сраженье. Кончили, когда заплакал Пичок, — щеку ему напырнули палкой в сраженьи. Напырнул ретивый большевик Степка, но ему не хотелось сознаваться. Обозлившись на ревущего Пичка, он ткнул его в бок:
— Какая с тобой игра! Тоже казак, орешь, как зарезанный.
Пичок сильней заплакал. За него вступились Митяха, Кутырь и другие ребята. Отделившись в сторону, начали ругаться.
— Коммунист — и лезешь! Конопатый. Вздуть тебя, тогда узнаешь, как лезть.
И натолкали зазевавшемуся Ваньке в загривок.
Долго ругались. И Степка шел домой до крайности расстроенный. Ванька шмыгал носом, поддерживая штаны.
— Суки, — ругался Степка. — Не я большевик, я б их всех к стенке за такие дела.
В эту ночь спали оба крепко.
II
От отца не было никаких известий. Приезжавшие из города мужики говорили, что в городе военное положение, суета и чего-то ждут. Мать все туже сжимала губы, часто плакала и ругала отца. Дед тоже кряхтел недовольно.
— Нехватало чего-то. Ввязал его родимец.
По селу пошли всякие слухи. Говорили, что всех коммунистов Мамонтов на кол сажает, а их семейных сжигает живыми. Степке с Ванькой делалось страшно от этих разговоров, а больше всего жалко было отца.
Один раз, проходя вечером мимо барского сада, слышали они разговор мужиков, сидевших на корточках у стены. Говорил Старостин Петруха:
— Мы с своими сами разделаемся. Духу не оставим. Вот еще Захар Уткин. Я ему за свою лошадь покажу.
Услыхав имя отца, Степка толкнул Ваньку, чтобы молчал, и оба залегли в высокой крапиве со стороны сада за стеной. Мужики гудели все враз. Потом опять Петруха:
— Надо подгадать, когда приедет. Сцапать его, да придержать до выяснения дела. Ежели Мамонтов пропрет дальше, ну, и прикончить.
Кто-то, сомневаясь, спрашивал:
— Ну-ка, хуже будет?
Петруха отрезал:
— Ни черта! Если этого атамана отгонют, выпустим, а до время пусть в подвале посидит…
Тут только ребята поняли, почему отец приехал
ночью и так скоро уехал.
Дома хотели сказать матери, да раздумали, — еще больше будет плакать. Степка по-другому думал: надо отца предупредить. А как? И долго шушукались с Ванькой на кровати, закрывшись с головами попонкой. Дельная мысль пришла прежде всего в голову Ваньке:
— Пойти в город.
— Не пустит мамка…
Степка отдувался носом. Вглядываясь в потемки, старался представить дорогу до города, где он был один раз с отцом. Все полем, полем, потом деревни и опять поле. Под конец железная дорога, там до города полчаса езды, уж соборные главы видать за полугорой.
Ванька шептал в ухо.
— А ежели они папу так сгробастают? А? Степа? Пойдем!
Степке понравилась решительность Ваньки, только он сомневался за него — не дойдет.
— Ты-то дойдешь?
— Ну, а как же? Какая даль, даже не подумаю! Я с мамой, помнишь, в Чернаву ходил, даже ни разу не отдыхал. Спроси у мамы…
— Ладно.
Степка думал.
Утром мать подняла ребят чем свет. Над рекой еще остался седой туман, и только верхушки рощи на горе чуть тронуло солнце. Дед возился у телеги, укладывая косу, грабли и пухлые охапки мокрых свясел. Собирались убирать овес. Мать вынесла кувшин с квасом, размещала в телеге и на ходу приказывала:
— Вы не отходите. Запирайтесь на засов. Смотрите, если что случится, обоим влетит, Степка, ты смотри не шалыгань.
Степка помогал в телеге, переглядывался с усевшимся на камне озябшим Ванькой, кивал головой.
— Ладно… Вот увидишь…
Дед тронул за вожжи и телега запылила по дороге в поле. Мать сидела посредине телеги и долго белелась ее новая чистая рубаха.
Степка проводил глазами телегу, почесался.
— Ну, Вань, как же?
Ванька, нахохлившись, глядел вверх, еле продирая заспанные глаза.
— Пошли?
Ванька затруднительно молчал. Потом заглянул в глаза.
— Может завтра, Степа, а?
— Опять ты дрефишь!
Степка цыкнул, отходя в сторону.
— С тобой разве можно что-нибудь…
И боясь, что Ванька на самом деле струсит, Степка решительно спросил:
— А ежели папа нынче соберется приехать, тогда как?
Ванька замигал глазами, поеживаясь плечами. Степка наседал:
— Вчера так говорил, нынче — по-другому. Я теперь тебе ничего говорить не буду. На кой ты мне, такой трус!
Ванька всегда боялся, что его назовут трусом. И теперь он живо вскочил на ноги, замахал руками.
— Трус? Разве я боюсь? Испугался, как же! Пойдем хоть сейчас, не испугаюсь.
— Пойдешь?
Степка обернулся.
— Пойду!
— Ладно.
Сборы были недолги. Отыскали сумку отцову с лямками, приладили к Степкиным плечам — подошла. Положили хлеба, луку, огурцов нарвали в грядах — и готово. Степка захватил горсть табаку у деда в ящике, бумаги и высекалку.
— Покурим дорогой для веселья.
Потом, выпроводив за задние ворота Ваньку, запер все двери и перелез через крышу сарая.
И озираясь по сторонам, пригнувшись, прошли огородом, чуть было не попались на глаза соседу Егорке, отбивавшему у риги косу, добрались до вала и припустились в гору на поле. Бежали что есть духу. Остановились только в лощинке за бугром. Сели, глубоко вздыхая.
— Вот это дали конец! Сердце смотри, как бьется. Смотри!
И Степка схватил руку Ваньки и приложил к левой стороне груди.
— Ого, прыгает! А у меня, Степа?
Потом оба смеялись. Ванька вспомнил Егора.
— Сидит, губы развесил, верно?
— Губошлеп! Ему в рот лошадь заедет и то не услышит.
Лежали на бугорке, глядели в небо. Солнце поднималось выше и выше, играло золотым кругом в росистых овсах. Где-то кричал кобчик.
— Ну, пойдем!
Степка встал. И взглянув напоследок на ветлы по канаве, на трубу своей избы, ребята быстро зашагали по дороге, вливающейся в бурый большак — на город.
III
В поле было безлюдно. По щетинистому жнивью плавала серо-знойная пыль. В придорожной траве, вымазанной дегтем прошедших телег, одиноко стрекотали кузнецы. В спину жгло горячее солнце.
Прошли уже три деревни. Еще у первой — скрылись из глаз, чуть видные за буграми верхушки рощи, колокольня своего села. Глянув на посерелое от пыли лицо Ваньки, на широко открытые блеклые глаза, обращенные назад, Степка понял, что Ванька боится идти дальше и хотел бы вернуться домой. И сам бы он не прочь повернуться спиной к безвестной дороге, да возникшая решимость во что бы то ни стало увидать отца и, пожалуй, боязнь перед матерью — сдерживала.
Подтряхивая повыше на спину оттянувшую плечи сумку, он размахивал шапкой, подбадривая Ваньку:
— Теперь, Вань, скоро. Осталось меньше, чем прошли. Гляди, вон гора с ветелкой. Видишь? Спустимся с ней, там и машина пойдет. Ты видал как она ходит?
Ванька жевал ссохшимися губами и кивал головой.
— А как она, Степа?
Степка рад
