Рейтинговые книги
Читем онлайн Убегающий мир - Оганес Мартиросян

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4

Красный ковер на стене, серый ковер у кровати. Кровать, одеяло, я. Утро, не более света из окна. Что сегодня, день? – не имеет значения. Вчера пили пиво, смотрели футбол. У Виктора Друга Человечества, футбол. Россия – Уэльс, 3:1. Шли по улицам, заходили в кафе. “Россия, вперед!” – пролетали машины. “Мальчики, подождите”. Две девчонки. Колыхая животами, сели в кустах. “Мы сейчас”, – зажурчали чуть позже. На бордюрах стояли бутылки, допитые или не. Поддевая ногой в ожидании звона, шли вперед, и улицы, отступая без боя, заманивали нас все дальше и дальше… Теперь же болела голова. Я достал телефон. Открыл sms, залез во входящие. “Мы тоже умрем”, “я в толчке был, ничего не видел”, пошли сообщения. С неумолимой скоростью приближаясь к сегодняшним дням, повисая над ними, над обрывом…

Выглянул в небо, пробежал по нему глазами. Ничего нет, закурил, затянулся. Выпустил легкий дым облаков. Не для новизны сравнения, а так, ради легкости. Что можно почерпнуть из неба. Я очищающая гроза, когда я – никого нет, люди разбегаются, звери разбегаются, молнии, да и только. Неделю-другую духота, сколько можно. С первыми ударами грома все меняется. Люди разбегаются, но они рады. Они счастливы, хоть и разбегаются. Во время дождя хорошо заниматься любовью. Где-нибудь на Сазанке. Посреди деревьев, у Волги.

– Так и можно повесить на дверях “депрессия” и график ее работы, – шутил Толя. – Ну все, шолом, – вешал трубку.

Жизнь человеческая, ты воздушный шар. Ты вся для полета, раздуваясь все больше и больше, ты зовешь в полет. Чем ты больше, тем вероятней прокол. Шарик в руках ребенка, на привязи. Или ты улетишь в свой короткий полет, или будешь валяться в углу, сдувшимся и пустым. Разноцветные шарики, мы рождены для праздника.

Старые фильмы, сказки из детства. Детство и Союз сошлись. Союз эпохи детства. Старость – это уже мост, который почти дотянулся до другого берега. Но им не пользуются. Ждут открытия. Но, достроенный, мост уничтожается с того берега. Или предстает невидимым. Надо рискнуть, поймать тот момент, когда он почти дотянулся до берега. Набрать скорость, проскочить.

– Интересно, а Бог есть?

– Моя мама говорит, что нет.

– А откуда она знает?

– У моей мамы высшее образование.

Год девяносто первый – девяносто второй, мы еще дети.

Пластиковые окна, еще более прячущие человека в свой мир. Зачем человеку появляться на улице. Человек в космосе – новый образец жизни, начиная с шестидесятых годов. К нему человек и стремится. Стать космонавтом не значит полететь космос, а значит жить здесь, но так, будто ты полетел в космос. Теперь мальчики не мечтают стать космонавтами: о том, что есть, уже не мечтают.

Сердце ухает, словно копер. Крепко вбивает сваи. Чтобы построить дом. Я иду вдоль посадок, по полю. Листья желты. То и дело один из них бросается мне под ноги. “Так самоубийца под машину”, иду дальше. Поле, сплошь исписанное тракторами. Сентябрь, время занятий. Иду, пока солнце циркулем очерчивает свой маршрут. Все, что мы видим в мире, – зеркало, слепо повторяющее за миром, расположенным внутри каждого человека.

Представления древних о размерах солнца, в общем, сейчас сбылись. О плоской земле, мировом океане… Эти представления глубже и осмысленнее научных. Буквальность подхода тычется носом в землю. Телескоп прагматик, глаз романтичней.

Любовь откладывает сердца, сырые, они плюхаются на солому. Прижавшись друг к дружке, лежат. Мама садится сверху. Согревая теплом, высиживает.

Сознание прокрадывается в жизнь, словно вор, хозяев нет, и оно выносит впотьмах все, оставляя обнаженной квартиру…

– Остаться здесь – все равно погибнуть.

– Если на себя тебе плевать, подумай обо мне.

– Я вернусь. Не знаю, в каком виде – вернусь.

2

Середина сентября, свежает. Середина сентября обрушивается с небес. Небеса стоят перевернутые. В небесах ничего не осталось. Телевидение забирает людей, забирает с небес на землю. На экране остается человек, хотя нигде его нету. Человек оказывается хвостом кометы. Словно след от самолета, он рассасывается в летнем небе. Это самое из приятных определений для сердца. Поэт собирает мозаику. Без него мир – только пазл, лежащий в коробке. Беспорядочные куски. Изображение на мозаике не зависит от него, оно каждый раз новое. Обвинения в демонизме неоправданны. Сможет ли поэт жить с изображением, открывшимся ему, – вот в чем проблема.

Вычерпывать воду из колодца, ждать, когда появится ледяная, сочащаяся, новая. Запускать ковш, он проворней ведра; пить из него, он удобней.

Сейчас пустота в сердце. Прежние хозяева переехали. Новые не заехали, мебели нет. Смерть простительна поначалу. Потом, с опытом, ее присутствие или появление станут непозволительны. Переключал телевизор. Литинститут. Высшие курсы. Я не задумывался над этим. Но если представить, что мы проститутки, то я стал ею из-за нужды и из-за любви. Других вариантов не было. Клиент всегда разный, ему обучить невозможно. И чье-то рождение, и чья-то смерть вызывают у меня одинаковое чувство: они для меня неприемлемы. Они означают одно. “Вместо того, чтобы жить, – пошел бы и застрелился!” – “А это не ваше дело”. – “Конечно же, не мое. И чего ходят, ходят и ходят”. – “До чего вы безумны. За литературу не платят, а вы… Эх вы!” – “Поговори мне еще. На что ты способен?” – “Я готов умереть, лишь бы вас не видеть. Вообще никого не видеть”.

Сдается мне, мы все-таки умрем. С чего ты взял? Так думается легче. Обычные строки, прочитанные когда-то давно. Как интересно жить. Вспоминать что-то новое. Тут как ни крути: застрелить, чтобы не мучился, или наблюдать смерть, медленную и мучительную смерть. Взрыв, уничтожающий вмиг, время, уничтожающее постепенно. Так или иначе, но площадка пуста. Я стою у окна, равнодушно взираю. И не так важно, отчего на ней пусто. Если бы можно было новый год встречать, как гостей, сначала спросить кто, а потом решать, впускать или нет. Смерть не спрашивает людей, верный ученик Государственной Думы. Люди голосуют, голосуют за одно. Обещания совсем другие. Жизнь и смерть, мужчина и женщина, власть и народ. Любопытные парочки. Идут по проспекту, гуляют. Покупают поесть, выпить. Старые друзья, почти все друг о друге знают. Прирожденные, кстати, свингеры.

“Здравствуй”. – Я поднял удивленно глаза. Девушка проходила мимо. Я ее не знал. Я опустил снова голову, исцарапанную о звезды, дальше продолжил ничего не делать. Рядом со мной пробежала собака. “Восемнадцатый” ходит редко, можно не торопиться. Можно отойти вглубь, смотреть, как быстро меняются составы людей на остановке. Самые ненаигранные сборные. Как они выйдут на матч… Вчера начал водить, тронулся с места. Понятно, в школу не хожу. Подошел автобус. В общем-то, сел. Подошел к окну. “Ну, и чего хотеть? Проституток у тебя не было – этой весной были. Три. Я взглянул презрительно на пейзаж. Строящиеся дома, пустые коробки. “Невозможно столько жить в одном городе и не прорасти в него. Однако ты не пророс. Оттого так плохо. До сих пор тебя мотает, ты не чувствуешь привязанности к месту. Даже Солнечный тебе чужой. Тепло автомобилей тоже тепло – мертвое тепло”.

В общем-то – жить, продолжать начатое давно дело, вести его или бросать, прогорев, замучившись. Бедность – она изнутри. Люди, мечтающие о богатстве, в любом случае бедны, получат они его или нет. Море жизни опять обуревает меня… Понятия не имею, чье это. Месропа Маштоца, по-моему. Но цитата неточная. Любимая девушка издала этот звук, когда вы занимались любовью. Усталые волосы свешиваются со лба. Лоб перемазан дождем. Помазанник божий. Жизнь преподает боль, и слава тем, кто сбежал с уроков. “В то время, когда ты отправлял мне это SMS, я брел по городу, думая то ли о чашке чая, то ли об Акутагаве…” – “Это не Наговицын?” – “Нет, „Бутырка“”. Девушка стоит в ожидании темы. Ночная улица, ларек. Чаи на столиках, музыка. Я пьян, безнадежно пьян… Осторожные, выдуманные на треть люди. Поезда, разрезающие город… На тех, кто едет, на тех, кто остался. Падает сверху свет, тяжелый подбитый свет. Всегда есть выбор – между человеком и мной. Поэт, страшная тайна Бога, спрятан в железной маске. Поэт не должен был рождаться, но он родился, сразу после тирана. Такова его судьба в мире. О чем вы говорите, у меня все горит, чего ждать? Я не давал присягу телу, я не обязан ему служить, по крайней мере, отдавать все силы. Мне грустно, опечаленный собой, я прохожу по миру, по самой кромке. Едва замочив ноги, ступаю по прибережной полосе. Мой силуэт поедает полночь. Боль – следы, оставляемые Богом в самых малодоступных местах. Ночь шагает в ногу со временем. Маленький магнитофон почти что сломался. Громкость – средняя – уже невозможна. Кассеты не проигрывает, только радио. Кассеты, я ведь вырос на них. Я слушал на них Кар-мэн, Кая Метова. Теперь магнитофон сломался. Потолок опустился, или я подрос. Быть признанным и писать – самые полярные вещи на свете. С них должен начинаться словарь антонимов русского языка.

1 2 3 4
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Убегающий мир - Оганес Мартиросян бесплатно.

Оставить комментарий