- ты всегда со мной в мыслях.
Ах, любовные слова! Какие же они сладостные и романтичные! Когда сердце полно чувств и эмоций, слова летят сами собой, как бабочки весной. Пассаж Макея наводил трепет на присутствующих девиц - глаза их горели, а груди наполнялись любовным соком. Он продолжал:
- Твоя улыбка - это лучик света, который освещает каждый мой день. Твои глаза - это океан чистой любви, в котором я тону без остатка. Твоя нежность и забота заставляют меня чувствовать себя самым счастливым человеком на Земле.
Откуда в нем эта патетика - этот восторженный тон - мне было не понятно. Но всё: внешний вид, интонация и его слова, - буквально сводили барышень с ума. Кто-то из них смотрел на эту сцену восторженно, кто-то со слезой, - а некоторые называли меня Андреем, когда выключался свет: ну, Андрей, так Андрей! За ночь я бывал Андреем 4 раза, а Никитой только раз. Приходило время доказывать свою любовь страстью, а страсти в 20 лет хватало на этаж ткацкого общежития.
Да, я застал то время, когда еще не пришла мода заниматься сексом при свете. Во тьме скрипели железные пружинные кровати под стон и крики милых дам. Зависть других девиц проникала сквозь стены и чувствовалась кожей. Похоть густым туманом висела в коридорах ткацкого общежития и требовала воли. Включался свет и начинался второй акт ткацких утех. Макей продолжал:
- Любимая, позволь мне продолжать думать только о тебе, моя прекрасная Аннушка. Любовные слова не передадут всей глубины моих чувств к тебе, но они хотя бы попытаются. Ты - мое все, и я счастлив, что ты рядом со мной.
- Макей, любимый, я так рада… а ты меня не обманешь, как Машу, Таню, Лизу и Зину? - переживала его соседка по койке. Макей, будто бы ее не слышал и продолжал:
- Пусть каждый день будет наполнен любовью и нежностью, и пусть наша история продолжается счастливо и безмятежно. Только о тебе я буду думать всегда, моя прекрасная Аннушка. Люблю тебя до безумия! - сомневаться в его словах было бы нелепо.
Снова выключается свет, снова скрипят кровати… Нет, мы не были спортсменами, - здесь надо иметь здоровье. Почти каждый день мы забирались на второй или третий этаж общаги, выпивали по пол бутылки вина и радовали своим присутствием прекрасных дам - утехи продолжались до утра. Потом наши подружки уходили на работу или учебу, а мы оставались спать в их кроватях. Дня через два-три, - обычно днем - мы выходили через вахту под недовольные взгляды вахтерши.
Самое неприятное для меня - это ссоры между девушками из-за Макея; за них некому было заступиться - все они приезжие - поэтому они сами выясняли отношения между собой, - побеждала сила. В некотором роде, я был для многих из них - священник, которому можно было рассказать свои тайны и поделиться мыслями. Утешал я их известным способом - многим помогало.
Конкуренции у нас не было вовсе - это было удивительно. Сотни свободных молодых красивых девушек и столько же парней, которые так же, как Макей, жили в Красном селе и еще больше жили в общежитиях, - они не встречались. Вернее они встречались на “танцах” по выходным дням в ДК на проспекте Ленина, тогда была популярна песня “Я московский озорной гуляка”.
Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку.
Встречи их были какие-то киношные, как в фильмах того времени: подрыгаются в ритм, покружатся парами под медляк и обсуждают друг дружку вдоль стеночки. Я понимал, что все мы живем по книжкам и кинофильмам, - копируем персонажей. Своей жизнью создавать продолжение прочитанных книг и просмотренных фильмов в реальной жизни тогда получалось не у всех.
Когда в зал входил Макей, его обступало несколько парней и девиц, - создавался большой круг; каждому было интересно с ним поговорить, - показать другим, что он с ним знаком. Он никому не отказывал, - здоровался, обнимался, целовался. В перерывах все выходили на улицу, курили и распивали спиртное. Разговоры велись о том, кто с кем “ходит” - встречается.
Финал таких гульбищ для нас с Макеем был один - мы лезли в общагу к ткачихам, поварихам или к малярам и штукатурам. Общежитие штукатурщиц находилось на краю Красного села, поэтому мы там бывали редко. Общежитие ткачих располагалось недалеко от Дома Культуры, и было открыто для нас через окна обычно по выходным дням. Поварихи жили у въезда в Красное село и были рады нам всегда, а мы им, когда сильно оголодаем.
—
Общежитие поварих и кондитеров находилось рядом с кинотеатром “Экран”. Вход для нас с Макеем был открыт только ночью через окно. Это нас не останавливало, а даже наоборот заводило и подбадривало. Мы шли туда, как на ночную вахту - работа не хуже любой другой - в СССР все специальности в почете. Огромным плюсом и дополнительной мотивацией было то, что там всегда было что поесть, а выпить мы брали с собой.
В одной комнате проживало три поварихи и, чтобы никто не настучал и никому не было обидно, в ночных утехах принимала участие соседняя комната. Девушки были разные не только внешне, но и по темпераменту и силе. Мне запомнилась Зина из Новокузнецка с фамилией Кострец, - Зина Кострец - хорошая фамилия для повара. Она, сунув руку мне в брюки и разминая мое хозяйство, учила свою подругу влюбленную в Макея как ей действовать:
- Ты кто? Ты баба - значит наседка на яйцах своего мужика. - Зина покосилась на меня, я кивнул. - Собирается мужик на работу - отсосала. Пришел мужик с работы - оттрахала; и так, пока ходить может.
