– Ну как же! Кто-то котят бездомных в дом тащит, ну, а папочка с помойки бомжей в дом приводит. Но ты не переживай, Кирюх: мы вас отмоем, немного подкормим и подопнём куда подальше.
По глазам новоиспечённого брата вижу, что слова достигли цели. Отлично! Боевые действия считаю открытыми!
Пробегаю мимо взбешённого Кира, нарочно задевая его плечом, и уношусь в свою комнату на втором этаже. Знаю, что этот придурок даже пальцем не посмеет меня тронуть. Мой старик доходчиво ему объяснил: одна моя жалоба – и Кира отправят в закрытый интернат. А этот качок явно мечтает насладиться мажористой жизнью на свободе.
Однако Кир не знает, что интернат в случае чего грозит нам обоим. Что ж, если не могу сослать этого недоумка, то подпортить ему жизнь – запросто!
Вваливаюсь в свою комнату и запираю дверь: всё, теперь я могу, наконец, выдохнуть. Это я с виду такая дерзкая, но здесь, в уютной и родной обстановке, ещё сохранившей тепло маминых рук, позволяю себе быть слабой и ранимой.
Не снимая дизайнерского платья, запрыгиваю на кровать и крепко прижимаю к себе Шурика. Мягкий, потрёпанный жизнью плюшевый заяц покорно принимает мои объятия и внимательно слушает всё, что не могу поведать больше никому. Ещё два года назад вместо него была мама, добрая, ласковая, понимающая, без этих силиконовых вставок и утиных губ, без алчности в глазах и нелепой гламурности. Просто мама – родная, любимая, единственная.
Мне её не хватает – до боли в груди, до онемения кончиков пальцев, до безудержных срывов по ночам... Без неё мне плохо, одиноко, пусто, и только Шурик, сшитый её руками по нелепой выкройке из какого-то детского журнала, помогает найти в себе силы просыпаться по утрам и не свихнуться от закидонов отца.
Стук в дверь.
Наспех вытираю слёзы и натягиваю маску золотой девочки-подростка.
На пороге стоит отец. Наконец-то старик забыл на мгновение о своей Снежане и вспомнил обо мне. Хотя...
В его взгляде я не вижу тепла, понимания и нежности. Его новая жена давно выжгла эти глупые чувства похотью, расчётливостью и высокомерием.
Вот и сейчас он стоит передо мной, подбирая слова, но не для того, чтобы утешить меня, а скорее, в очередной раз указать на моё место.
– Арина, я, кажется, просил соблюдать нормы приличия! Почему опять мне приходится краснеть за тебя?
– Что на этот раз, пап?
– Кирилл – хороший мальчик, дочка. – Отец искренне верит в свои слова. – Не стоило говорить ему гадости!
– Пожаловался, что ли? – усмехаюсь, представляя, как здоровенный лоб ябедничал на меня старику.
– Арина, – осаждает меня предок.– Я всё слышал, и Снеженька тоже.
Рвотный рефлекс подступает к горлу всякий раз, когда ушей касается это приторное «Снеженька» из его уст. Невольно кривлю губы и прищуриваю глаза.
– Ты совсем забыл маму, да?
– Не начинай, дочь! – повышает голос отец, вместо того чтобы просто обнять и разделить мою боль.– Твоей матери больше нет! Давно пора смириться и жить дальше!
– Два года – это давно, по-твоему? – еле сдерживая слёзы, шепчу, глядя в родные глаза отца изумрудного цвета. Когда-то это был мой любимый цвет. Когда-то...
– Мы не будем снова возвращаться к этой теме, Арина! Тем более, внизу меня ждёт жена! Хотя бы в столь важный для меня день ты могла бы вести себя чуточку вежливее.
Мне впервые хочется послать отца к чёрту, захлопнуть перед его носом дверь, а ещё лучше испариться.
– Ненавижу её! – выплёвываю в лицо старику.– И тебя тоже! Два года – это не тот срок, папа, чтобы всё забыть! Ты предал маму, ты предал меня, притащил в дом силиконовую куклу без души и сердца! И сейчас ради этой стервы...
Звонкая пощёчина, обжигающая щёку, останавливает меня на полуслове. Ради своей новой игрушки он впервые позволяет себе поднять на меня руку.
В моих глазах – страх и разочарование, в его – пустота. Прижимаю ладонь к горящей щеке и наивно жду, что отец извинится. Только он молчит. А через мгновение разворачивается и уходит к ней. Теперь он всегда выбирает её.
Стою, глотая слёзы, и смотрю вслед его мощной, некогда самой дорогой и любимой фигуре, понимая, что в прошлом для него осталась не только мама, но и я.
Два дня спустя.
– Риночка, ты совсем ничего не ешь! – скорчив заботливую физиономию, причитает мачеха, хотя по большому счёту ей всё равно. Сидящий рядом с ней отец – залог её великолепного артистического таланта.
– Наверно, опять худеет, – язвите Кир.
– Девочка моя, ты и так тощая, – участливо замечает Снежана.– Мужчины таких не любят. Правда, Петенька?
– Да, солнышко. – Отец на мгновение отвлекается от утренней газеты, совершенно не вникая в суть разговора.
– Ма-а, – протягивает великовозрастный детина со щетиной на щеках, – ну какие ей мужчины? Она ж ещё с мягкими игрушками зависает!
Голос невинный, а в глазах – желчь. Он ненавидит меня ничуть не меньше, чем я его. Смотрит злорадно и ждёт, когда внутри меня закипит ураган. Этот подонок знает, что сто́ит надавить ещё немного, и я взорвусь.
– Мне вот интересно... – Отложив вилку, братец поднимает на меня взгляд и с издевкой спрашивает: – Если оторвать твоему уродливому зайцу в заплатках лапы, заноешь?
– Ненавижу, – шепчу одними губами, прожигая Кира презрительным взглядом, а потом аккуратно встаю из-за стола. – Спасибо большое, всё было очень вкусно! Снежана, ваш омлет с каждым днём всё лучше и лучше: сегодня скорлупа уже почти не скрипела на зубах.
Наблюдаю, как отец начинает напрягаться, готовый броситься в бой за свою новоиспечённую жёнушку, но резкими словами ставлю шах и мат:
– А ты, Кир, расскажи лучше, как вчера в гараже, паркуя мотороллер, поцарапал крыло отцовского «Мазерати», а потом заходи ко мне в гости – будем плакать вместе!
Знаю,
