— По-моему, — озабоченно затарахтел он, — вам нужно чего-нибудь холодненького. Я мигом.
Майк выбежал из зала, нашел официанта и поспешил назад с маленькой голубой бутылкой. Из заранее припасенной коробочки набрал столовую ложку белых таблеток, высыпал их в фужер и налил его доверху. Затем протянул этот шипящий пузырящийся напиток устроителю пира.
— Выпейте.
Вирт послушался. Между глотками он останавливался и переводил дыхание, по временам громко икая.
— Все в порядке? — продолжал хлопотать Майк.
— В полном, — огрызнулся тот.
Он словно неожиданно протрезвел. Окинул зал мутным взглядом: последний гость уже ушел. Майк тоже поспешил откланяться. К машине хозяин отправился один. Запахнувшись в шубу, подняв воротник, в цилиндре, лихо сдвинутом на ухо, мистер Вирт пошел к гаражу. Он велел вывести машину и как раз усаживался за руль, когда к нему робко приблизился какой-то оборванец.
— Можно словечко, господин?
Мистер Вирт окинул его стеклянным взглядом, поудобней устроился на сиденья и включил скорость.
— Можно cл…
Машина рванулась с места. Маленький человечек, ставший одной ногой на подножку, растянулся на земле. Вскочил и — к потехе гаражных рабочих — бросился вслед.
Глава 2
На Оксфорд-стрит преследователь отстал. Немного постоял, бормоча себе что-то под нос, и, безутешный, медленно побрел наугад. Повинуясь давно выработанной привычке, ноги сами принесли его туда, где он прожил несколько лет — на тихую малоприметную улочку. Небольшие, но вполне солидные особнячки на ней были погружены в сон.
Мистер Тиклер — так его звали — остановился перед домом № 17. Белые шторы на окнах были опущены, хорошо знакомая зеленая дверь плотно закрыта. Дом казался безжизненным. Но где-то в глубине его затаился мрачный старик, одной ногой стоящий в могиле. А у порога дома воплощением нищеты и превратностей судьбы застыл его бывший слуга.
Он жадно рассматривал дом. Вот три выщербленные ступеньки и прикрепленные к ним стальные желобки для инвалидной коляски. Вон за теми высокими окнами на втором этаже стоит кровать старого мистера Лайна. А этажом ниже находится его кабинет. Там, в стене, есть сейф, забитый никому не нужными бумагами. А денег в доме старик никогда не держал. Всю жизнь об этом правиле он твердил на каждом углу. Пару раз грабители порядком помучились над сейфом и убрались ни с чем.
Там был он, почивающий в роскоши, старая крыса под легкими, как пух, одеялами, специально для него изготовленными; а здесь — Гораций Том Тиклер, без гроша в кармане, с обидой в душе, но с видами на будущее!
Примерно с час мистер Тиклер прогуливался по тихой улочке, вынашивая разные планы — в основном неосуществимые. Затем неуверенно направился назад, к ярко освещенным улицам и кофейным палаткам. Чтобы сократить путь, он привычно направился через конюшню Бейнса — и ему самым невероятным образом повезло. Добыча, упущенная им на Оксфорд-стрит, по законам справедливости сама попалась ему в руки. Сначала он услышал пение подвыпившего человека и не обратил на него внимания. Лишь подойдя поближе, вдруг понял, что голос принадлежал мужчине, удравшему от него на машине. Он доносился из крохотной квартиры над гаражами, выстроенными по обе стороны от конюшни. В былые времена в таких квартирах проживали кучера и шоферы, но теперь в эти скромные обители Уэст-Энда[3] нахлынули художники и аристократы; более половины нынешнего населения конюшни Бейнса составляла публика, переодевавшаяся к обеду и возвращавшаяся ночью с вечеров или из ночных клубов, иногда весьма шумно.
Тиклер от неожиданности остановился и, чтобы перевести дух, присел на ступеньку перед узкой дверью. Она вела наверх, в интересующую его квартиру. Он еще не знал, что будет делать со своим открытием и просто был счастлив своей удачей. Конечно, бедный бродяжка не предполагал, что подвергает свою жизнь большой опасности.
Судьба дала ему шанс избежать ее. Этот шанс пришел в виде полицейского стража, который обходил ночным дозором свой район. Он тоже услышал пение выпивохи, но не нашел в этом ничего страшного.
Полисмен и прошел бы мимо, если бы не заметил сидевшего на ступеньке человека. Страж порядка направил на него луч фонарика и ничего, стоящего освещения, не увидел. Маленький человечек, широко улыбавшийся полисмену, являл собой жалкое зрелище. Как тот доложил затем своему сержанту, «…о нем в письме родным и сказать было нечего». Мужчина был в поношенном костюме, без галстука, а сорочка даже при неярком свете фонарика выглядела грязной, багровое лицо, недельная щетина и всклокоченные волосы дополняли общий вид.
— Слышите его? — Он дернул головой, показывая на квартиру выше, и вновь расплылся в улыбке. — Первый раз такое. Наклюкался! Вот балбес! Наклюкался. Удрал от меня сегодня — в жизни бы не нашел его, если б не повезло… Надо же! Иду себе, слышу, поет… Наклюкался.
— По-моему, вы сами немного наклюкались.
Дружелюбным голос констебля назвать было нельзя.
— Да я выпил всего три виски и стакан пива! Я спрашиваю вас: что это за мужчина, который этим наклюкается!
Голос наверху понизился до нежного мурлыканья. В дальнем конце конюшни с раздражающей монотонностью била копытом лошадь.
— Ваш приятель?
Бродяжка покачал головой.
— Не знаю. Может, и приятель. Это я и хочу узнать. Друг он мне или нет.
— Бросьте это. Я не могу позволить вам шляться здесь. И, похоже, ваше лицо мне знакомо. Не мог я вас видеть на скамье подсудимых?
Полисмен гордился своей памятью на лица. Он часто не мог запомнить имен, но никогда не забывал лиц. Память его не подвела и на этот раз. Подозрительный субъект поднялся со ступеньки и стал рядом со стражем порядка.
— Правильно. — Он держался на ногах слегка неуверенно. — Девять месяцев за мошенничество.
Сказать по правде, его осудили за мелкую кражу и отправили за решетку всего на месяц, но и у воришек есть своя гордость.
Можно ли человека, ранее судимого за мошенничество, арестовать по закону о предупреждении преступлений, если он сидит у дверей чужой квартиры? Констебль никак не мог решить эту задачу. В конце концов он стал инстинктивно оглядываться по сторонам в поисках начальства, но его рядом не оказалось. Ему в голову пришла спасительная мысль.
— Что у вас в карманах?
Маленький человек развел руки.
— Валяйте, обыскивайте. Права у вас такого нет, но так и быть — разрешаю.
И снова он озадачил полицейского, который был еще молод и не очень-то разбирался в своих правах и обязанностях.
— Ладно, проваливай. И не дай Бог еще увижу, что шляешься здесь.
Если бы бродяга стал спорить или отказался уходить, он мог бы арестовать его за «оказание сопротивления», «вызывающее поведение» — да мало ли за что еще. Но тот ничего такого не сделал.
— Хорошо, — кротко ответил он и пошел прочь.
Полисмена так и подмывало вернуть этого полуночника и вытрясти из него все, что тот знал. Но вместо этого он ограничился тем, что проводил глазами подозрительную личность. Было без четверти два ночи. Страж порядка отправился к месту, где должен был встретиться со своим сержантом.
Что же касается мистера Тиклера, то он неуверенной походкой взял курс на Портленд-плейс, по дороге осматривая каждый порог в надежде найти окурок сигареты или недокуренную сигару.
— Что толку плакаться, — бормотал он про себя, — мог заработать кучу денег и — сплоховал! А нет, так заложил бы этого певца! Шантаж приносит легкие деньги — если найти, у кого их взять.
Тиклер остановился у палатки на Оксфорд-стрит и выпил чашечку обжигающего кофе. Средства у него еще водились: были деньги на автобус, если бы тот еще ходил, хватило бы и на ночлежку. Подкрепившись, он продолжил свой путь по Риджент-стрит.
И снова судьба, уже в последний раз, послала ему предостережение: неожиданно он столкнулся с Кремнем Смитом. Правда, Тиклер с радостью избежал бы этой встречи, но улизнуть от Кремня было практически невозможно.
В тени неосвещенной магазинной витрины стоял коренастый мужчина в наглухо застегнутом пальто и котелке, сдвинутом, как обычно, на затылок. Невозмутимая физиономия, багровей, чем у самого Тиклера, и огромная трубка, вечно извергающая клубы дыма, слишком хорошо были известны всему преступному миру Лондона. То, что инспектора звали Кремнем, никакого отношения к его личным качествам не имело. Это имя ему дали при крещении. Его отец был букмекером[4] и назвал своего новорожденного сына в честь одной лошади по кличке Кремень. Самым замечательным было то, что этот скакун оказался неудачником. Будучи фаворитом Дерби[5], он проиграл состязания, чего, собственно, и ожидал от него папаша Смит, поставивший на это все свое состояние.
Сейчас Кремень Смит явно стоял в засаде, поджидая добычу. И его вполне можно было принять за статую, высеченную из красного кирпича.
