длиннее и круче, чем обычно. Хотелось плакать, но слёз не было. Сухой ком застрял в горле, а в голове мелькали одна за другой картины пережитого. И не с кем было поделиться, посоветоваться, некому было рассказать, как ей плохо! «Лучше бы он не приходил вовсе», ‒ повторяла Мария. Ведь ей казалось, что боль, пережитая в детстве, давно прошла. Оказывается, нет! Она до сих пор с ней!
Уже смеркалось, когда в дверь снова позвонили. С трудом поднявшись с дивана, Мария открыла дверь, ожидая снова увидеть там непрошеного гостя. Вбежала Даша, капризным тоном сообщившая матери, что умирает от голода.
‒ Покушай сама. Там твои любимые вареники. Положи сметанки и кушай.
‒ А ты? — для вида спросила дочь, выходя из ванной.
Только тут заметила она, что мать лежит на диване и с отрешённым видом смотрит в потолок.
‒ Что случилось?
‒ Ничего, просто есть не хочется.
‒ Ты заболела? Может, вызвать врача?
‒ Нет, не надо, доченька, ‒ удивляясь такому вниманию со стороны Дашки, − начала Мария и вдруг безутешно разрыдалась.
II
Она никогда не рассказывала дочери о своём отце. Та однажды спросила о дедушке, но получив ответ, что тот умер, когда Даши ещё не было на свете, больше не расспрашивала. Позже мать не раз жалела, что так ответила дочери. Если бы та знала историю своей матери, может быть, по-другому относилась бы не только к ней, но и по отношению к своему отцу не была бы столь категоричной.
К удивлению матери, Даша в этот вечер не убежала к друзьям. Словно почувствовав, что её присутствие необходимо, весь вечер провела дома. А мать, вдоволь нарыдавшись, долго и сбивчиво рассказывала дочери о своём детстве.
Самые ранние воспоминания у Маши были связаны с отцом. Наверное, потому, что, пока мама стояла у плиты или хлопотала по дому, все приятные вещи делала дочка с папой. Больше всего запомнилось ей, как они гуляли во дворе, катались с горки, лепили снеговика. Запомнилось, как папа забирал её из садика, как они по дороге к дому заходили в магазин, где обязательно делали покупки, за которые потом мама их журила, а папа лишь отшучивался. Помнила она, как приятно шагать, вложив свою ладошку в сильную папину руку, как хорошо играть с ним, вместе смотреть мультики, слушать сказки или просто сидеть рядом, прижавшись друг к другу.
На всю жизнь запомнила Маша тот день, когда папа, расцеловав жену и дочь, неожиданно уехал. С того дня она жила постоянным ожиданием. Ложась спать, мечтала, что утром увидит папу, в садике часто подбегала к окну, надеясь, что в этот день заберёт её папа. Мама говорила, что надо потерпеть, папа вернётся, и они снова все вместе заживут по-прежнему. Маша верила. Ведь сначала папа часто звонил и обещал вернуться. Верила и потом, когда он стал звонить реже, продолжала верить, когда перестал звонить вовсе. А когда они с мамой переехали из своей большой квартиры в другую, совсем крошечную, очень боялась, что, вернувшись, папа не найдёт их. Когда ждать стало совсем невмоготу, Маша решила, что с папой что-то случилось, может быть, он даже умер, а мама и бабушка боятся сказать ей об этом. Наверное, она никогда уже больше не увидит своего папу. Эти мысли постоянно преследовали девочку, превращая её в маленькую старушку, смотревшую теперь на мир грустным, недетским взглядом.
Тем временем их с мамой жизнь постепенно становилась совсем странной: к маме приходили чужие дяди и тёти. Они кричали, что-то требовали, а когда уходили, мама долго плакала. И Маша плакала от жалости к маме, от безысходной тоски по отцу.
Постепенно из их квартиры чужие люди вынесли вещи, которые, по Машиным представлениям, были дорогими: телевизор, стиральную машину, компьютер, мамину шубу и даже игровую приставку, которую когда-то купил для дочки её папа. Наверное, потому, что вещей в доме не осталось, они с мамой перебрались из маленькой квартирки в маленькую комнатку. Маша, всё ещё втайне от себя самой надеявшаяся, что папа, может быть, жив, снова стала бояться, что он не сможет найти их в этом старом доме. Мама уже ничего не обещала дочке…
Потом Маша пошла в школу и с завистью смотрела на других детей, которых провожает и забирает из школы их папа. Она приходила в школу и уходила домой сама, потому что мама работала на трёх работах. Чужие дяди и тёти продолжали приходить. И однажды, подслушав разговор взрослых, девочка поняла, что папа, наделавший много долгов, бросил их с мамой.
‒ Разве папа не любит нас? ‒ спросила она маму после того, как незваные гости ушли.
‒ Любит, но он уехал так далеко, что не может приехать к нам.
‒ Зачем же он уехал? — вновь спросила Маша.
Мама промолчала. Только обняла дочку и снова заплакала.
‒ Не плачь. Я вырасту и заработаю много денег, чтобы отдать этим злым людям. И пошлю денег папе, чтобы он мог приехать к нам.
‒ Конечно, добрая моя девочка, конечно, моя умница! Но для этого ты должна хорошо учиться.
Маша понимала, что надо быстрее расти и хорошо учиться, чтобы поскорее стать маминой помощницей, но делать это было не просто. Её одноклассники дружно объявили девочки войну. За то, что у неё нет отца, за то, что одежда не новая, что живёт в «бомжатнике». Дети нередко бывают бездушными и даже жестокими. Маша в полной мере испытала это на себе. Отучившись год в одной школе, перешла в другую, но и там оказалось не лучше. Постепенно пришло осознание, что виной всех её бед является отец, бросивший их с матерью на произвол судьбы. Тоска по отцу постепенно стала вытесняться другим, пока ещё скрытым от самой девочки чувством.
Прошло несколько тяжёлых лет, прежде чем мама Маши с помощью родственников рассчиталась с долгами, а ещё через некоторое время смогла купить небольшую квартирку в хорошем городском квартале. Казалось, что жизнь их маленькой семьи налаживается, но пережитое не могло пройти бесследно. Безрадостное Машино детство не могло не оставить свой отпечаток. Девочка, ставшая за эти годы замкнутой и нелюдимой, мало общалась с одноклассниками, и, вступив в пору отрочества, стала искать друзей среди таких же обиженных жизнью подростков. Маме стоило больших усилий удержать дочку в школе, но повлиять на её характер, на поведение оказалось трудно, почти невозможно. Страшнее всего было то, что Маша, к этому времени ничего не питавшая к своему отцу, кроме ненависти,
