Клара. Неужели! Должно быть, я слишком долго проработала костюмершей — ухудшилось зрение.
Клара уходит в дверь под лестницей.
Саймон. Клара выглядит усталой. Нам следовало бы нанять больше слуг, а не взваливать все на нее.
Сорель. Сам знаешь — слуги у нас не задерживаются. Ты был прав, когда назвал нас грубыми, Саймон. Ах, если бы мы были другими!
Саймон. Какая разница?
Сорель. Разница, я думаю, должна быть — для посторонних.
Саймон. Мы не виноваты — нас такими воспитали.
Сорель. Ну, если у нас хватило ума понять это, могло бы хватить ума и на то, чтобы перевоспитаться.
Саймон. Не уверен, что мне бы этого хотелось.
Сорель. А какие у нас жуткие манеры!
Саймон. Только не с теми, кто нам нравится.
Сорель. Те, кто нам нравится, смиряются, так как им нравимся мы.
Саймон. Что ты конкретно имеешь в виду под «жуткими манерами»? Недостаточную приятность в обхождении? Неумение вести светскую беседу?
Сорель. Мы даже не пытаемся заботиться о гостях, когда они приезжают.
Саймон. А с какой стати? Нет ничего хуже, чем когда о тебе заботятся.
Сорель. Это правда. Но людям нравятся незначительные знаки внимания. Мы в жизни никого не спросим, как им спалось.
Саймон. Ну, я на месте гостей счел бы это наглостью.
Сорель. Я постараюсь исправиться.
Саймон (кладет ноги на скамью). Ты завела эту песенку только потому, что у тебя временная дипломато-мания. Ничего, скоро все вернется в нормальное русло.
Сорель. В ненормальное, Саймон, в ненормальное. Мы — ненормальные. У людей глаза вылезают из орбит от изумления, когда мы изрекаем, на наш взгляд, совершенно обычные вещи. Вчера, за ланчем у Фреды, стоило мне только сказать, как было бы забавно, если бы кто-нибудь придумал средство, чтобы глаза у нас стали узкими, как у китайцев — а то мне так надоело, что глаза у нас обыкновенные — и все решили, что я абсолютно сумасшедшая!
Саймон. Нет смысла волноваться попусту, дорогая. Наверное, мы просто видим все в несколько ином свете. А если кому-то это не нравится, пусть катятся.
Из сада появляется Джудит. В руках у нее охапка цветов, на ней халат, большая садовая шляпа, садовые рукавицы с крагами и галоши.
Джудит (подходя к столику за диваном). Ты выглядишь ужасно грязным, Саймон. Чем ты занимался?
Саймон. Давно не мылся.
Джудит (ставит корзинку на стол и начинает снимать перчатки). И зря, дорогой, очень зря. Так долго носить одни и те же вещи — вредно для кожи.
Сорель. Клара сказала, что у Эми болит зуб.
Джудит. Бедняжка! У меня в аптечке было гвоздичное масло. А кто такая Эми?
Сорель. Насколько я понимаю, это наша посудомойка.
Джудит (кладет перчатки на столик и выходит на центр сцены). Подумать только! Никогда бы не сказала, что ее зовут Эми. Гораздо больше похожа на Флосси, не правда ли? Дай-ка мне сигарету.
Саймон подает ей сигарету из коробки на рояле.
Дельфинии — это такие красные щетинистые цветы, да?
Саймон (давая Джудит прикурить). Нет, душа моя, дельфьфинии — это те, которые голубые и длинные.
Джудит. Ну разумеется. Красные — это… похоже на женское имя…ах, да, астры. Я помню, что-то напыщенное. (Садится на стульчик у рояля. Саймон снимает с нее галоши и ставит их возле стульчика.) Надеюсь, Клара не забыла о Японской комнате.
Сорель. О Японской комнате!
Джудит. Ну да. Я ей велела поставить в вазу цветы и убрать из нижнего ящика шкафа спортивные штаны Саймона.
Сорель. Я ей велела то же самое.
Джудит (предчувствуя неладное). Зачем?
Сорель (легко). Я пригласила Ричарда Грэхэма на эти выходные — я думала, ты не будешь возражать.
Джудит (встает и, пересекая сцену, подходит к Сорель). Возражать? Да как ты посмела?
Сорель. Он дипломат.
Джудит (заходит за столик и начинает разбирать цветы). Еще не легче. Надо срочно послать ему телеграмму, чтобы он не приезжал.
Сорель. Поздно.
Джудит. Тогда пусть Клара скажет, что нам всем пришлось срочно уехать по неотложному делу.
Сорель. Получится страшно невежливо, и, вообще, я хочу его видеть.
Джудит. И у тебя хватает наглости заявлять мне, что ты пригласила на выходные абсолютно постороннего человека, да еще к тому же хочешь его видеть?
Сорель. Я и раньше приглашала на выходные абсолютно посторонних людей.
Джудит. Ну и что из этого, милочка? Где будет спать этот твой гость?
Сорель. В Японской комнате.
Джудит (пересекает сцену с букетом цветов в руках и подходит к столику рядом с дверью справа). Только не в Японской комнате. В японской комнате будет спать Сэнди Тирелл.
Саймон (выходя на центр). Ну, что я говорил?
Сорель. Сэнди — как?
Джудит. Тирелл, милочка.
Саймон. Почему ты нам об этом ничего не сказала, мамочка?
Джудит (начиная расставлять цветы в вазе). Я вам говорила. Я вот уже много дней говорю только о Сэнди Тирелле. Я обожаю Сэнди Тирелла.
Саймон (возвращается к скамье и снова садится). Ты и словом о нем не обмолвилась.
Сорель. Кто этот Сэнди Тирелл, мама?
Джудит. Он просто душка — влюблен в меня по уши — ну не совсем в меня, в мой блестящий образ Великой Актрисы — но в лучах этой любви я чувствую себя так божественно уютно. Я его встретила у Норы Трент. (Подходит к столику за диваном.)
Сорель. Мама, не пора ли покончить с этими глупостями?
Джудит (вынимая все новые цветы из корзины). Сорель, что ты конкретно имеешь в виду под «этими глупостями»?
Сорель. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
Джудит (кладет цветы и подходит к правому краю дивана). Уж не пытаешься ли ты меня критиковать?
Сорель. Никогда бы не подумала, что ты опустишься до того, чтобы поощрять глупых желторотых юнцов, по уши влюбленных в твое имя.
Джудит (возвращается к столику и берет в руки цветы). Возможно, ты права, но я никому не позволю так говорить — никому, кроме себя. Я надеялась, что у меня вырастет послушная дочь, а не вредная тетушка.
Сорель (перебираясь на левый край дивана). Просто это такой избитый трюк.
Джудит. Избитый трюк! Чепуха! А чем лучше история с твоим дипломатом?
Сорель. Ну, это несколько другое дело, мамочка, ты не находишь?
Джудит. Если тебе представляется, что, будучи энергичной инженю девятнадцати лет, ты обладаешь абсолютной монополией на все романтические приключения в этом мире, то моя прямая обязанность — развеять твои иллюзии.
Сорель. Но, мама…
Джудит (подходит к углу рояля, ближайшему к арьерсцене, берет с рояля пустую вазу, передает ее Саймону и начинает расставлять цветы). Право, после твоих слов можно подумать, что мне лет восемьдесят. Надо было вовремя услать тебя в пансион, говорила бы теперь, что ты моя младшая сестра.
Саймон. Это бы ни к чему не привело, мамочка. Все знают, что мы — твои дети.
Джудит. И надо же мне было так сглупить — нянчить вас прямо на глазах у фотографов. Так я и знала, что еще не раз пожалею об этом.
Саймон. По-моему, это глупо — стараться выглядеть моложе своих лет.
Джудит. Конечно, дорогой, в твоем возрасте это просто неприлично. (Закончив букет, ставит вазу на рояль и подходит к правому краю дивана.)
Сорель. Но, мамочка милая, пойми, ты сама себя унижаешь, выставляя напоказ юнцов-ухажеров.
Джудит. Никого я не выставляю напоказ — в жизни этого не делала. С точки зрения морали я всегда — или почти всегда — вела себя в высшей степени мило. А если флирт доставляет мне удовольствие, почему бы мне и не пофлиртовать немного?
Сорель. Но теперь флирт уже не должен доставлять тебе удовольствие.
Джудит. Знаешь, Сорель, ты, черт побери, с каждым днем становишься все более и более женственной.
Сорель. И я этим горжусь.
Джудит (садится на диван рядом с Сорель и целует ее). Ты прелесть, я тебя обожаю. А еще ты очень-очень хорошенькая, и я жутко к тебе ревную.
