О господи…
Нынешняя фотография приклеена на обычную белую картонку. Моя маленькая девочка. Ребекка. Привязана к стулу в каком-то подвале. Она была… Он снял с нее одежду.
На мгновение я закрыл глаза. Костяшки пальцев пронзила боль, а зубы сжались так сильно, что зазвенело в ушах. Ублюдок. Мерзкий, проклятый ублюдок.
— Оставайтесь с нами, ребята, потому что у нас еще один, самый последний прикоооооольный звонок — но это после новостей! А сначала — Тэмми Уайнетт[3] со своим шлемодробильным причесоном и незабываемым хитом всех времен «Поддержи своего парня»! Отличный совет милым дамам. — Еще один веселенький гудок.
Бледная кожа Ребекки испачкана кровью, изрезана, вся в ожогах и синяках. Ее глаза широко раскрыты. Она кричит под залепляющей рот клейкой лентой. В углу фотографии выцарапана цифра «5».
Пять лет с тех пор, как она исчезла. Пять лет этот ублюдок пытает ее и делает фотографии, чтобы доказать это. Пять открыток с днем рождения, и каждая новая ужаснее предыдущей.
Выпрыгнул тост, наполнив кухню запахом горелого хлеба.
Глубокий вдох. Еще один глубокий вдох. И еще.
Я положил открытку номер пять в коробку, поверх остальных. Закрыл крышку.
Ублюдок…
Сегодня бы ей исполнилось восемнадцать.
Я взял нож и почистил над раковиной пригоревший тост. Тэмми Уайнетт тоже затянула свою песню. Намазал тем же ножом масло, и оно стало желтовато-серым. Потом два куска из пластиковой упаковки с сыром из холодильника, запил чаем с молоком и бросил в рот пару противовоспалительных таблеток. Разжевал. Старался не трогать два шатавшихся зуба слева вверху. Кожу на щеке стянуло, она опухла и саднила. Мрачно посмотрел сквозь протертое на окне прозрачное пятнышко.
Когда солнце наконец поднялось из-за холмов, свет, вспыхнув, осветил Кингз-ривер, превращая Олдкасл в лоскутное одеяло из синих и оранжевых кусков. Вдали над городом нависал Касл-хилл — широкое гранитное лезвие с отвесной скалой на одной стороне и крутыми, мощенными булыжником, извилистыми улочками — на другой. Выстроенные из песчаника викторианские здания покрыты пятнами цвета засохшей крови. На самой вершине холма, словно сломанные зубы, торчат разрушающиеся укрепления замка.
Именно в этом и заключалась вся прелесть жизни в этом месте — каждое утро, проснувшись, можно было любоваться самыми прелестными уголками Олдкасла, не обращая внимания на раздолбанные бетонные коробки муниципальных домов по соседству. Дело в другом — пусть бы эти прелести целыми днями торчали перед носом, сколько ни пялься на лакомые куски, все равно ты по уши завяз в этом чертовом Кингсмите.
Ей бы исполнилось восемнадцать…
Я расстелил на рабочей поверхности чайное полотенце и достал из морозильника поддон с ледяными кубиками. Сжав зубы, слегка скрутил его. Лет затрещал и застонал — для моих разбитых пальцев это был лучший саундтрек, лучше, чем Тэмми Уайнетт.
Ледяные кубики выпали на середину чайного полотенца. Свернув его вместе со льдом в небольшую дубинку, я взял ее за оба конца и несколько раз врезал по столешнице. Выловил из раковины использованный чайный пакетик, сунул в чистую чашку, залил кипятком. Добавил два куска сахара, плеснул молока. Потом сунул под мышку коробку из-под сигар и понес все это в гостиную.
На диване, в незастегнутом спальном мешке, скорчилась фигура Паркера. Я раздвинул шторы:
— Давай, ленивый засранец, поднимайся.
Паркер застонал. Вместо лица у него было месиво: глаза опухли и залиловели; нос уже точно никогда не будет прямым; губы разбиты; на щеке громадный синяк. Ночью у него текла кровь, запятнавшая спальный мешок.
— Умммннффф…
Открылся один глаз. То, что должно быть белым, было ярко-красным. Зрачок расширен.
— Мммннффф? — Рот почти не двигался.
Я протянул ему полотенце со льдом:
— Как голова?
— Фффммммннндффф…
— Это тебе поможет. — Я приложил к его щеке лед и держал до тех пор, пока он не пришел в себя. — Я тебе что говорил про сестру Большого Джонни Симпсона? Чтобы ты никогда, твою мать… — Зазвонил мой мобильный — более резкий вариант звонка старомодного телефона. — Черт возьми… — Поставил кружку на пол рядом с головой Паркера, достал из кармана упаковку с таблетками, протянул ему. — Трамадол. Я хочу, чтобы ты свалил к тому времени, когда я вернусь, Сьюзан должна прийти.
— Ннннг… финн бррркн…
— Надеюсь, не умрешь, если приберешь немного за собой. А то квартира на сортир засранный похожа.
Я взял ключи от машины и кожаную куртку. На дисплее телефона светилось имя «МИШЕЛЬ».
Великолепно.
День еще не был обосран окончательно.
Ткнул пальцем в зеленую кнопку:
— Да, Мишель?
Ее высокогорно-островной[4] акцент был отрывистым и резким.
— Положи на место!
— Ты мне сама позвонила!
— Что? Нет, это не тебе, я с Кети говорю. — Приглушенный голос. — Мне наплевать, положи это на место. Ты опоздаешь! — Снова обращаясь ко мне: — Эш, будь столь любезен, пожалуйста, скажи своей дочери, чтобы, она прекратила вести себя как избалованный ребенок.
— Привет, папочка! — Кети, жеманным голосом маленькой девочки.
Я моргнул. Расслабил пальцы, державшие сигарную коробку. Попытался улыбнуться:
— Слушайся маму. Она не виновата, что по утрам ведет себя как последняя сука. И не говори ей, что я тебе это сказал!
— Пока, папочка!
Снова Мишель:
— А сейчас давай быстро в машину, или, Богом клянусь, я… — Звук захлопнувшейся двери. — У Кети на следующей неделе день рождения.
— У Ребекки день рождения сегодня.
— Нет.
— Мишель, она…
— Я не хочу говорить об этом, Эш. Ты обещал выбрать место и…
— Пять лет.
Она даже записки не оставила! Что за неблагодарная маленькая… — Пауза, звуки дыхания, с шипением проходящего сквозь стиснутые зубы. — Почему мы должны делать это каждый год? Ребекке все равно, Эш, прошло целых пять лет, и ничего, ни одного телефонного звонка. Ладно, ты нашел место, где мы будем справлять день рождения Кети, или нет?
— Все под контролем, о’кей? Я заказал и заплатил.
Ну, почти…
— В понедельник, Эш. Ее день рождения в понедельник. Ровно через неделю… начиная с сегодняшнего дня.
— Я же сказал, что все заказано. — Посмотрел на часы: — Вы опоздаете.
— В понедельник. — И Мишель, не попрощавшись, повесила трубку.
Я опустил телефон обратно в карман.
Неужели это так плохо — просто поговорить о Ребекке? Вспомнить, какой она была… До того, как начали приходить поздравительные открытки.
Наверху я сунул сигарную коробку в тайник, под незакрепленную половицу в спальне. Потом неуклюже спустился в гостиную и толкнул локтем бесполезную кучу дерьма, лежавшую на диване:
— Две таблетки трамадола каждые четыре часа, максимум. Если я вернусь домой и найду твой гребаный труп, разлагающийся на моем диване, я тебя убью на хрен.
— …источники, близкие к следствию, подтверждают, что полиция Олдкасла обнаружила труп второй молодой женщины. Местные источники и полиция Тэйсайда отказываются комментировать заявления о том, что родители пропавшего подростка Хелен Макмиллан получили открытку от серийного убийцы, известного как Мальчик-день-рождения…
— Что? Нет, вы должны выступить. — Я зажал мобильный телефон между ухом и плечом и медленно повел древний «рено» по кольцевой развязке.
Данди был серым месивом, мрачно пялившимся на мир подзатянутым серыми облаками небом. Капли дождя на ветровом стекле смешивались с потоками брызг из-под колес шедшей впереди «ауди».
— Алло? — Старшего детектива-инспектора Вебера было едва слышно из-за шума мотора, скрипа дворников и хрипа радиоприемника. — Я сказал — как долго?
— …где заместитель старшего констебля Эрик Монтгомери сделал следующее заявление. — Голос заместителя старшего констебля по радио звучал так, словно он пальцами зажал себе нос. — Нам нужно, чтобы те, кто помнит, что они видели Хелен в ноябре прошлого года — когда она пропала, обратились в ближайший полицейский участок…
— Откуда я знаю? — Я убавил громкость радиоприемника до монотонного жужжания.
Автострада представляла собой красную ленту из задних габаритных огней, протянувшуюся до самой развязки на Кингзвэй. Светились дорожные знаки «ДОРОЖНЫЕ РАБОТЫ — ВОЗМОЖНА ЗАДЕРЖКА ДВИЖЕНИЯ». Это точно, задержка присутствует.
Ударил по тормозам. Забарабанил пальцами по рулю:
— Может занять несколько недель.
