Речь пойдёт об одном из создателей знаменитой мебельной империи. Его имя – Павел Александрович Шмидт.
Уроженец Риги, Матвей Шмидт обосновался в Москве после пожара 1812 года. Это были годы больших перемен и бума железнодорожного строительства. Для вокзалов между Москвой и С.-Петербургом срочно требовалась мебель. Сын Александр и занялся этим делом, получив звание поставщика Двора Его Императорского Величества. Но по-настоящему расширить производство и создать огромную мебельную индустрию удалось Павлу Александровичу, его сыну. Не думаю, что по любви (скорее, ради дела), в 1880 году он женился на богатейшей наследнице из семьи Морозовых – Вере Викуловне. Есть все основания предположить, что этот брак путем слияния капиталов явился новым витком в развитии бизнеса. Иначе как объяснить тот факт, что при составлении завещания Павел Александрович оставил без внимания супругу, завещая всё детям?! Ведь именно благодаря её деньгам он получил возможность расширить производство, построив новые фабрики и мастерские. Складывается впечатление, что это его решение было взвешено и продумано. Более того, не видя в детях перспективных продолжателей своего дела, он в последние годы жизни хотел и вовсе продать фабрику. А продав – разделить прибыль поровну между наследниками. Какое-то неведомое тревожное чувство и профессиональная интуиция толкали его на это. В каком кошмарном сне он мог видеть своё детище, свою фабрику на Пресне, лежащую в руинах после пушечного обстрела?! Ведь именно так и случилось в роковом 1905 году. Поведение Веры Викуловны тоже вызывает ряд вопросов. После смерти мужа, оставив четверых детей, она сразу же уезжает в Ниццу (якобы на лечение) и в судьбе детей участия не принимает. А ведь старшему Николаю едва исполнилось девятнадцать, а младшему Алексею – всего тринадцать лет! У четы Шмидтов была ещё и старшая дочь, Надежда (1863—1903), которая вышла замуж за короля русского фарфора Матвея Сидоровича Кузнецова. Да кто же не знает кузнецовской посуды?! Надежда часто рожала и ушла из жизни рано, пережив отца всего на один год. Этот факт наводит на мысль, что ни дети, ни внуки Веру Викуловну не связывали – близость душевных уз отсутствовала. Женщина была решительная и своенравная, если не сказать больше. Читая скупые строки её биографии, моё воображение рисовало больную, убитую горем вдову, но дата её смерти (она умерла в 1916 году) этому упорно противоречит. Историки кормят нас сладкой семейной сказкой о жизни в любви и согласии, но я позволила себе в этом усомниться. Отбиваться тапочками от этих мыслей я не собираюсь: факты – тому подтверждение. Завещание – вещь серьёзная. Какую чудовищную неприязнь должна вызывать жена, чтобы муж в своём предсмертном слове так её опозорил?! А это был действительно позор и перед всей Москвой, и перед всей многочисленной роднёй. Ведь в завещаниях нередко упоминали даже прислугу! Забыть про жену, с которой прожил не один десяток лет?! Полагаю, что для такого поступка имелись очень серьёзные основания. Делового и умного Павла Александровича, скорее всего, раздражало самодурство купчихи. Вот один из фактов, не заставивших себя ждать. Несмотря на лютеранское вероисповедание мужа, Вера Викуловна всех детей (их было пятеро) крестила по старообрядческим законам. Дочь Надежду – в 1863 году, сына Николая – в 1883 году, Екатерину – в 1884 году, Елизавету – в 1887 году и младшего сына Алексея – в 1889 году. И их происхождение не было вписано в метрические книги. В связи с этим обстоятельством законность рождения детей пришлось доказывать в суде. И только в 1899 году Московская Казённая палата утвердила старшего сына Николая в звании Первой гильдии купечества. И он получил возможность воспользоваться всеми семейными регалиями. Прежде всего, званием потомственного почётного гражданина Российской империи. Если посмотреть на цифры, то получается, что всего за три года до смерти Павлу Александровичу удалось узаконить своё отцовство. Бесспорно, такое самодурство супруги – и делу, и бизнесу помеха. Вероятно, семейный «дьявол» прятался именно в этих мелочах. Пользуясь властью своих денег и мощной поддержкой старообрядческих династий, эта Забава Путятишна, по всей видимости, унижала мужа, заставляя играть по своим правилам. И это невыносимо. Старообрядчество в России было стеснено в гражданских правах, но имело деньги. А власть денег зачастую сильнее даже самой сильной власти. Возможно, была и другая причина, в связи с которой Вера Викуловна оставила семью со всеми её проблемами и уехала в Ниццу. Какого рода заболевания она там лечила, история умалчивает. Если, по мнению профессора Сербского, у её старшего сына Николая (после событий 1905 года) диагностировали параноидальный бред, это наталкивает на размышления. Да и раньше задумчивый юноша не всегда вёл себя адекватно.
Он окончил мужскую гимназию в 1902 году (в год смерти отца) и в этом же году поступил на физико-математический факультет Московского университета. Николаю – девятнадцать. Отца – не стало, мать – за границей, а в голове у парня – революция. Учёба не задалась, он берёт академический отпуск и больше в университет не возвращается, хотя всеми силами изображает из себя студента. Молчаливого и впечатлительного юношу быстро берёт в оборот присяжный поверенный М. Л. Михайлов. С его лёгкой руки под видом репетиторов в богатый дом внедряются социал-демократы, и один из них, А. Ф. Линк, становится опекуном младших детей. Николай как старший в семье, достигая совершеннолетия (21 год по законам Российской Империи), предъявляет права на наследство. По завещанию отца наследство должно быть разделено между четырьмя детьми. Старшая Надежда, по всей видимости, выйдя замуж, свою долю получила в качестве приданого и вышла из игры. Слабовольный и подверженный влиянию Николай быстро попадает в «разработку». Мне не даёт покоя один вопрос: почему при живой матери и огромном количестве родственников опекуном несовершеннолетних детей становится совершенно посторонний человек?! Став фабрикантом, Николай, раздуваясь от значимости и купаясь в деньгах, активно заигрывает с рабочими. «Пляшет» он, разумеется, под чужую дудку. Время не стоит на месте – и на дворе уже 1905 год. Николай берётся за работу. Вводит 9-часовой рабочий день (вместо прежнего 11-часового), повышает зарплату, открывает фабричную амбулаторию, бесплатные образовательные курсы и широко распахивает карман благотворительности. Все блага, разумеется, уходят на благо РСДРП. Огромные деньги он тратит на вооружение рабочих и превращает фабрику на Пресне в неприступную крепость. И куда смотрит полиция?! В этом же году в партийную кассу он передаёт двадцать тысяч рублей. И куда смотрит Морозовская родня?! Ничего удивительного. Савва Тимофеевич Морозов, разуверившись в правлении Николая Второго, видя слабость власти, коррупцию, разгульные пляски Распутина, поражение в Русско-японской войне, и сам был сторонником перемен. Он нелегально финансировал газету «Искра». Курировал МХАТ, который был местом сбора пожертвований. К слову сказать, и МХАТ, и РСДРП были организованы в одном и том же году (в 1898). Удивительное совпадение! Савва Тимофеевич знакомит Николая с Н. Э. Бауманом, а затем – с самим «Буревестником», который не только «гордо реял», но и был связующим звеном (носил в своём клюве деньги). Как вы поняли, речь идет о А. М. Горьком. Наивно было бы утверждать, что буржуазная элита того времени собиралась отдавать власть в руки пролетариата. Она мечтала рулить сама, сделав Россию великой промышленной державой. Все понимали, что Николай Второй «профукал» Россию и державный корабль плывёт без капитана. Но… не сложилось. Как говорится, благими намерениями выстлана дорога в ад. Большевики просто подобрали то, что плохо лежало. И на том спасибо, могло быть ещё хуже. Революция 1905 года была подавлена. Любимое детище П. А. Шмидта, мебельная фабрика с резьбой и перламутром эксклюзивных заказов, была уничтожена залпами артиллерии. Красно-кирпичные руины ещё долго дымились, разнося по Москве запах гари и клея. Николай Шмидт был арестован. В тюрьме неопытного «борца за правду» быстро раскололи. И он начал сдавать своих партийных товарищей, подкрепляя свои показания списком лиц, причастных к получению денег. Образ предателя окончательно его надломил, и Николай впал в глубокую депрессию. В 1906 году его переводят в тюремную больницу, и решается вопрос о передаче несчастного на поруки семьи. Но вдруг, 13 февраля 1907 года (за день до окончательного решения) его находят мертвым. По версии следствия, Николай Шмидт совершает самоубийство при помощи разбитого оконного стекла. Версия весьма сомнительная. Если задаться вопросом, кому была выгодна его смерть, ответ очевиден: его устранили большевики. Несмотря на то, что Николай не переставая твердил, что свою долю наследства он завещает партии, доверия к нему не было. Под домашней опекой он легко мог передумать. Свершилось то, что должно было свершиться: один из наследников был устранён. В некотором смысле Павел Александрович оказался провидцем. Он со всей очевидностью сознавал, что дело всей его жизни продолжить некому. А ведь в начале 20-го века в моду входит увлечение стариной, и крупные мебельные фабрики России (Шмидта – в Москве, Мельцера – в Петербурге) выпускают уникальную мебель в разных стилях по желанию заказчика. К работе привлечены лучшие мастера. Мебель не только качественная и добротная, она высокохудожественная и уникальная в своём роде. Пятеро наследников, пятеро детей, а всё мимо. Похоже, Павел Александрович хорошо умел делать только мебель – про детей этого не скажешь. Не повезло человеку. Но зато повезло нам. Мы и сегодня имеем возможность любоваться шедеврами его творений. Но наши танцы на этом не закончились. Самое интересное ещё впереди! Впереди – настоящая, страстная городская кадриль с узами Гименея.
