– Я называю это «синдромом Франкенштейна», – сказала она. – Это в кино сумасшедший ученый берет мозги преступника, рассовывает их по останкам разных людей и с помощью молнии превращает все это в нечто еще более странное, чем человек. Если действовать таким образом, то все, чего можно добиться, – это невыносимого зловония. Сомневаюсь, чтобы можно было вдохнуть жизнь хотя бы в один процент тканей, еще меньший процент можно заставить функционировать и того меньше – превзойти среднего человека.
– Тогда откуда же у людей такое мнение? – спросил ведущий.
– Из газет и телевидения. Им врут, будто человек, попавший в аварию, может благодаря какому-то механическому или электронному колдовству стать сильнее и хитроумнее, чем все прочие. Но это неверно! Если бы я попыталась вшить вам в плечо био-руку, то у вас остались бы шрамы на десять лет. Она была бы сверхчувствительной, а если бы благодаря каким-нибудь механическим ухищрениям ее сделали бы сильнее обыкновенной человеческой руки, то вы бы первый зареклись ею пользоваться, так она вас замучала бы. То есть все это – болтовня. Наша задача состоит не в том, чтобы держать под контролем какое-то чудище, а в том, чтобы поддержать жизнедеятельность очень хрупкого вещества. Именно это я и собираюсь сегодня продемонстрировать.
– Как?
– Выпив его.
– Это не опасно?
– Опасно, – сказала доктор Файнберг. – Для этого вещества. Если оно не погибнет просто потому, что окажется на открытом воздухе, то моя слюна наверняка его убьет. Поймите, речь идет о самой низшей из всех бактерий.
На нее мы навешиваем хромосомы и гены, принадлежащие другим жизненным формам. Уйдут годы, многие годы, помноженные на талант и везение, чтобы понять генетическую природу рака, гемофилии, диабета. Возможно, удастся создать недорогие вакцины и спасти людей, сегодня обреченных на смерть.
Мы сумеем вывести растения, улавливающие азот из воздуха и не нуждающиеся в дорогостоящих удобрениях. Но на это потребуются многие годы.
Вот почему все эти протесты вызывают только смех. Сегодня нам едва удается сохранить жизнь этих организмов. Почти вся наша сложнейшая аппаратура служит одному: поддержанию нужной температуры, нужной кислотности. Собравшиеся там беспокоятся, как бы наши питомцы не покорили мир, а наша забота – не дать им погибнуть.
Прошло два часа, прежде чем началась демонстрация опыта. Сперва протестующим понадобилось занять выгодные для телесъемки места. Матери с детьми на руках выдвинулись на первый фланг, под око камер. В объектив любой камеры, нацеленной на место эксперимента, обязательно попадали детские лица.
Взорам предстал водруженный на черный стол длинный резервуар, похожий на аквариум, наполненный чем-то прозрачным. В жидкость была погружена дюжина закупоренных пробирок.
Доктор Файнберг попросила присутствующих не курить.
– Если это безопасно, зачем было запускать вашу дрянь в аквариум с водой?
– Во-первых, в резервуаре не вода. Вода слишком быстро передает температурные колебания. Это – желатиновый раствор, действующий как изолятор. Организмы очень нестойкие.
«Нестойкие»! Еще рванет! – выкрикнул лысый мужчина с бородой и с бусинкой братской любви на золотой цепочке.
– Нестойкие в том смысле, что могут погибнуть, – терпеливо объяснила доктор Файнберг.
– Лгунья! – крикнула миссис Уолтерс.
К этому времени ее дочь Этель окончательно промокла. Очаровательные ямочки на щечках сочетались со зловонием, которое стало невыносимым даже для любящей матери. Впрочем, сама Этель по привычке не обращала на свой конфуз никакого внимания.
– Нет, вы не поняли. Вещество действительно очень чувствительное. Мы еще не добились требуемой комбинации, пытаясь получить нечто неосязаемое.
– Покушение на семя жизни! – крикнул кто-то.
– Нет, нет! Послушайте же! Знаете ли вы, почему, сколько бы вы ни старели, ваш нос остается вашим носом, ваши глаза – вашими глазами? И это при том, что каждые семь лет полностью обновляются все клетки?
– Потому, что вы не успели за них взяться! – ответил мужской голос.
– Нет. – Доктор Файнберг дрожала от обиды. – Это происходит потому, что в вашем организме существует кодовая система, делающая вас именно вами. А мы, бостонские биологи, пытаемся нащупать к этому коду ключ, чтобы такие страшные вещи, как рак, больше не воспроизводились. В этих пробирках находятся гены различных животных, обработанные так называемыми «отпирающими» элементами. Мы надеемся добиться таких изменений, которые помогут нам понять, почему что-то происходит именно так, а не иначе, и внести какие-то улучшения. Если хотите, мы пытаемся добыть ключ, который отпирал бы запертые двери между хромосомными системами.
– Проклятая лгунья! – завопил кто-то, и все демонстранты принялись скандировать: «Лгунья, лгунья!»
Наконец кто-то потребовал, чтобы доктор Файнберг «дотронулась до смертельной жидкости голыми руками».
– Сколько угодно! – с отвращением сказала она и сунула руку в резервуар.
Какая-то женщина взвизгнула, все матери загородили своих детей, кроме миссис Уолтерс, позволившей Этель таращиться сколько влезет, лишь бы не усиливалась вонь.
Рука доктора Файнберг, покрытая чем-то прозрачным и липким, извлекла из резервуара пробирку.
– Для тех из вас, кто любит ужасы, сообщаю: в этой пробирке находятся гены тигра-людоеда, обработанные «отпирающим» веществом. Тигр-людоед!
Аудитория ахнула. Доктор Файнберг печально покачала головой и нашла глазами показавшегося ей дружелюбным телеведущего. Тот улыбнулся ей. Он-то все понял: гены тигра-людоеда ничуть не страшнее генов мыши. И те, и другие вряд ли живы.
Доктор Файнберг выпила жидкость из пробирки и скорчила гримасу.
– Кто-нибудь желает выбрать пробирку для себя? – спросила она.
– Это не настоящие хромосомы-убийцы! – рявкнул чей-то голос.
Это переполнило чашу терпения.
– Невежественные глупцы! – в отчаянии простонала доктор Файнберг. – Ничего вы не поймете!
Она со злостью запустила руку в резервуар с желатином, схватила еще одну пробирку и выпила. Потом еще, еще... Она осушила все до одной пробирки и теперь морщилась от противного вкуса во рту, словно наглоталась чужой слюны.
– Вот вам! В кого я теперь превращусь, по-вашему, – в оборотня-вервольфа? О, невежды!
И тут ее пробрала дрожь, от которой встали дыбом волосы у нее на голове, и она мешком рухнула наземь.
– Не трогайте ее! Еще заразитесь! – предупредила соратников мать Этель.
– Болваны! – гаркнул ведущий с телестанции, забыв про беспристрастность, и вызвал «скорую».
Когда потерявшую сознание доктора Файнберг унесли на носилках, один из ее коллег принялся объяснять, что этот обморок – просто неудачное стечение обстоятельств: он не сомневается, что проглоченный ею генетический материал не может вызвать даже несварения желудка. Причина обморока перевозбуждение.
– Я хочу сказать, что генетический материал никак не мог стать его причиной.
Однако его никто не слушал. Один из предводителей демонстрантов запрыгнул на лабораторный стол, на котором стоял резервуар.
– Ничего не трогайте! Здесь все заражено! – Добившись тишины и убедившись, что все до одной камеры перестали шарить по взбудораженной толпе и обращены на него, он воздел руки к небу и заговорил: – Нам говорили, что здесь ничего не может случиться. Нам говорили, что никто не пострадает. Якобы гены, хромосомы и всякие там коды жизни, с которыми возятся эти нелюди, с трудом выживают. Что ж, по крайней мере на этот раз удар пришелся по виноватому. Так давайте же положим этому конец, пока не пострадали невинные люди!
Демонстранты, радуясь своей удаче, митинговали еще долго после того, как разъехались операторы. Младенцы раскапризничались, и толпа отрядила гонца за детским питанием. Другой гонец отправился за гамбургерами и напитками для детей постарше. Всего было принято 14 резолюций, касающихся Бостонской биологической аспирантуры, все с порядковыми номерами. Такое количество резолюций обязательно должно было привести к несчастному случаю в лаборатории, как ни была она защищена от несчастных случаев. Девочка Этель уснула на мамином жакете в глубине лаборатории, лежа на животе и выставив на всеобщее обозрение мокрые трусики.
Кто-то сообщил, что видел, как к ней кралась какая-то фигура. Кто-то оглянулся на низкий рык, раздавшийся из выходящего во двор окна. Потом праздношатающийся ребенок доложил, что доктор Файнберг возвратилась.
– Леди, которая пила эту дрянь, – объяснил ребенок.
– Нет, Боже, только не это! – раздался голос из глубины помещения. – Нет, нет, нет!
Миссис Уолтерс знала, что где-то там спит Этель. Она продралась сквозь толпу, опрокидывая людей и стулья, ведомая древним, как пещеры, инстинктом. Она уже знала, что с ее дочерью произошло что-то плохое. Она поскользнулась, врезавшись в человека, только что издавшего крик ужаса, попыталась встать и снова поскользнулась. Барахтаясь в чем-то маслянистом, красном, она поняла, что жидкость не маслянистая, а скользкая, что это кровь.
