– Я расследую дело об убийстве вашего зятя, Михаила Анатольевича Генса.
– Знаю. Недавно узнала от соседей. Конечно, была удивлена. Вы, наверное, хотите задать мне вопросы… о Мише…
– Хотелось бы. Насколько близко вы были знакомы с вашим зятем?
– Честно? Лучше бы я вообще не была с ним знакома. Я понимаю, что о покойниках так не говорят, но я недолюбливала Михаила. Понимаете, я вообще-то мужчин не очень люблю. – Она была даже рада, что имеет возможность высказать ему свое мнение о мужчинах. Ее почему-то нисколько не смущал тот факт, что и Садовников тоже мужчина. Она была уверена, что он поймет ее именно так, как ей это было нужно. – С ними нужно возиться, нянчиться, постоянно оправдывать их самые гнусные поступки… И моя сестра, ангел, она именно так и поступала. Миша не пришел ночевать – остался у друга, он же имеет право на личную жизнь, брак – это же не тюрьма… Миша пришел на рогах – он имеет право расслабиться, у него тяжелая работа. Хотя никакая она не тяжелая. Менеджер! Их сейчас как собак нерезаных. Мишу в ресторане с другой женщиной видели – это его сотрудница, случайно в одном ресторане оказались… Главное ведь – поверить мужу. Так всем спокойнее… Это философия моей сестры. Думаю, она сама ее себе придумала, чтобы было легче жить.
– Выходит, ваш зять любил выпить, приударить за другими женщинами… А ваша сестра? Она так и намеревалась терпеть все это?
– Думаю, да. Она не из числа решительных женщин, которые придерживаются иных принципов: ведь жизнь одна, невозможно постоянно страдать и ждать, что на тебя свалится счастье… Она не умеет действовать, не знает даже, бедняжка, с чего начать. Она воспринимала Мишу как данность, как если бы он был, скажем, ее братом, понимаете?
– Скажите, вы говорите все это сейчас мне нарочно, чтобы убедить меня в том, что ваша сестра не причастна к смерти своего мужа?
– Я говорю вам правду. Наташа не убивала Мишу. Это невозможно. К тому же ее вообще в момент смерти мужа не было в городе. Вы же отлично знаете, что она вместе с мамой была на даче. Пошла земляника, они варили варенье. И это могут подтвердить все наши соседи по даче.
– Так-то оно так, но всыпать яд в бутылку с минералкой можно было и раньше…
– Вы пришли спросить меня мое мнение по этому делу, вот я вам и отвечаю: моя сестра не могла убить своего мужа.
– А у нее не было другого мужчины?
– Думаю, что нет. Она слишком дорожила Мишей, чтобы позволить себе кем-то увлечься… Попросту боялась завести себе любовника, если уж вы хотите, чтобы я называла вещи своими именами. Нет, я просто уверена, что у нее никого не было.
– Понимаете, мы проработали несколько версий, опросили его друзей, сослуживцев… И, знаете, никто особенно-то и не сожалеет о его смерти… Что был человек, что нет – все равно. Это впервые в моей практике, когда люди вот так равнодушны к смерти живущего рядом человека. Некоторые охарактеризовали его как тихого и безобидного субъекта, некоторые говорили, что у него тяжелый характер, что он был постоянно недоволен своей жизнью, что у него были сложности в семье, что его жена не хотела иметь детей, не доверяла ему…
– У нее происходили выкидыши, но он считал, что она делает аборты. Согласитесь, это две большие разницы. Знаете, никогда бы не подумала, что мы с вами будем обсуждать гинекологические проблемы моей сестры и тем более смерть ее мужа.
– Маргарита, вашего зятя отравили, понимаете? Значит, это было кому-то нужно.
– Безусловно. Я тоже думала об этом. Вот если бы он упал и разбил себе голову, то да, это понятно: несчастный случай. Или что-то со здоровьем, к примеру. Тоже все понятно. Но яд в минералке? Кому понадобилось убивать его – не представляю.
– Ваша сестра выглядит подавленной.
– Думаю, она просто не осознала еще своего счастья. Ведь она теперь совершенно свободна.
– Неужели ваш зять был таким уж ничтожным человеком, если даже вы отзываетесь о нем таким образом?
– Просто вы не были с ним знакомы. К счастью. Знаете, до чего я додумалась, когда размышляла о причине, толкнувшей кого-то всыпать яд в бутылку с минералкой? Его могли убить просто как свидетеля. Я всегда считаю так: если нет видимой причины, значит, убили как свидетеля. И тогда все встает на свои места. Или же, что совершенно не подходит к Михаилу, он вел двойную жизнь. Был, предположим, подпольным миллионером, перешел кому-то дорогу. Но это я так, смехом… У него были куриные мозги. Он ничего не мог. Я вот о чем еще думаю: убийца побывал в его квартире. Значит, Миша его впустил. Когда – одному богу известно, но впустил. Вряд ли убийца из числа незнакомых ему людей… Хотите чаю?
Она знала, что он не откажется от чая, а потому встала из-за стола, даже не дожидаясь ответа. Включила чайник, поставила на стол фарфоровый чайничек для заварки.
– Это императорский фарфор… Я не понимаю людей, которые держат такие красивые вещи за стеклом… – сказала она и тут же представила себе Садовникова, одетого в строгий черный костюм, белую сорочку и синий в белую крапинку галстук – и под стеклянным колпаком, как в музее. Улыбнулась своим мыслям. – Я вот предпочитаю пить чай из таких чудесных чашек…
На столе появились маленькие, напоминающие формой ландыши, бледно-зеленые чашечки, украшенные позолотой.
– Знаете, я немного обманула вас. Зачем? И сама не знаю. Наташа хотела развестись с ним. И сказала она мне об этом совсем недавно. Я вам только что сказала, что она не из решительных, но тут, буквально на днях, произошло одно событие… Даже не событие, нет… Не знаю, как и сказать… – Рита достала большую золотистую жестяную банку с чаем и щепотью всыпала чай в ошпаренный кипятком фарфоровый чайничек. Она не знала, что Садовников, слушающий ее, на какое-то время едва не лишился чувств, любуясь ее движениями и тем, как она тонкими пальцами сыплет в чайник чай. У него чуть голова не закружилась от удовольствия наблюдать за ней.
Он, в силу своей профессии, в отличие от нее, знал о своей соседке многое. Во всяком случае, ему было отлично известно ее имя, род ее занятий и то, что она не замужем. Всякого мужчину, что входил в дверь ее квартиры, он готов был убить. Он ревновал ее к ним так, что начинал понимать всех тех убийц, что проходили через его руки следователя прокуратуры по причине ревности. Жгучее чувство, сильнейшее, болезненное, почти смертельное… Рита Орлова, художница, тридцать пять лет, нигде не работает, живет на то, что заработает продажей своих картин. Он специально заходил в салоны живописи, магазины и галереи, где могли быть выставлены работы Маргариты Орловой, и каждый раз удивлялся тому, что ее картины всегда висят на самом видном месте, в дорогих рамках и стоят немало… Еще он знал, что, будь у него много денег, он скупал бы абсолютно все ее картины, потому что, глядя на них, ему становилось отчего-то тепло, уютно и просто хорошо. И все его мысли и чувства как-то просветлялись, наполнялись солнечным светом – ему хотелось жить. Они словно заряжали его, напитывали любовью. Натюрморты с фруктами, цветы, много цветов, а еще – портреты каких-то неземных женщин, одиноких, застывших то у ночной лампы с задумчивым и грустным лицом, то возле окна или просто смотрящих с холста с немым упреком…
«У нее есть сестра, зовут Маргарита Орлова, она живет где-то в твоем районе… Нет, постой, да она же твоя соседка!» Вот так неожиданно в его сухом, пыльном и душном кабинете прозвучало ее нежное имя. В контексте с убийством какого-то Генса. Оказывается, Маргарита не одна на белом свете, как сначала могло показаться Садовникову: у нее была мать, сестра, а у сестры еще не так давно был муж, Генс.
– Орлову я навещу сам, – сказал он своему коллеге, Леве Локоткову. – А ты займись ее матерью…
И вот теперь он сидит у нее дома, в прелестной зеленой кухне, заставленной вазами с полевыми цветами, помешивает ложечкой чай в хрупкой, стоимостью в чугунный мост, антикварной чашке и слушает ее довольно-таки безалаберный рассказ о погибшем зяте. Или художница Рита совершенно черствое создание, лишенное сострадания, либо Генс – настоящее чудовище. Марк был склонен принять вторую версию. Он сходил с ума от своей соседки и до сих пор не мог поверить в то, что он вот так запросто, по делу, зашел к ней и теперь имеет право задавать ей какие-то вопросы. Конечно, ему, как мужчине, пора было давно постучаться в эту волшебную дверь, нажать на кнопку звонка, чтобы ощутить всю сладость предчувствия встречи, но до сих пор он почему-то этого не сделал. Все ждал чего-то. Но чего именно? Когда у него кончится соль? Или ему срочно понадобится луковица? До этого момента он имел возможность наблюдать Риту лишь издали: вот она входит в подъезд, тоненькая, вся в белом, под мышкой – охапка цветов, завернутых в коричневую почтовую бумагу (в такой бумаге цветы доставляются в цветочные магазины); вот она стоит возле ворот и читает объявление, вся ее фигурка залита солнцем… Или зима, Рита в короткой белой шубке стоит, задумавшись, возле подъезда и лепит фигурку из снега… И лицо у нее нежное, розовое от морозца, свежее. Садовников, глядя на это дивное создание, спрашивает себя, какая на вкус кожа у Риты, ему хочется поцеловать ее щеки, лоб, губы…
