— Стараюсь, брат мой. Хотя с вами учиться не очень-то легко... Но хватит, нам пора! Идемте на балкон!
— Не тяните меня! Дайте вспомнить. Я поднимаю руку, затем опускаю ее и делаю крестное знамение справа налево...
— Слева направо! — сурово прошептал священник. — Вы не слушаете? Если мы намерены продолжать наше участие в этой клоунаде, то прошу вас запомнить, ради Бога, хотя бы основные положения!
— Я думал, что коль уж оказался тут, то должен не брать, а давать, или, говоря иначе, изменить все это.
— Не надо ничего выдумывать. И ведите себя как можно естественней.
— В таком случае я буду петь.
— Я не то имел в виду. Идемте же.
— Хорошо, хорошо! — проговорил папа, поднимаясь с кресла и благодушно улыбаясь всем присутствующим в зале. Затем снова повернулся к помощнику и едва слышно произнес: — Ну а что, если кто-нибудь вдруг спросит меня о том, кто он, сей Святой Януарий?
— Никто вас не спросит. А если все-таки случится такое, ответьте ему вашей обычной стандартной фразой...
— Ну да, конечно!.. «Читайте Святое писание, сын мой!» Сами понимаете, все это какое-то безумие!
— Идите чинно, не спеша, а когда остановитесь, держитесь прямо. И, ради Бога, улыбайтесь: ведь вы столь счастливы!
— Ошибаетесь, африканец: я жалок!
Через огромные двери папа Франциск I, наместник Бога на земле, вышел на балкон, где его встретило громовое приветствие, потрясшее площадь Святого Петра до самого ее основания. Тысячи и тысячи верующих вопили в экстазе:
— Папа!.. Папа!.. Папа!..
В тот момент, когда его высокопреосвященство папа римский выходил на балкон, где заходившее на западе оранжевое светило сразу же отразилось в его одеянии мириадами бликов, многие из находившихся в зале смогли услышать слетавший с его уст приглушенный напев какого-то псалма. И каждый полагал, что это старинное, известное только очень большим ученым музыкальное произведение. Таким, которые обладали эрудицией папы Франциска.
— О утро... плохое здоровье... а-аля-ля... тра-ля-ля, тра-ля-ля!..
Глава 1
— Вот сукин сын! — Бригадный генерал Арнольд Саймингтон швырнул пресс-папье на тонкое стекло, которым был покрыт его письменный стол в Пентагоне. Стекло разбилось, и его осколки разлетелись во всех направлениях. — Он не мог такого сделать!
— Но он сделал это, генерал! — возразил ему перепуганный лейтенант, загораживая глаза от летящих осколков. — Китайцы весьма расстроены. Их премьер сам продиктовал жалобу в посольство. Они пишут передовицы в «Ред стар» и передают их потом по пекинскому радио.
— И как они, дьявол бы их побрал, делают это? — вытащил из мизинца осколок стекла Саймингтон. — Что они, черт их дери, говорят там? «Мы прерываем нашу программу, чтобы сообщить о том, что американский военный представитель генерал Маккензи Хаукинз отбил пулей яйца у десятифутовой нефритовой статуи на площади Сон Тай?» Ну и дерьмо! Нет, Пекин не должен был позволять себе подобное, это слишком непристойно!
— Они дают иную формулировку, сэр... Они заявили, что он разрушил исторический памятник из дорогого камня в Запретном городе. И утверждают также, будто это равносильно тому, как если бы кто-нибудь взорвал Мемориал Линкольна!
— Но ведь их статуя совсем иного рода! Линкольн стоит в одежде и не выставляет напоказ что не положено! А это не одно и то же!
— Тем не менее, Белый дом считает подобные параллели вполне оправданными, сэр. Президент хочет, чтобы Хаукинз был не только отозван из Китая, но и отдан под трибунал. И чтобы все это было предано огласке.
— Об этом не может быть и речи! — Саймингтон откинулся назад в своем кресле и глубоко вздохнул, пытаясь удержать себя в руках. Потом взял лежавший перед ним на столе доклад. — Мы переведем его в другое место. А в Пекин пошлем шифровку с его осуждением.
— Этого недостаточно, сэр. Государственный департамент дал нам это ясно понять. И президент согласен с ним. Ведь речь идет о целом ряде торговых соглашений, которые вот-вот должны быть подписаны...
— Ради Бога, лейтенант! — перебил Саймингтон. — Да кто вам сказал, что все задуманное в Овальном кабинете будет выполняться! Не забывайте: Мак Хаукинз был выбран из двадцати семи кандидатов. И я прекрасно помню, что тогда сказал сам президент. «Прекрасный выбор!» — вот его собственные слова, лейтенант!
— К сожалению, сейчас, сэр, они не имеют никакой силы. Президент считает, что торговые соглашения важнее некоторых соображений, высказанных им ранее.
Лейтенант начал потеть.
— Ублюдки, вы убиваете меня! — понижая голос, грозно произнес Саймингтон. — Как вы собираетесь сделать это? Да, Хаукинз может торчать сейчас, в такой момент, занозой в вашей дипломатической заднице, но это никак не отразится на нем. Уже в юношеском возрасте ин стал героем битвы при Бульже[1], в которой так отличилась вест-пойнтская[2]футбольная команда, а если ему дадут медали, за то, что он сделал в Юго-Восточной Азии, то даже он, Маккензи Хаукинз, не сможет таскать на себе все эти жестянки! В сравнении с ним ваш знаменитый Джон Уэйн[3]выглядит жалким сопляком! Он настоящий, этот Хаукинз, и именно поэтому этот шутник из Овального кабинета выбрал его.
— Я думаю, что президент, независимо от его личного мнения о том или ином человеке, в качестве главнокомандующего...
— Все это дерьмо! — снова прорычал генерал и, ставя одинаковое ударение на каждом слове и, придавая своим ругательствам ритм солдатского шага, продолжал: — Ведь я просто объясняю вам, хотя и в довольно сильных выражениях, что вы не должны судить Маккензи Хаукинза открытым судом военного трибунала только для того, чтобы удовлетворить Пекин, сколько бы ни крутилось вокруг того торговых соглашений! И знаете почему, лейтенант?
Молодой офицер, уверенный в своей правоте, мягко ответил:
— Потому что он может поднять шум.
— Вот именно, — переходя на высокий тон, несколько монотонно заговорил Саймингтон. — За Хаукинзом в нашей стране стоят избиратели, лейтенант. Поэтому-то наш главнокомандующий и выбрал его! Между тем судебный процесс явился бы лишь политическим паллиативом. И если вы полагаете, что Мак Хаукинз не знает этого, то вам не следовало иметь с ним дело!
— Мы готовы к такому повороту событий, генерал, — едва слышно произнес лейтенант.
Бригадный генерал наклонился вперед, не забывая при этом не ставить локти на разбитое стекло.
— Я не понял вас, — проговорил он.
— Государственный департамент, — объяснил лейтенант, — предвидел возможность сопротивления с его стороны. Поэтому мы готовим ответный действенный удар. Белый дом весьма сожалеет о подобной необходимости, но считает, что его действия диктуются сложившимися обстоятельствами.
— Это как раз то, что я и намеревался узнать, — еще тише, чем лейтенант, произнес генерал. — Но объясните мне в таком случае, каким образом вы намерены расправиться с ним?
Лейтенант колебался.
— Прошу прощения, сэр, но речь не идет о какой бы то ни было расправе над генералом Хаукинзом. Мы находимся в весьма щекотливом положении. Ведь Китайская Народная Республика требует сатисфакции, и это в высшей степени справедливо, поскольку генерал Хаукинз совершил грубый, вульгарный поступок. И к тому же отказывается принести публичное извинение.
— Здесь говорится, почему? — взглянул Саймингтон на доклад, который он все еще держал в правой руке.
— Генерал Хаукинз утверждает, что ему подстроили ловушку. Его объяснение — на третьей странице.
Открыв указанную страницу, генерал углубился в чтение. Лейтенант вытащил из кармана носовой платок и принялся вытирать подбородок. Положив аккуратно доклад на разбитое стекло, Саймингтон взглянул на лейтенанта.
— Если Мак говорит правду, то это и впрямь была ловушка. Какова его версия случившегося?
— У него нет никакой версии, генерал: он был пьян.
— Мак говорит, что ему подсунули наркотики, лейтенант.
— Они выпивали, сэр.
— И его накачали наркотиками. Я думаю, Хаукинз знает разницу. Я достаточно много раз видел его поддатым.
— Тем не менее, он не отрицает обвинения.
— Но утверждает, что не несет ответственности за свои поступки. Хаукинз был лучшим стратегом в разведке в Индокитае. Он опаивал наркотиками курьеров и торговцев в Камбодже, Лаосе, в обоих Вьетнамах и, возможно, вдоль маньчжурской границы. И ему прекрасно известно, что это такое!
— Боюсь, что его знания не имеют никакого значения, сэр. Обстоятельства требуют, чтобы мы пошли на уступки Пекину. Торговые соглашения сейчас важнее всего. Скажу вам откровенно, сэр, нам нужен бензин.
— Боже мой! — воскликнул Саймингтон. — А мне и в голову не приходило, что скрывается за всем этим!
Лейтенант, убрав носовой платок в карман, слабо улыбнулся.
— Я понимаю, что требуется гибкость. Как бы там ни было, у нас всего только десять дней на то, чтобы уладить это дело — осуществить решительную акцию и добиться положительного отклика на нее.
