В XVI в. Россия только на западном направлении воюет 43 года, отражая одновременно ежегодные набеги татар на своих восточных, юго-восточных и южных рубежах.
В XVII в. русский народ отдал 48 лет борьбе с польско-шведской интервенцией, делу воссоединения с братскими украинским и белорусским народами, обороне южных границ от турецко-крымской экспансии.
В целом для России XIII–XVII вв. состояние мира было скорее исключением, а война — жестоким правилом. Без преувеличения можно сказать, что ни один из существующих ныне народов мира не испытал на себе столь суровую историческую судьбу, которая выпала на долю русского народа. Обороняясь или наступая, Россия в целом вела в этот период справедливые и неизбежные войны, поскольку иного выбора у ее народа просто не было. Если русский народ хотел существовать и развиваться как нация, он вынужден был в течение пяти столетий с клинком в руке доказывать соседям свое право на жизнь и независимость.
На протяжении XVII в. Русское государство заметно укрепило свои позиции в восточно-европейском регионе и постепенно стало проникать в общеевропейскую международную политику. Однако, по-прежнему зажатая между Крымом, Польшей и Швецией, Россия была вынуждена акцентировать все свое внимание на политику этих держав, отношения с которыми являлись стержнем внешнеполитического развития страны в XVII столетии.
В начале XVII в. Польша и Швеция, воспользовавшись ослаблением России, отторгли от нее значительные территории. По Деуленскому соглашению 1618 г. Польша завладела западно-русскими землями, включая Смоленск. Антагонизм в русско-польских отношениях усугублялся притязаниями Варшавы на российский престол. Только в 1634 г. в результате новой войны русской дипломатии удалось добиться от польского правительства признания царского титула за домом Романовых.
Поражение России в Смоленской войне 1632–1634 гг. однако не изменило внешнеполитического курса русского правительства. Москва не могла и не хотела примириться с утратой коренных земель, захваченных поляками, особенно Смоленска, откуда враг держал под ударом русскую столицу.
Поляновский мир 1634 г. был для обеих сторон только передышкой. Национально-освободительное движение, вспыхнувшее на Украине в 40-х годах, переросло затем в длительную польско-русскую войну 1654–1667 гг. По Андрусовскому перемирию 1667 г. России удалось вернуть смоленские земли и воссоединиться с Левобережной Украиной и с Киевом. В том же году Андрусовское перемирие было дополнено Московским соглашением, заложившим основы будущих союзных отношений двух стран.
Столь стремительный поворот от конфронтации к сотрудничеству России с Польшей был обязан новому внешнеполитическому курсу русского правительства, на формирование которого существенное влияние оказала необходимость незамедлительного решения проблемы выхода России к Балтийскому и Черному морям для установления прямых экономических связей с Европой. При этом особую остроту данному вопросу придавала задача материально-технического обеспечения оборонного потенциала страны.
Технический переворот в военном деле, произошедший в Западной Европе первой половины XVII в., крайне слабо коснулся России. А ведь именно возросшая огневая мощь легкого вооружения и полевой артиллерии, как это показал опыт Тридцатилетней войны, во многом предрешала успех на поле боя. Экономический же потенциал России был не в состоянии обеспечить в массовом количестве русскую армию передовой военной техникой и вооружением. «Ничто так не зависит от экономических условий, как именно армия и флот», — отмечал Ф. Энгельс[6]. Техническая слабость русской армии компенсировалась за счет увеличения ее количественного состава, вооруженного в основном холодным оружием, что неизбежно сказывалось и на ее структуре. Главной ударной силой русской армии была дворянская конница. Но если на основе данного военного потенциала Россия еще могла в целом успешно бороться с татарской экспансией, то его явно не хватало для решения западных проблем. Первый тревожный сигнал прозвучал еще в годы Ливонской войны, но особенно остро военная отсталость России проявилась во время польско-шведской интервенции и смоленской катастрофы 1634 г. Некогда грозная для противника своей многотысячной массой дворянская конница стала утрачивать свое боевое значение. Как писал Ф. Энгельс: «Все возрастающая эффективность и скорость огня пехоты весьма отрицательно сказывались на кавалерии»[7], которая не выдерживала массированного ружейного и артиллерийского огня.
Отставание России в военной области, разумеется, не могло не осознаваться ее политическими деятелями. С их стороны предпринимались постоянные попытки поднять огневую мощь и тактическую выучку своих войск до европейского уровня. Но решалась эта проблема в основном за счет импорта оружия, стратегических материалов и найма на службу иностранных офицеров и военных инженеров. Так, накануне русско-польской войны 1654–1667 гг. Россия закупила в Голландии и Швеции 40 тыс. мушкетов, 30 тыс. пудов свинца и 20 тыс. пудов пороха. Если учесть, что общая численность русской армии составляла не менее 60 тыс. человек, то, следовательно, 2/3 ее было вооружено импортными мушкетами и боеприпасами к ним. Поскольку закупки были и до этого времени, можно предположить, что и остальная часть оружия была аналогичного происхождения.
Насыщение армии новой техникой не приводило, однако, к существенному перелому на полях сражений в пользу России, о чем свидетельствуют результаты всех войн, которые она вела на протяжении второй половины XVII в. И главная причина этого заключалась в том, что техническая модернизация вооруженных сил не опиралась на адекватную ей структуру, которая, несмотря на некоторые нововведения, в целом оставалась крайне архаичной. Так, Петр I, оценивая боеспособность русских войск второй половины XVII в., писал, что «не точию с регулярными народы, но и с варварами (и без стыда), что ни протиф кого стоять не могли».
Фактически полная зависимость русской армии и ее боеспособности от поставок вооружения из ведущих европейских держав не могла, естественно, не влиять на внешнеполитический курс России. В Москве отчетливо понимали это положение вещей, усугублявшееся еще и тем, что единственный океанский порт России — Архангельск, через который поступало в основном оружие, находился в зоне досягаемости шведских сухопутных сил и флота. Поэтому, после Столбовского мира 1617 г., завершившего русско-шведскую войну начала XVII в., правительства первых Романовых взяли курс на сохранение хороших отношений со Швецией. Но это положение не могло сохраняться вечно. Политические круги России были хорошо информированы о «потаенных» видах Стокгольма на новгородские земли и Беломорье, да и сама Москва не могла смириться с положениями Столбовского мирного договора, по которому у России были отняты земли в Прибалтике с городами Орешек, Копоре, Ям, Ивангород и Корела. В этой ситуации русско-шведский антагонизм мог в любое время разразиться военным столкновением и привести к захвату Швецией Архангельска, что — имело бы для России катастрофические последствия. Поэтому, с середины 50-х годов XVII в. в русском правительстве все настойчивее укрепляется мысль о необходимости прорыва к берегам Балтийского моря с целью радикального улучшения условий внешнеэкономических связей с Западной Европой.
Уже в ходе русско-польской войны 1654–1667 гг. Россия пыталась решить эту проблему за счет присоединения Литвы и Курляндии. Но первые же успехи русского оружия в кампании 1654 г. вызвали серьезное беспокойство в Швеции, поскольку возможность утверждения России южнее шведской Лифляндии вступала в противоречие с политической доктриной Стокгольма, предусматривающей превращение Балтийского моря в «шведское озеро». Допустить русских к берегам Прибалтики, по словам шведского короля Густава-Адольфа, было бы «крупнейшей политической ошибкой». Чтобы упредить русское продвижение к Курляндии, летом 1655 г. Швеция вступила в войну с Польшей. Разгром шведами польской армии и взятие Варшавы создавали предпосылки резкого усиления Швеции за счет Польши, Литвы и Курляндии, что объективно несло для жизненных интересов России большую угрозу, чем ослабленная Польша. В мае 1656 г., заключив перемирие с Польшей, Россия вступила в войну со Швецией. Однако война с одной из передовых в военном отношении держав Европы оказалась не по силам для Московского государства. В 1661 г. Россия была вынуждена заключить со Швецией Кардисский мир на условиях Столбовского соглашения.
Военная слабость России, проявившаяся в неудачной борьбе за Прибалтику, а также обострение ситуации на ее южных рубежах, не только не сняли с повестки дня внешней политики балтийский вопрос, но более четко показали пути его решения. В Москве все больше склонялись к мысли, что успешное решение этой проблемы и успешная борьба с крымско-турецкой экспансией возможны при условии прочного военно-политического союза с Польшей.
