пунктам не выходило нужного результата, то Артур, как в стрессовой ситуации делают опоссумы, впадает в ступор, без возможности двинуться с места. Такое бывает часто, но однажды они чуть не попали впросак, когда случайно забыли оплатить шоколадный батончик, который Артур засунул в карман для того, чтобы держать в руках двухлитровую колу и крафтовый мешок из ресторана фастфуда, а их заметил охранник, который якобы предотвращает воровство. Артур уже был готов залезть в кандалы и рисовать чёрточки на стенах, сколько он уже провёл под стражей, но Роберт договорился, говоря о том, что они заплатят, ведь воровать они ничего не планировали, а если бы и хотели, то украли что-то подороже. Роберт оплатил шоколадку, отдав её охраннику, и продолжили свой вечер, закусывая бургерами.
Роберт и Артур дошли до свободной скамейки — единственной, что была свободна от молодых мам с колясками и отдыхающими детишками, что измотались на площадке, кружась на карусели. Артур выдохнул с характерным для него «пу-пу-пу», что значило: Я хочу начать тревожащую для меня тему, но не знаю, хочешь ли ты слушать моё нытьё. Роберт, что выучил этот жест за пару лет их дружбы, повернулся к нему, скрещивая ноги и подставляя к виску кулак, что придерживал голову, упираясь на скамейку.
— Что не так? Маша опять?
— Да чё Маша, — отмахнулся Артур, — родаки всё капают. Помнишь я говорил, что они мне типа невзначай сунули одну девчонку?
— Ну.
— Так это дочка их общих знакомых.
— И что?
— Ты не понимаешь? Они начали разгоняться, разгоняться. И короче ультиматум: я бросаю Машу и женюсь на этой Амине, или не видать мне денег и квартиры, а учиться я буду в местном унике.
— Традиции, что поделаешь.
Роберт усмехнулся, на что получил более грозный «пу-пу-пу», что уже означало, что Артур ждал поддержку от друга.
— Ты ведь сам защищал традиции, говоря, что без них ты не считаешься человеком, главным в цепи животного мира.
— Да, но… мне нравится Маша. Мне нравится её смех, мне нравится даже, когда мы ссоримся. Нравится быть рядом с ней, лежать рядом, когда её волосы щекочут мне нос.
— Это не по правилам.
Роберт в шутливой манере пригрозил пальцем Артуру.
— Мы же не спим вместе.
— Так, а в чём проблема? Твои родители же сами выбрали друг друга, уехали от своих, сжигая мосты и сохраняют любовь до сих пор. Может они хотят испытать тебя так?
— Да, но они же… как сказать…
Артур разочарованно почесал лоб, подбирая формулировку.
— Они одной нации короче. А мы с Машей — нет. Я понимаю, что так надо, слушать старших, не спорить, но я не могу так. Сложно мне слушать их. Ещё и родители Амины настаивают.
— Да, грустно. Я тебе всегда говорил, Арт, что тебе не следует всегда идти по правилам. Иногда можно нарушить, если ты чувствуешь, что делаешь не по воле своего сердца. В любом случае они тебя простят, как их предки простили их.
Роберт говорил это серьёзно, зная, что именно такие слова должны говориться без их шуток, где они унижающе, но с дружеской любовью, стебут друг друга. Они придерживались такой традиции с самого начала общения, но сразу крепкой дружбы у них не произошло — изначально они видели врага. В словах не было поддержки, а любой диалог сочил ядом, будто уж и гадюка. Постоянные соревнования заканчивались кулаками, когда они спорили, кто быстрее пробежал кросс на физкультуре, или переговоры, когда один из них быстрее поднял руку, чтобы ответить на вопрос и получил пятёрку. Ситуация обострилась после того, как первого сентября их посадили за одну парту. Менеджмент классной руководительницы плохо обыгрывался и зачастую оба получали плохие оценки за поведение и расписанный дневник с вызовом родителей, но это самое мирное, ведь сколько они сидели у директора на разговорах не слушая аргументы взрослого, стоя на своём, где один из них всегда козёл «просто потому, что». На их спорах и соревнованиях между собой выигрывал целый класс — не в плане дисциплины, конечно, и сохранения лица класса, а буквально в финансовом. Каждая их стычка заканчивалась на ставках, кто кого. Не сказать, что одна группа всегда забирала куш у другой, и силы были равномерны — Роберт всегда был выше на голову, но у Артура была комплекция проныры, так что в разных условиях были разные результаты. Как только педагогический состав узнал, что игорный бизнес корнями расползался по всей школе, и в ставках участвовал не отдельный класс, а даже младшеклассники, пронеслась буря из негодования. Целый комитет собрал и учеников, и их родителей, чуть не подвешивая на эшафоте виновников чёрной экономики внутри стен просвещения.
Все неравнодушные учителя распинались, брезжа слюной о том, как неправильно воспитывать лудоманию в юных умах будущего не просто города, а целой страны, — стоит сказать, что учеников защищал психолог, напоминая, что учителя, как и он сам, проглядели этот момент и за ними стоит часть вины, — а уставшие родители, что только освободились с работы, зевая от скуки, ждали, когда этот цирк закончится и они смогут поехать домой и наконец поужинать. Конечно, некоторые родители были в шоке, шипели на своих детей, а кто-то отрезал бюджет карманных, но после собрания ничего не изменилось в сознании учеников — ставки сами сошли на нет, потому что ставить было не на кого. Их дружба в том состоянии, что она имеет сейчас, зародилась в одном из конфликтов, когда на игре в баскетбол Роберт намеренно кинул в лицо Артуру мяч, когда тот до этого толкнул плечом Роберта. Месть за месть — типичная ситуация, но тогда они действительно начали диалог, где Роберт услышал фразу: «Если я буду худшим, то родители меня сожрут». Изначально Роберт посмеялся над этим, но на собрании увидел, что это вероятно: то, как перед всеми учениками они позорили своего Артурчика, говоря, что виноваты во всём произошедшем, воспитывая недостойного сына, что будет наказан домашним арестом и будет видеть перед глазами только учебники и учителей, впечатлило даже пед. состав, который начал оправдывать Артура, говоря, что он хороший мальчик и не стоит быть такими строгими. После, когда все расходились по домам, родители Роберта смеялись над произошедшим, жалуясь на то, что вокруг Роберта
