Заметив, что молодой советник порывается что-то сказать, полковник жестом остановил его и вытащил из папки лист бумаги.
— Вот, — сказал он, — передо мной рапорт нашего военного патруля. Тут речь идет об инциденте, который произошел вечером 16 июля. Я прочитаю вам одно место: «Наш патруль был вызван к бару „Одинокая звезда“ в связи с возникшими беспорядками. По сообщениям очевидцев, группа филиппинцев устроила демонстрацию, они шли по улице, неся плакаты: „Кано (насколько я знаю, это слово у вас означает „американцы“), убирайтесь домой!“ Проходивший мимо солдат нашей базы недостаточно, по их мнению, быстро уступил дорогу. Его грубо оттолкнули. Завязалась драка. Из бара выбежали другие солдаты с целью защитить своего товарища. Прибывший на место происшествия патруль также подвергся нападению. Нарушители порядка разбежались лишь после того, как к нам прибыло подкрепление». А вот другой документ. Это жалоба, поступившая от нашего сержанта. 10 июля, когда он шел по главной улице города, средь бела дня двое филиппинцев позволили себе оскорбительные выкрики в его адрес. В ответ на его протест они сбили его с ног, нанесли удары по лицу и в живот. И эго, господин мэр, вы называете гостеприимством? Мы с вами, вероятно, по-разному понимаем это слово.
Мэр беспокойно задвигался в кресле.
— Уверяю вас, господин полковник, мы тоже считаем такие инциденты достойными всяческого порицания. Мы приняли все меры, чтобы задержать виновных. Уже заготовлены ордера на их арест.
— Господа, — сказал капитан, — мы предприняли эти шаги, вовсе не имея в виду ущемить интересы уважаемых граждан города. Но мы вынуждены были принять меры, ибо все эти стычки — не случайность. Они — результат явного подстрекательства.
— Несомненно, — подтвердил полковник, — подстрекательство здесь налицо.
Посетители молчали. У молодого человека еще резче обозначилась хмурая складка между бровей. Мэр созерцал кончик своего башмака.
Полковник достал из папки еще одну бумагу:
— Вот сообщение манильской газеты о митинге — он состоялся в вашем городе, господин мэр, еще до всех этих беспорядков. Вот послушайте, что там говорил главный оратор: «Для того чтобы стать свободным и независимым, у филиппинского народа есть только один путь: аннулировать договоры о военных базах и изгнать с нашей филиппинской земли всех чужеземных солдат. Мы должны отстаивать свою свободу! Я приветствую каждого из граждан, у кого хватит мужества дать отпор чужеземцам, бесчинствующим на улицах нашего города. Честь и слава тому, кто умеет защитить свое национальное достоинство!» Я полагаю, — продолжал полковник, — для вас не секрет, что человек, которому принадлежат эти слова, находится сейчас здесь, среди нас.
Наступило молчание. Посетители сидели, опустив головы, и искоса поглядывали на молодого советника.
— Очень вам благодарен, господин полковник, — насмешливо заметил советник Хавьер. — Я безуспешно пытался вставить хоть одно слово, но то, что я хотел сказать, вы сказали за меня, благодарю вас.
Он поднялся, и голос его зазвучал громче.
— Так вот, я пришел сюда вовсе не для того, чтобы вместе с ними просить об отмене приказа. Я твердо уверен, что наш город прекрасно обойдется без ваших войск. Куда достойнее зарабатывать на жизнь полезным трудом, чем ублажать ваших солдат.
Вы тут жалуетесь, что на американцев нападают. Но почему же в вашей бумажке не сказано, что возле бара «Одинокая звезда» этот ваш солдат — воплощение невинности — первым полез в драку, стал вырывать плакат из рук филиппинца. А тот сержант из второго вашего протокола, разве он просто «шел по улице»? Он нагло приставал к филиппинской девушке.
Чего только мы не терпим от вашей пьяной солдатни — оскорбления, ругань, издевательства, — об этом ваши доклады целомудренно молчат. Известное дело, вор кричит: «Держите вора». Как вы поступили с негодяем, который изнасиловал Хуаниту Гальвес? Стоило ей подать жалобу, как его тут же «перевели» в США. Даже если ваши солдаты давят людей у нас на дорогах — и тогда их немедленно отправляют в Америку. А как же иначе? Разве можно, чтобы белого американца судили желтые филиппинцы?
До каких пор, по-вашему, филиппинцы должны сносить это издевательство над их суверенными правами? Вы толкуете о подстрекателях. А подстрекатели — вы сами. И вот что я вам еще скажу…
Он шагнул к столу полковника. Мэр и начальник полиции вскочили, чтобы его удержать.
— Ну, Чико, пожалуйста, — просительно заговорил мэр, — не надо горячиться.
— Оставьте меня, — отрезал советник.
— Господа, — сказал капитан, — не будем терять спокойствия и благоразумия.
— Благоразумие, — с горечью воскликнул советник, сбрасывая с плеча руку мэра. — По-вашему, быть благоразумными — значит примириться, примириться с тем, что мы бесправны в собственной стране.
Он повернулся к полковнику:
— Вы правы. Это я организовывал митинги. И это мои слова вы только что цитировали. Таков мой ответ избирателям на их жалобы, чем еще я могу им помочь?!
Полковник смотрел в окно. По лицу его ходили желваки.
— Мы навели справки, — сказал капитан. — Хуанита Гальвес, оказывается, девица из бара «Одинокая звезда», в ее обязанности входит развлекать гостей. То есть попросту — она проститутка.
— Позвольте, — запротестовал мистер Ретана, — это мой бар, и мои девушки развлекают гостей исключительно за столиками.
— Но если клиент захочет увести девушку с собой, она, вероятно, пойдет с ним, не так ли? — спросил капитан.
— Ну, это уж как ей заблагорассудится, — сказал мистер Ретана, пожимая плечами.
— Понятно, — заметил капитан.
— Что вам может быть понятно! Вы же видите только то, что хотите видеть. В том-то и штука, — снова вмешался советник, что Хуанита
Гальвес с солдатом идти отказалась. За это она и поплатилась. Дело должно быть передано в суд. Только вы ведь не допустите до суда.
— Сэр, — обратился мистер Ретана к полковнику, — я хотел поставить вас в известность, что я на днях уволил Хуаниту Гальвес.
— Вот как? — заинтересовался капитан. Полковник, повернув голову, прислушался.
— У нее была неважная репутация. А это бросало тень на мое заведение. По-моему, она просто распущенная девушка, — мистер Ретана вспотел от напряжения.
— Прежде всего она филиппинка! — выкрикнул советник, его пальцы на спинке кресла побелели. — А знаете, что будут говорить в городе? Что вы ее выгнали из-за американцев — как бы они не подумали, что ваши девушки к ним враждебно настроены.
— Ну это уж просто смешно. — И мистер Ретана хихикнул.
— А кому эта Хуанита Гальвес подавала жалобу? — обратился капитан к начальнику полиции.
— Мне, — ответил за него советник Хавьер, — в два часа ночи она появилась у меня в истерзанном виде — вся в грязи, с окровавленным лицом. Ее избили, изнасиловали, а потом выбросили из машины где-то за городом, в поле.
— А вы что нам скажете? — снова обратился капитан к начальнику полиции.
— Видите ли, они явились вместе с советником Хавьером. Она назвала этого солдата. Я немедленно переслал ее заявление командованию базы, как положено, сэр.
— Да, да. Понимаю, — сказал капитан. — Но дело в том, что есть приказ о переброске подразделения, в котором служит этот солдат. Ну, а приказ изменить мы не можем. Поэтому, к сожалению, он теперь не подчинен командованию нашей базы.
— И нашим законам, — подхватил советник. — Подумать только, какое совпадение!
— Сэр, — сказал начальник полиции, — я так решил, что Хуаните Гальвес лучше уехать из города. Репутация у нее скверная, потом этот случай. И вообще, у нее здесь нет ни семьи, ни работы. Я припугнул ее судом за бродяжничество.
— Вот оно что?! — изумленно воскликнул советник. — Когда же вы успели? Я только вчера виделся с Хуанитой, и она ничего мне не сказала.
— Вчера вечером, — сказал начальник полиции, отводя глаза.
— Ну, ничего. Уезжать ей не придется. Я позабочусь об этом.
— Она уже уехала, — сказал начальник полиции.
— Ловко состряпано! И не подкопаешься! А главное, вы ведь тоже довольны, господин мэр?
— Когда я назначаю начальника полиции, — сказал мэр, — я знаю, что делаю. Прежде всего я верю, что он в состоянии обеспечить в городе порядок.
— Прошу прощения, — заговорил молчавший до сих пор мистер Дисон. — Я насчет приказа…. Ведь из-за этого мы и пришли.
— Сейчас дойдем и до приказа, — ответил капитан.
Полковник молча глядел в окно и нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Потом резко повернулся:
— Все это пустые разговоры. Ни к чему они не приведут. А за этими разговорами мы, черт побери, упускаем из виду самое главное.
Он решительно шагнул к стене и, потянув за шнурок, раскатал висевшую там карту.
