Двое нукеров Абдуллы уложили нескольких красноармейцев, но тут же были скошены зашедшим в тыл пулеметчиком. Пулеметчик увидел вход в подземелье и бросился в него.
Абдулла продолжал хладнокровно одеваться. Он завязал шнурки одного чарыка и стал надевать на ногу другой. В проеме двери появился красноармеец с пулеметом. Продолжая одеваться Абдулла вскинул левой рукой карабин и не целясь выстрелил. Убитый покатился по лестнице вниз, к ногам жены Абдуллы. Та, вскрикнув, отпрянула в угол.
В стене повернулась железная каменная плита, и из тайника вышел пожилой нукер.
— Прости, ага, что потревожил тебя. Кто-то нас предал.
— Этот Рахимов никогда не начинает воевать вовремя, всегда на полчаса раньше, — недовольно проворчал Абдулла.
— Надо уходить, ага, мы окружены.
— Четки, — сказал Абдулла, ощупывая карманы халата. — Ищи четки!
Абдулла принялся шарить под подушками. Он раскидывал ногами подносы с едой, растоптав несколько спелых персиков. На лестнице появились два красноармейца. Абдулла два раза выстрелил, красноармейцы упали по обе стороны лестницы. Нукер перевернул труп бойца, которого Абдулла убил первым, и протянул Абдулле четки, которые оказались под убитым. Абдулла облегченно вздохнул, приложил их к глазам и спрятал на груди.
— Займись ими, — кивнул Абдулла в сторону кричащих женщин. — Нельзя, чтобы они достались этим необрезанным собакам.
Нукер кивнул и лязгнул затвором пулемета.
Абдулла схватил за руку любимую жену и потащил ее в потайную дверь. Нукер сорвал полог и навел пулемет на женщин. Те с воплями закрылись подушками. Раздалась очередь…
Нукер уронил голову на гашетку пулемета. Сбежавшие по лестнице красноармейцы бросились к тайнику.
Добравшись до конца подземного входа, Абдулла прижал к себе жену и, загораживаясь ею, вылез через широкую трубу на поверхность. Здесь под деревьями стояли две лошади и несколько джигитов. Продолжая прикрывать себя женой, Абдулла побежал к лошадям. Его заметили слишком поздно. От крепости раздались крики и выстрелы. Схватив повод второй лошади, Абдулла вскочил на вороного жеребца и, выстрелив в жену, огрел жеребца камчой.
Рахимов и трое красноармейцев скакали от крепости.
Абдулла легко уходил. Осадив коня, Рахимов выстрелил несколько раз и в отчаянии швырнул карабин на землю.
— Опять ушел!
— У него четки заговоренные, — сказал красноармеец-узбек.
— Кони свежие, — сказал Рахимов.
В оазисе Пять чинар — колодце с несколькими деревьями вокруг и куском глиняной стены — сидели у тлеющего костра Сухов и Саид. Сухов делился продуктами с Саидом: высыпал из своего мешочка половину запаса пшена, разделил сухари.
— Задержался я здесь. Месяц, как демобилизовался, а все мотаюсь по пескам этим… Семь лет дома не был. — Сухов собрал выделенные Саиду продукты в чистую портянку и пододвинул к нему. — На недельку хватит, а в Педженте еще что-нибудь раздобудешь… А я, извини, не могу, мне на Гурьев надо. Пойду по гипотенузе.
Саид снял с пояса кинжал и подал Сухову.
— Возьми, на память.
— Спасибо. — Приняв кинжал, Сухов вынул его из ножен, провел ногтем по лезвию. — Хорош кинжал!.. — Осмотрел ножны. — Богатая работа.
— Отец подарил.
Сухов взял с песка свой карабин, обтер ладошкой, протянул Саиду.
— На. Нельзя без оружия. — Постучал по кобуре с наганом. — А мне и этого довольно.
Саид благодарно склонил голову, принял карабин.
— Лучше бы ты меня не откапывал, — сказал Саид. — Теперь не будет мне покоя, пока не отомщу Джевдету.
— Мертвому спокойней, — согласился Сухов, — но уж очень скучно. А за что у тебя вражда с ним?
— Отца убил моего… В спину, когда он молился. Саид помолчал немного, потом медленно, стараясь не напрягать пораненную ногу, поднялся.
— Пойду, — сказал он.
— Ну что ж, счастливо, — протянул ему руку Сухов.
Отряд Рахимова шел по пустыне по следам банды Абдуллы. Отряд шел шагом, потому что девять бойцов спешились, отдав своих лошадей женам Абдуллы. Женщины ехали молча, закутавшись в чадры.
Рахимов нервничал, сновал из одного конца отряда в другой, поглядывая на женщин.
— На полсуток отстаем, — сказал он хмурому комвзвода.
— С бабами нам его не догнать, — ответил тот. Увидев, как молодой боец Петруха подъехал к одной из женщин и стал заигрывать с ней, что-то шепча и посмеиваясь, Рахимов подскакал к нему и вытянул плеткой по крупу его коня. Петруха дал стрекача.
Рахимов погрозил ему вслед плеткой, а затем погрозил и женщинам.
Вернулся в голову отряда.
— Доведу их до первого колодца и брошу! — сказал он в сердцах своему взводному. — Дам пшена, воблы, а дальше — как сами знают.
— Ты у каждого колодца так говоришь, — хмуро ответил взводный.
— А что же я их и вправду бросить должен? — заорал Рахимов в отчаянии. — Они же умрут как мухи… в этой пустыне!
— Глянь-ка, — вдруг удивленно сказал взводный. Он увидел Сухова, который неторопливо шагал по пустыне метрах в двухстах от отряда.
Рахимов вытащил свой револьвер и дважды выстрелил в воздух. Сухов остановился.
— Кто такой? — спросил Рахимов, подъехав.
— Сухов.
— Врешь?! — удивился Рахимов и спрыгнул с коня. Подал руку. — А я Рахимов. Слыхал?
Сухов кивнул.
— А мне говорили, что ты демобилизовался, — продолжал Рахимов. — Слух идет, что ты уже в Астрахани.
— Пришлось задержаться, — сказал Сухов и оглядел стоявших вокруг бойцов. Они с любопытством смотрели на него.
У костра Рахимов делился с Суховым своими бедами.
— Двадцать семь дней за ним гоняюсь. Пол-отряда потерял. Третьего дня в Черной крепости совсем было накрыли — из рук ушел… Лютует. Ни своих, ни чужих не жалеет — совсем озверел! Грабит, жжет, режет всех подряд — старых и малых. Жен своих и то не пожалел: перестрелять хотел… В последний момент спасли. Одну убил.
— Видел я его работу, — сказал Сухов.
— Ну, ничего, — скрипнул, зубами Рахимов. — Я этого Абдуллу все равно достану!.. Весь песок в пустыне просею. Своими руками задушу! Лишь бы морем не ушел. А так он со всех сторон обложен.
— В Черной крепости его через трубу надо было брать, — вздохнул Сухов.
— Так он через нее и ушел. Я же не знал, что там ход. Сухов! — вдруг взмолился Рахимов. — Помоги!.. С тобой мы его враз прикончим. Ты ведь один целого взвода стоишь, а то и роты.
— Нет уж, хватит, — сказал Сухов… — Мне домой пора. Я и так большой крюк дал. Теперь по гипотенузе пойду — она короче. До Астрахани дойду, а там до Нижнего — по воде… Ты уж пойми меня — не могу.
