Сам Васильчиков не видел, но по рассказам офицеров из штаба Кутузова, фельдмаршал пресек двусмысленные улыбки свиты, когда вручал новенькие эполеты получившему повышение Кавецкому: «И вам, господа офицеры, надо бы шестерки к эполетам присовокупить! А то ведь вон, звездами увешались – места не хватает, а в бою что-то не светите!..».
* * *
Париж, 2009 год.
«…Пришел в себя, почувствовав, что заднице становится сыро и холодно. Голова гудела. Ныла левая скула. Я сидел на еще по-весеннему сырой земле. Видимо, меня прислонили к стволу то ли платана, то ли каштана. Хотя какое значение могла иметь порода дерева после такого удара? Как следует, разглядеть лицо соломенной блондинки я не мог. Взгляд не собирался в фокус, и видел я ее как на смазанной фотографии. Здорово она меня приложила! Ну, врезала бы, и ладно, отвали, мол, парень, и шла бы дальше своей дорогой. Так нет же, сердобольная оказалась, машет в лицо какой-то тетрадкой…»
Такими были первые болезненные ощущения Николая Гарнета, когда он начал приходить в себя под деревом на бульваре Рошешуар. Было это где-то в районе полуночи.
* * *
«…Ну ладно, шли мы по бульвару, и будто бы случайно он положил свою ладонь на мою левую ягодицу. Вроде как хотел проверить, нет ли у меня чего в заднем кармане джинсов. Потом под деревом остановил, развернул меня к себе довольно решительно и полез целоваться. Прямо впился своими чуть влажными губами – наверное, сначала незаметно провел по ним языком – в мои сухие губы, раздвинул их кончиком языка и провел им по зубам.
Приятно, отметила про себя. Целоваться умеет. Теперь, главное, дальше ничего не испортил бы.
И ведь не пьяный был, за весь вечер и выпил пару стаканчиков красного вина. И вдруг решил проверить размер моей груди, полез под блузку и начал оттягивать бюстгальтер. Пришлось врезать! Кто же знал, что у него «стеклянная челюсть» и он не держит удара? Другое дело, что он не знал, с кем связывается, и удар у меня поставлен как надо. А теперь вот приходится его откачивать, не хватало еще объясняться с полицией!»
Так думала Анна Василькова, пытаясь привести в чувство Николая Гарнета, который переоценил свои шарм и возможности, за что теперь и расплачивался, сидя на сырой земле. Жаль, что у нее не было с собой ватки с нашатырным спиртом, чтобы всколыхнуть симпатичного парня в красивых джинсах и модной, в тонкую синюю полоску рубашке с белым воротничком. Сверху на нем был тонкий кашемировый пуловер с разноцветными ромбиками и вырезом в форме латинской «V». И теперь девушке надо было думать, куда его отвезти, не оставлять же на улице своего незадачливого соотечественника.
* * *
1813 год. Пруссия, Франкфурт-на-Майне, 21 декабря.
…В конце 1813 года во Франкфурте-на-Майне собралось такое великое множество всяких принцев, князей, мелких монархов, военных, что, казалось, они намереваются праздновать освобождение Германии от Наполеона. Присутствие русских войск в этой ситуации было заметно, но никто толком не знал, что именно им предстоит делать. Император Александр находился со своей свитой в швейцарском Базеле и в «торжествах» участия не принимал. Россию представлял Карл Нессельроде, бывший в самых что ни на есть дружеских отношениях с австрийцем Меттернихом. Во Франкфурте представители коалиции обнаружили французского дипломата Сент-Эньяна и буквально всучили ему перечень мирных предложений для передачи Наполеону. Император молчал и те, кто его знали, прекрасно понимали, что никакого мирного соглашения достигнуто не будет. В это верили разве что участники переговоров, да и то неискренне.
Из Парижа доносили, что все новые и новые военные формирования французов направляются к Рейну. Наполеон выступил с тронной речью перед сенаторами 19 декабря, дав понять, что мира он не хочет. Военные командиры мыслили более реально – армия не может долго пребывать без движения, иначе она теряет свои боевые качества. А потому вот-вот будет дана команда выступать. Только вот кто сделает первый шаг?
Прошел месяц после отъезда гонца, и штабисты начали готовить приказы для различных частей, которые должны были двигаться во Францию.
Русский отряд под командой генерала Эммануэля должен был форсировать Рейн в первых числах января в составе корпуса генерала графа Сен-При. Задача была блокировать Майнц – славы мало, да и дел тоже. Крепость не требовалось даже осаждать, достаточно было ее просто блокировать. С некоторой завистью казаки смотрели на выступление корпуса генерала Олсуфьева, который направлялся непосредственно во Францию, чтобы быть в центре событий. Блокада Майнца длилась до конца января, французы не решались даже на вылазки. Больше русских беспокоила необычно суровая для этих мест зима, по Рейну шло много льда.
* * *
Париж, 2009 год.
А как мило все начиналось! Симпатичная компания собралась в квартире-мастерской на рю де Труа фрэрс у какого-то русского художника, давно осевшего на Монмартре вместе с итальянской подружкой – портретисткой. К нему приехал по-модному лохматый московский коллега, получивший приглашение участвовать в местной выставке-продаже в зале при церкви Святого Петра, что неподалеку от знаменитой площади Тэртр. Все разворачивалось, как обычно. Сначала хозяева пригласили «своих», потом «свои» пригласили еще «своих». Собрался почти в полном составе «клуб франко-русской культуры и искусства». А через час все перезнакомились, перемешались, благо хватало и вина, и пива, и даже водки, доставленной из Москвы.
На картинах, которые предстояло утром развешивать в галерее, в нижних правых углах подрамников были наклеены ценники, без особой надежды на финансовый успех. Так, на всякий случай. Правда, в некоторые картины уже были воткнуты визитки – тем самым потенциальный покупатель «из своих», заходивших днем, сообщал, что готов к разумному торгу о покупке. Наконец, за длинным столом – им была огромная, светлая под сосну, пластиковая столешница из «Икеи», положенная на специальные козлы, сформировалась пестрая группа, которая уже не перемещалась по мастерской, а перешла к беседам обо всем на свете. На одном конце стола говорили об искусстве, посередине – о невыносимой легкости бытия, что в России, что во Франции, а на другом конце перемывали косточки общим знакомым. Касаясь, впрочем, и незнакомцев.
Обычная московская тусовка, только и дела-то, что за окном – Париж.
* * *
– А вот и мой друг Николя, – красивым бархатным, почти торжественным голосом представил хозяин дома гостям, сидящим за столом, черноволосого молодого человека, пришедшего с опозданием, но зато с тремя бутылками красного вина, которое не часто встретишь даже в парижских магазинах. «Ла Таше Монополь» 2007, 2002 и 1999 годов урожая. Такой выбор компенсировал любые, включая чистосердечные, слова оправданий и извинений. – Прекрасно! Отменный вкус! – одобрил хозяин, выставляя бутылки на стол. – Браво, Николя! Мы зовем его «Коля, гутен абенд» – добавил он, обращаясь к компании.
– Это и за что же так? – живо поинтересовалась Аня Василькова, которая уже чувствовала себя легко и свободно в новой компании после почти полутора часов общения, хотя и выпила всего один стаканчик белого «Шабли». Она оказалась ближе к тому концу стола, куда на свободное место на скамье сел Николай.
– Потрясающая история! – хозяин дома ее знал, она доставляла ему удовольствие, и он хотел услышать ее вновь. – Коля рассказывает об этом лучше всех, хотя кое-кто иногда и пытается ее пересказать.
Николя улыбнулся, и его глаза повеселели. Он не стал отнекиваться, взял пластиковый стаканчик с красным вином и начал рассказ.
– Случилось это прошлым летом, когда я поехал отдыхать в Баварию, на озеро Кенигсзее. Буквально, «королевское озеро». Вода там изумительно прозрачная и чертовски холодная. Мой номер в гостинице был на пятом этаже в конце длинного коридора, но рядом с ним находился служебный лифт, который спускался к боковому входу в здание. Служебному, проще говоря. И вот я завел себе привычку по вечерам, облачившись в фирменный халат с вышитым вензелем отеля на груди, спускаться на этом лифте, сбегать по крутой тропинке к воде и купаться в озере. Вода, ну, просто обжигает. Плыву бешеными саженками. Вокруг горы высокие. В вышине звезды небесные. Хо-ло-дище! И я, как Василий Иванович Чапаев, сквозь зубы: «Врешь, Кенигсзее! Не возьмешь!». А эхо там разносится невероятное. Из воды выпрыгну, в халат, на лифте домой, то есть, буквально в номер, горячую воду на всю и под душ. Отогреюсь и в люлю, в постель то есть. Спал как камень, ни одного сна не видел, поверите?!
И вот однажды, после такого променада с купанием, поднимаюсь к себе и удивляюсь, что дверь в номер приоткрыта. Захожу, вижу, какая-то женщина в их национальном костюме – белая, плотной ткани кофточка и зеленый сарафан под грудь – что-то делает возле столика. Думаю, наверное, горничная. Я ей говорю, как у них принято: «Гутен абенд!», то есть «Добрый вечер!» и спокойно шествую в ванную. А там уже ванна наполнена, только что-то слишком много каких-то пузырьков, наверное, она какую-то пену добавила. Вот это сервис, думаю. Заметили, как постоялец вечером в озере купается, орет от холода, и распорядились горячую ванну ему готовить! Вот уважили! Погрузился, полежал, обмылся, вытерся, надел халат и вышел в комнату. А там уже эта самая дама расположилась в разобранной постели. В моей, заметьте, люле! И возлежит, ручки поверх одеяла сложила. И в потолок уставилась. А рядом с ней стоит какой-то старикан в пижаме. С вензелем нашего отеля на груди. Вопросительно смотрит на меня. Я понимаю – происходит что-то не то, но виду не подаю, произношу как можно доброжелательнее: «Гутен абенд!» Добрый вечер, стало быть. Тут они вместе мне отвечают, и так синхронно, будто репетировали, пока я в ванной нежился: «Абенд? Найн! Гуте нахт! Унд видерзеен!». То есть, буквально: «Вечер? Нет! Доброй ночи! И до завтра!». Не теряя лица, спиной выхожу в коридор, чтобы посмотреть на дверь. Ну, да – номер 417, а мой – 517, этажом выше…
