музыкальных инструментов, когда шалюмо давно превращен кларнет, а траверс-флейту снабдили клапанной системой, когда музыка становится линеарной или горизонтальной, если хотите, и когда трепетная вибрация получает статус неотъемлемого исполнительского приема, а разговоры о любви входят в моду.

Так вот возьмем первую фразу сонаты «Арпеджиона». Убить ее легче легкого. Стоит только завибрировать в лучших романтических традициях, и вся проникновенная грусть испарится без каких-либо намеков на возвращение. А если сыграть как бы, по-барочному, прямым, может быть даже пустым звуком, слеза восторженной публики обеспечена.

Альбер Камю в своем эссе «О музыке» пишет: «Музыку, как самое совершенное из искусств, надо постигать скорее чувствами, нежели умом». Читаем дальше: «Роль индивидуальности в искусстве огромна. Лучше уродливое, но свое, чем радующая глаз красота, которая сводится к чистому подражанию». Далее следуют сравнения Шопенгауэра и Ницше, все это взрывается на Вагнере, как и положено его титанической натуре и вывод: «Подводя итоги, надо сказать следующее: подлинно животворная музыка, та единственная, что сможет тронуть и доставить истинное наслаждение, будет Музыкой Мечты, изгнавшей из себя всякую рассудочность и всякий анализ. Не надо стремиться сначала понять, а только затем почувствовать. В искусстве нет места рассудочности».[5]

Да, конечно, он тысячу раз прав, ибо преступление – подвергать бухгалтерскому учету то, чего нельзя положить в карман или съесть за обедом, читая последние новости. Но как прикажете быть тем, кому выпала роль виновника сего торжества?

Когда стоишь на сцене и знаешь, вон та дама возле окна заплачет через три такта, искренне поразившись секундовым задержаниям, а вон тот господин красиво уснет на следующей пьесе. Писать об этом серьезно в высшей степени смешно. Это все равно, что горевать о потрепанном кошельке, который Вы давно посеяли…

За годы обучения в консерватории мне дали понять, что фразировка должна изо всех своих дамских сил интриговать, ритм – свято соблюдать железные принципы, а звук – обволакивать и услаждать самых предвзятых слушателей. Слог сродни звуку, своим колоритом ему подвластны такие аттракционы, как успех на почве полной безграмотности относительно формообразования, стилистики, исполнения украшений, а также динамики и нюансировки. За звук действительно могут простить многое, главное, не забыть, что «в 12 часов по дворцовому времени карета превратится в тыкву, а кучера в крыс!»[6]

Идейность в данном случае куда выгодней. Даже если все сыграно или написано совершенно поперек. И нет никакой возможности уверенно и четко сформулировать жанр, из-за которого спорят, спорят и спорят. Отслеживать границы допустимого в коротком едком тексте, написанном зачастую где-то на проходе или в режиме беготни – занятие неблагодарное и ужасно скучное. По каким параметрам определяется качество «эссеизма», если можно так выразиться? По красоте плавных окончаний? Или по подбору интерьерных деталей? А может, цвет шрифта имеет магическое влияние на реакцию публики? Что же, господа, жизнь текста может весьма эффектно начаться, продолжиться и завершиться исключительно на бумаге. Дальше этого дело не двинется.

Но поскольку пессимизм – не моя стихия, я завершу данное вступительное выступление очередным анекдотом. Я была очень дотошной студенткой, занималась по пять часов в день, ходила на все концерты и с кем только не играла, читала трактаты на немецком, и мне казалось, что я достойна больших похвал. Но вот однажды в консерваторию пришел один мальчик и поступил на дирижерский факультет к Геннадию Рождественскому. Его очень интересовала старинная музыка, он подходил к нам с блестящими глазами, делал кучу комплиментов, обаяние его было сногсшибательным, но мы смотрели на него надменно и свысока. Спустя три года он поехал на один из самых престижных конкурсов старинной музыки в Брюгге и занял второе место, как клавесинист. Нет, это не вымысел, это реальная история, он действительно первоклассный и совсем молодой дирижер, который регулярно получает награды за игру на клавесине. А комиссия конкурса в Брюгге ему сказала вот что: «Максим, мы тебе даем премию за талант! Клавесинизма-то у тебя, конечно, нет!»

К барьеру!

Мы все очень привыкли к наискучнейшей мысли, что фокусы показывают в цирке, лошади скачут на ипподроме, ставки делают в казино, любовь крутят, чтобы как в кино, стоят столбами исключительно на параде, вышагивают по красной дорожке, как Николь Кидман, одеваются так же плохо, как …. Ну, это неважно! Михаил Жванецкий, конечно, что там скрывать, сказал о консерватории абсолютно все, что он думал и главное, настолько в точку, что аплодировать даже как-то неудобно, потому что добавить, впрочем, на самом деле нечего. И чего бы такого изменить в консерватории, чтобы словечки вроде «храм нео-искусства», «пристанище забытых муз», «элита моно-перформанса на лестницах» – стали не такими комическими?

Нет, пытайся – не пытайся, на выходе останешься ни с чем. Структура сия потому и устояла, что постоянство – не то что бы свято или как-то сакрально в данном случае, нет, постоянство здесь – основный механизм, действующий мощно, фундаментально, непрошибаемо, одним словом, профессионально до надрыва! На таком фоне представить Вы вольны кого угодно, вплоть до министра финансов, посетившего церемонию вручения дипломов счастливым выпускникам. Но это уже было тогда, когда я несколько лет, как все это закончила и, выйдя из стен, вдохнула, наконец, воздух свободы!

Ни равенства, ни братства рядом я, конечно, не обнаружила, а может быть, плохо искала, но речь не об этом. Речь пойдет о сценариях, декорациях, публике, о костюмах, о режиссуре и драматургии, одним словом, господа, дышите глубже, речь пойдет о постановке бессмертного и обязательного программного спектакля по имени «Зачет».

Зачет имеет точную дату и время, надвигается верной поступью, мерным биением календаря, не сворачивает в сторону, не перешагивает через все фигуры по шахматной доске, в общем, ведет себя солидно, хоть и слащаво улыбается во все 33 зуба и препротивно зияет надписью на лбу: «Ну, что, голубчики, чем порадуете старушку-сцену?» И вот. Пробивает нужный час, возле двери столпились главные действующие лица и исполнители.

Комиссия: как правило, состоит из 3–4 человек, включая в себя одну или двух дам и нескольких джентльменов. Выполняет функцию достопочтенной публики, уважаемых зрителей, дорогих гостей, музыкальных критиков и пр., пр., пр. Основная задача – досидеть до конца! Неосновная – отвечать на телефонные звонки так тихо, чтобы никто ни о чем не догадался. Возрастная палитра здесь весьма и весьма обширна. То есть и 25, и 52 могут оказаться за одним и тем же столом запросто.

Действующие лица: студенты с 1-го по 4-й курс…. Нет, тут можно разогнаться по полной программе. То есть могут иметь место и дреды, и косички, и фенечки, и брошки на весь бюст, и лосины цвета любви, то есть, любого выдающегося цвета, и ботинки с разными шнурками, в общем, ситуация в полный рост, на широком экране, без комментариев! Общение – более чем ярко выраженное, но что характерно – не соскучишься!

Концертмейстеры: по классике жанра, милейшие дамы, которые зачастую берут на себя обязанности бесплатного психотерапевта. Никто их об этом не просит, но справляются они, надо сказать, блестяще. Возраст где-то от 30–50, прическа со следами былой химии, характер около ангельский, манеры высокохудожественные.

1 2 3 4 5 6

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Муза и проза - Марина Волкова бесплатно.

Похожие на Муза и проза - Марина Волкова книги

Оставить комментарий