Отсюда возникает прекрасный, фантастический парадокс француженки: хорошо зная себя, она способна дать волю своим чувствам; будучи сдержанной, она может быть ранимой, не выворачиваясь при этом наизнанку. Она, словно тонкой аурой, окутана этой смесью чувственности и sang froid (хладнокровия).
Любой выбор, который она делает, подчеркивает это ее фундаментальное отношение к самой себе. Француженка старательно ухаживает за своим личным садом. Заботясь о себе и в большом, и в малом, она может также заботиться и об окружающих, она может сосредоточиться на настоящей жизни и истинных ценностях, а не на суете и мелочах. Она понимает, что, помогая другим, помогает самой себе. В ее спокойствии нет ничего случайного; оно – результат знания себя и верности себе.
Она чувственна
Тут задействовано нечто более телесное – вдохновенная чувственность, благородная простота, которая так возбуждает нас, иностранцев, приезжающих во Францию. И это награда, которую француженка получает, испытывая удовольствие. Удовольствие от самых обычных вещей. Удовольствие от исключительных вещей. Она не путает коммерцию с культурой, и течение ее жизни не зависит от того, что она покупает или видит по телевизору; оно, скорее, питается чувственным наслаждением, текущим моментом, почти осязаемым ощущением удовольствия и пробуждающей воспоминания силой вещей, казалось бы, самых привычных. Помните Одри Тоту в «Амели»? Она погружает руки в мешки с зерном, просто чтобы получить удовольствие от ощущения. Она наслаждается хрустом, с которым чайная ложка ломает корочку на крем-брюле. И она успокаивает себя, бросая камешки в канал Сен-Мартен.
Чувственность настолько сильно пропитывает жизнь француженки, что она почти отчетливо видна. Она в привычном течении жизни, в патине веков, образующейся со временем. Она в хлебе, который пекут вручную, в зреющем вине. Она в цвете чернильницы или парчовых штор, в неуемной пышности архитектуры.
«Женщиной не рождаются, ею становятся».
СИМОНА ДЕ БОВУАРА более всего – в идеализации неидеального – в сложности и подлинности, которые создают характер, глубину и шарм.
Приверженность этим ценностям придает француженке утонченную и сексуальную уверенность в себе, которая обеспечила ей место в Зале Славы Женственности и сделала знаковой фигурой во всем мире. Она так полно и недвусмысленно занимает свое собственное место, с таким только ей присущим вкусом, что кажется, будто еще с малых лет она знала о том, кто она есть и куда идет. Возможно, это так. Как заметила Эдит Уортон, «…она, почти во всех отношениях, насколько возможно, отличается от средней американки. Француженка – взрослая».
Фильм
«ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ ВЕРОНИКИ»
Посмотрите этот фильм ради блестящей, восхитительной игры звезды французского кино Ирен Жакоб в роли Вероники. Он напоминает нам, что если мы не живем, по-настоящему ощущая все, что нас окружает, то мы не живем вовсе.
Она благоразумна
Из ее самообладания вытекает еще одно важное качество, придающее четкую форму ее миру: благоразумие. Француженка надевает на себя благоразумие, как фильтр на экран, и пропускает через этот фильтр каждое решение, которое принимает в своей жизни: как одеваться, как проводить время, кого пускать в свою жизнь, что говорить (и о чем молчать). Благоразумие – постоянный акт самоконтроля.
Француженка понимает, что даже самое малейшее движение – это выбор, обдуманное предпочтение одного пути другому, одного результата другому, одного впечатления другому. Для нее не бывает случайностей.
Все, что с ней происходит, – ее личный выбор, и за каждым ее решением стоят тщательные, неспешные размышления: «Это действительно я? Следует ли мне высказаться или промолчать? Как мне следует обратиться к этому человеку? Насколько я могу открыться? Какова истинная цена этой дружбы, этого опыта, этой вещи? Принесет ли мне это пользу, буду ли я ощущать себя сексуальной, живой?»
Благоразумие француженки чаще проявляется в том, о чем она предпочитает не говорить. Как и ее культура, она скрытна и не любит исповедоваться. Посадите двух американок на скамейку в парке, и через каких-нибудь пять минут вы услышите, по крайней мере, одну историю жизни. Не раскрываясь слишком быстро – не рассказывая о своих тайнах, предпочтениях, внутренней жизни, – француженка иногда может показаться эгоистичной. Но на самом деле то, что у француженки часто принимают за эгоизм, – это состояние сосредоточенности на себе. И ее отстраненное обаяние – это чаще всего слабое мерцание тайного мира, который она скрывает внутри.
Из записной книжки француженки: самообладание
Найди свой стержень и живи в согласии с ним. Не поддавайся на попытки сделать из себя кого-то еще; вместо этого сконцентрируйся на том, как полностью развить свое «я». Не сбивайся с курса из-за господствующих ветров новых тенденций. Получай истинное удовольствие, а не просто бездумно развлекайся. Питай свой ум. Собирай впечатления и мнения. Знай, о чем думаешь.
История со всеми ее хитросплетениями научила француженку, что интимные детали ее жизни – состояние, которым не следует разбрасываться. По натуре не склонная к откровениям, француженка старается не попадать в ловушку слухов и сплетен и избегает переписки, пустой болтовни и игры на чувствах других. Она также понимает, что детали жизни, раскрытые другим, выходят из печи непропеченными, чтобы потом их заново употребили охотники за сенсациями и болтуны в общественной столовой. По большому счету, это превращает личную трагедию в заметку из таблоидов и опошляет важные жизненные моменты.
Француженка тоже может посплетничать (в конце концов, она же человек), но ее культура уважает личную жизнь в такой степени, что это изумляет иностранцев, и поэтому проявляет сдержанность. Она более склонна заниматься своими делами. Быть благоразумной. Думать, прежде чем говорить. И так как она не нуждается в одобрении других, чтобы существовать, часто кажется, что ей абсолютно все равно, что вы о ней думаете. На самом деле это не так.
«Сочетая свою свободу взглядов с чувственностью, они получают ощущение, которое называют «Le plaisir». Это нечто гораздо более определенное и запоминающееся, чем то, что имеем в виду мы, когда говорим об удовольствии. «Le plaisir» означает откровенно дозволенное, свободное наслаждение чувств, абсолютное удовольствие от сорванного с дерева золотого плода».
ЭДИТ УОРТОН Книга
«ФРАНЦУЗСКИЕ ОБЫЧАИ И ИХ ЗНАЧЕНИЕ»
Эдит Уортон
Не секрет, что Эдит Уортон питала огромную страсть ко всему французскому. Она прожила во Франции несколько лет и имела возможность непосредственно соприкоснуться с французской культурой. Несмотря на некоторые устаревшие замечания, это малоизвестное собрание эссе – настоящее сокровище, проливающее свет на французов – и особенно на француженок, – которое мог создать только такой тонкий наблюдатель и проницательный литератор, как Эдит Уортон.
Французскую девочку учат быть вежливой, но при этом не обязательно хорошей. Ей повезло: наш англосаксонский императив непременно нравиться (и быть как все) – не главный в ее списке. Ее культура прославляет бунтарей, нонконформистов, художников и независимых мыслителей – благодаря этому для нее более естественно говорить «нет» господствующему давлению извне. Она способна на каждом уровне провести черту между тем, кем она является, а кем – нет, и поэтому без колебаний может решить, что ей подходит, касается это новой юбки или мужчины. Также ей легче не поддаваться на желание всем нравиться, и она больше ценит время, которое проводит наедине с собой – с книгой, бокалом вина, отфильтровывая людей, которые неинтересны.
Эта способность сказать «нет» любезно и с достоинством укрепляет ее природное благоразумие. То, что она в итоге впускает в свою жизнь, в большей степени является отражением ее самой – и, по умолчанию, подлинным. Даже в ее порывах есть определенная цель, и она не склонна присоединяться к любому повальному увлечению. Как художник, который достаточно хорошо знает правила, чтобы их нарушить (и создать шедевр), француженка понимает условности и может лавировать между ними. И это означает, что в конце концов ей удастся изготовить свою жизнь на заказ, и не по чужой мерке.
«В 60-е годы, когда я росла на окраине Парижа и пыталась понять, кем хочу стать, представление о том, какой должна быть француженка, было одновременно ясным и трудноуловимым. Это было что-то такое, чего нельзя достичь, купив пару туфель или сделав новую прическу – хотя все эти вещи определенно помогали. Оно имело отношение к уверенности в своей сексуальной привлекательности и к глубокому убеждению в том, что женщина во всех отношениях отличается от мужчины. Это было сразу заметно в некоторых женщинах, и не только парижанках или женщинах со страниц журналов Marie Claire и Elle, но даже в женщинах из маленьких провинциальных французских городков… Для меня суть французской женственности – это ум, сексуальность, уверенность в себе и ранимость, последняя всегда под контролем».
