Входящий гость - кто бы он ни был, все равно, черт его возьми, - сам прежде должен был сказать Игнацию первое приветствие, и только тогда он мог ожидать к себе ответного внимания. Но теперь, едва я переступил порог, как Мориц уже залепетал мне навстречу:
- Бонжур мосье! Мете ву плас!
И главное: "мете"! От кого он это слышал в Париже? Верно это ему так перешибло за барабанным боем.
- Коман са ва? Ке дезире ву?
С этим он выскочил из-за перегородки, шаркнул своими туфлями и, подвинув мне стул к одному из столов, проговорил:
- Асее ву. Нузавон кельке шоз а вотр сервиз.
Вместо ответа я вручил ему карточку моего краковского знакомца, которым был сюда адресован и которого я должен был здесь дожидаться.
Мориц взглянул, сказал: "тре бьен" и сделал такое движение бровями, от которого пенсне спало и моментально прямо с носа слетело в открытую левую руку. И замечательная вещь: как пенсне соскочило с лица Морица, так словно спал с него и весь его прежний шельмоватый вид; он точно нашел, что меня не стоит рассматривать с особенно серьезной точки зрения, и начал пошаливать: во-первых, он сразу упростился в выражении и заговорил по-польски.
- Чем же смею потчевать, пока придет ваш приятель? Есть у меня, пане доброздею, гусь, и самый прекрасный гусь, кормленный чистым хлебом. В буфет на бангоф берут гусей у мазуров, но я не беру. Важных панов, которые кушают в бангофе, можно начинять чем угодно, лишь бы был соус с каэнной, но у меня собирается почтенная шляхта, - люди хозяйственные, которые знают, что такое мазурская домашняя птица. Их гуси, откровенно сказать, всегда пахнут травою. Есть утка светская и утка дикая. Дикая - свежохонькая, вчера только застреленная, и сам стрелок здесь налицо: вот он, пан Целестин, который читает газеты и проникает во все тайные соображения Бисмарка. Я ни у кого не покупаю уток, кроме пана Целестина. Есть также бигось с капустою до услуг панских; есть зразы, есть воловья печень, или, чем уже могу похвалиться, есть добрая полендвица; но есть также и шинка, - настоящая польская, а не немецкая шинка - и жидовский щупак с шафраном... Что? Как вам это нравится? Щупак отлично приготовлен. Знаете - щука в своей коже. Я вам особенно рекомендую эту штуку. Вот реби Фола, - израэлит, а и он сейчас бы скушал при благословении Божием, но не смеет, потому что боится своих почтеннейших израэлитов. Он еще наблюдает "кошер".
Старый еврей, услыхав свое имя, посмотрел и глухо повторил:
- Кошер.
- Кожа с этой щуки снята без одной дырочки, как чулок с ножки красивой панянки, и вы лучшей щуки не найдете даже в самой чешской Праге на жидовском базаре.
Я попросил дать мне кусочек жареной дичи. Мориц одобрил.
- Да, - сказал он. - Это я понимаю! Я говорю насчет дичи. Щука и вообще всякая рыба - это тоже хорошо, но не то... От рыбы всегда есть что-то... отдает сыростью; но пернатая легкая дичь благородней, и притом она легко варится в желудке. А я вам услужу такою дичью, какой вы, может быть, еще и не едали, да даже и наверно не едали. Если только вы не бывали в забраном крае за Гродном, в Беловежской пуще, то и не могли есть. Дичь для меня стреляет Целестин, - человек с философским настроением и добрый патриот. Это чего-нибудь стоит.
Мориц просыпал все это скоро, словно дробь на барабане, и, повернувшись на каблучке, опять очутился на своем месте, в окне за перегородкою. Тут он постучал черенком ножа по выставочной доске, и на этот знак за его спиною тотчас же, как из земли, выросли молодой чумазый хлопец в куртке и баба в очипке.
Мориц мановением чела отослал бабу назад, откуда она пришла, а хлопцу велел подать мне прибор и порцию дичины.
Дичина оказалась сухою и безвкусною.
Мориц это заметил и посоветовал мне смочить ее гольдеком, что я и принял к исполнению.
Вино оказалось несколько лучше кушанья и послужило темою для разговора о разных винах: рейнских, венгерских и французских.
Мориц имел обо всем этом достаточные понятия и особенно одобрял французские вина, которых он, по его словам, выпил "чертовски много".
Мориц сказал мне, что тот, кого я ожидаю, придет через час и я еще успею у него отдохнуть и хорошенько пообедать, причем обещал дать мне отличный борщ с уткой "из двенадцати элементов". Такое обилие "элементов" меня удивило; Мориц, чтобы убедить меня, начал было их перечислять, как вдруг был прерван раздавшимся из-под стола неожиданным и злобным рычанием охотничьей собаки.
Мориц сейчас же обратил на это внимание и проговорил:
- Ага! Это ничего... Это идет наш пан бель-бас! Бутько всегда его удивительно слышит.
В ответ на это охотник молча кивнул головою и толкнул ногою свою собаку.
- Вы, пан Целестин, напрасно с Бутько взыскиваете, - заметил Мориц. Бутько добрый и даже почтенный пес; поверьте, что он знает, какой дух в человеке. И, обратившись ко мне, добавил: - Собака никогда не смешает честного человека с мерзавцем, и вот этот Бутько ни за что не пропустит, чтобы не зарычать на пана Гонората.
- А кто это пан Гонорат?
- А это... вот вы его сейчас увидите: шельма ужасная, но преинтересный собеседник Я его умею заводить и сейчас заведу.
- Еще что! - пробурчал Целестин.
- Нет, отчего же... Правда, что он, шельма, врет часто...
- Не часто, а всегда.
- Эх, пане Целестин, да где нынче взять людей, которые не врут! А в компании Гонорат - соловей, у него есть анекдот на всякий случай и... знаете... иногда есть любопытное и поучительное.
- Чтобы черт побрал его душу, - тихо прошипел Целестин и снова углубился в газеты.
В сенях послышались тяжелые шаги и раздался сильный толчок в дверь.
Отворявшаяся внутрь дверь широко распахнулась, и в просвете ее, как в раме, показалась интересная фигура.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Пришедший был тучный человек средних лет с коротко остриженною красно-рыжею головою и с совершенно красным лицом, на котором виднее всего выступал большой выпуклый лоб с сильно развитыми глазными пазухами. Вся физиономия гостя была круглая, нос картошкой, пухлые чувственные губы и крошечные серые глазки с веселым, задорным и в одно и то же время глуповатым, но хитрым выражением. Незнакомец был одет в красивое и очень удобное форменное платье, состоявшее из коричневой суконной блузы, подпоясанной кожаным поясом с бляхою; на голове высокая тирольская шляпа с черным пером. За плечами у него была винтовка, а в левом ухе серьга с
Словом, по лицу и по всем приемам это был Фальстаф, а по мундиру австрийский жандарм.
Для довершения сходства с Фальстафом, он был в веселом расположении духа и сразу начал шутки. Он не переступал порога, а, отворив дверь, остановился, заложа руки за пояс, и покатился со смеху, показывая глазами на охотника.
Морицу не нравилось, что в открытые двери уходит тепло, и он просил жандарма войти.
- Просим, просим вас, пане капитане, пожалуйте, не студите бедной шляхетской хаты.
Жандарм принимал величание, но продолжал смеяться, глядя на охотника. Мориц вспыхнул.
- Входите сейчас в комнату, почтенный капитан, или я выйду и захлопну мою дверь перед самым вашим высокопочтенным красным носом.
- А ты, высокопочтенный прусский барабанщик, если боишься замерзнуть, то все-таки постарайся говорить с уважением о моем носе, - отвечал хриплым голосом жандарм. - Я остановился и стою потому, что хочу издали налюбоваться великим дипломатом, нашим тонким политиком, паном Целестином, которого я видел сегодня на заре, как он сидел, глядя на копец королевы Боны.
- Черт возьми вашу милость, вы все отлично видите, но вы можете налюбоваться паном Целестином, подойдя к нему ближе! - воскликнул Мориц и в одно мгновение выскочил из-за своей перегородки, впихнул жандарма в корчму и запер за ним дверь, а потом, оборотясь ко мне, возгласил комически важным тоном: - Имею честь представить вам, мосье, высокопочтенного пана Гонората. Самый храбрый вояка и добрый товарищ за бутылкою чужого вина; до сих пор чином не вышел, но первый кандидат в капитаны жандармерии его пресветлого величества нашего наияснейшего цезаря.
- Болтай, болтай, прусский барабанщик и первый кандидат на виселицу, отшутился Гонорат и, сняв с себя перевязь и винтовку, начал располагаться в кресле перед камином.
Усевшись, он вытянул к огню ноги и сейчас же задал насмешливый вопрос Целестину: что пишут про политику и что думает Бисмарк в Берлине и генерал Милорадович в Петербурге?
Охотник сделал гримасу и сквозь зубы ответил, что он на уме у Бисмарка не бывал, а Милорадовича никакого не знает.
- Как же не знаешь?.. Милорадович - русский фельдмаршал?
- Нет такого фельдмаршала.
- Ну, Суваров!
- Перестаньте говорить глупости. Нет Суворова.
- Кто же у них вместо Суварова? Целестин не отвечал, а Мориц заметил:
- Вам, как жандарму, стыдно не знать, кто вместо Суварова.
- Ага! И ты опять меня хочешь стыдить! Лучше молчи!
- Перед вами?
- Да, именно передо мною.
