А вот как Дмитрий Антонович, способствовавший в октябре 1993 года расправе с Верховным Советом Российской Федерации, вглядывался в глубь советской истории в 1987 году в своей книге “Оружие истины”: “Вся наша жизнь, ее образ, строй, черты призваны утверждать великую истину: социализм делает максимум возможного во имя человека, его блага, идеалов, ценностей. То, что в нашей жизни мы считаем обычным, естественным, является, если вдуматься, неотразимым аргументом нашей исторической правоты, верности наших идей, силы марксистской истины. Каждый в обществе, от министра до рабочего, — товарищи, каждый реально может быть избран в советский парламент — Верховный Совет; каждый имеет гарантированное право на труд, отдых, образование, медицинское и социальное обеспечение, жилье, гражданские свободы. Каждый! По существу, эти неотразимые аргументы — главные устои нашей борьбы с идеологическими инсинуациями классового врага.
Да, мы знаем,— продолжал автор, занимавший должность заместителя начальника ГлавПУРа Советской Армии и Военно-Морского Флота,— что у нас есть упущения, ошибки, недостатки. Не секрет, что, как отмечалось на январском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС, “на определенном этапе страна стала терять темпы движения, начали накапливаться застойные и другие чуждые социализму явления”. Но, будучи твердо убежденным в превосходстве социализма над капитализмом, наш летописец жизнеутверждающе призывает читателей проникнуться концепцией ускорения социально-экономического развития СССР на 1986—1990 годы и на период до 2000 года, разработанной XXVII съездом КПСС: “Подобные планы, имеющие глубокую научную основу,' не могут не поражать нашего воображения. Они, эти планы, дают нам прекрасные аргументы в борьбе с теми, кто не перестает твердить о “кризисе социализма”... Наши устремления в будущее, способность ускорить общественное развитие подтверждают великие преимущества социализма”[2].
И не было в Советских Вооруженных Силах более неистового борца с “классовыми врагами” и инакомыслящими, нежели Волкогонов. Недаром писатель-эмигрант В. Максимов до сих пор вспоминает, как в годы перестройки генерал-философ называл советских диссидентов “агентами ЦРУ”, а Максимова — “уголовным преступником” и “лакеем империализма”[3]. Не менее уничижительной критике подвергались в книге “Психологическая война” и другие, всемирно известные диссиденты: “В буржуазных идеологических центрах на Западе стало модным, подхватив тезис какого-нибудь отщепенца, внутреннего эмигранта А, Сахарова, тут же делать глубокомысленные выводы, что это, дескать, прямое выражение взглядов “внутренней интеллектуальной оппозиции”... “Организаторам подобных диверсий,— по-прокурорски поучал Волкогонов,— стоило бы знать, что советская интеллигенция — плоть от плоти своего народа, живет его интересами, чаяниями и вносит огромный вклад в дело коммунистического строительства”.
Подвергая разносу эмигрантские организации, контролируемые ЦРУ, наш летописец вновь бичует инакомыслящих: “Они стремятся вызвать диссидентство в социалистическом обществе, отвратительную разновидность социального ренегатства. В этих целях... назойливо муссируют имена предателей Родины типа Солженицына, Буковского, Плюща и им подобных. Для всех в Советском Союзе ясно, что эти люди никого не представляют, что это моральный шлак, социальные отбросы общества”[4].
Со временем, когда академик Сахаров станет одним из руководителей оппозиции в Верховном Совете СССР, а произведения Солженицына заполнят “Новый мир” и будут широко издаваться собраниями сочинений, корреспонденты столичной прессы припомнят Волкогонову ругань в адрес А. Сахарова., А. Солженицына, П. Григоренко и других диссидентов.
Генерал-философ, видимо, испугался судебного преследования и, выдавая себя за несмышленыша, признал в беседе с корреспондентом “Недели” в мае 1990 года, что “допустил в одной книге едкое высказывание по адресу А. Сахарова и А. Солженицина. Всего две строки. Глубоко это переживаю. Принес печатно извинения, но сам не успокоился. Не только мне, но и очень многим не было видно нравственное величие этих людей — в силу нашей идеологической зашоренности, слабой информированности”[5].
Читая эти неискренние и неуклюжие оправдания, невольно припоминаешь слова Ф. Ларошфуко: “Можно быть хитрее другого, но нельзя быть хитрее всех”. Ведь приведенные выше цитаты из книги “Психологическая война” ясно говорят, что там Дмитрий Антонович шельмовал академика и писателя не на “двух строчках”, а во много раз больше, и вряд ли они воспринимали слова “отщепенец” и “социальные отбросы общества” только как “едкое высказывание”. Я не являюсь единомышленником А. Сахарова и А. Солженицына, но и оскорбления Волкогонова по адресу политических оппонентов не приемлю.
Уловку же генерал-философа оправдать былую ненависть к “внутренней интеллектуальной оппозиции” своей “идеологической зашоренностью и слабой информированностью” не могу воспринять иначе как фарисейство. Ведь никто иной, как Дмитрий Антонович в 1980-х годах возглавлял ту особую сферу идеологической деятельности ГлавПУРа, которая называлась контрпропагандой, или, говоря его словами, “конкретным духовным оружием борьбы с классовым врагом”[6]. Именно Волкогонов располагал при содействии КГБ и других компетентных органов исчерпывающей информацией о жизни и деятельности А. Сахарова и А. Солженицына.
Эту информацию генерал-философ использовал при разработке принципов, форм и методов борьбы с классовыми врагами и инакомыслящими, которые подробнейшим образом изложены в книге “Оружие истины”. Для ведения “внутренней контрпропаганды”, по мысли автора, очень важен принцип “упреждения”, то есть, “формирование у всех советских людей коммунистического мировоззрения со школьных лет. Таким людям,— утверждал Дмитрий Антонович,— не опасны любые буржуазные шептуны у микрофона”. Впрочем, для “обеспечения невосприимчивости к буржуазной пропаганде”, необходимо принимать меры и для “ограждения населения, личного состава армии и флота от враждебных буржуазных влияний”.
Нетрудно заметить, что последняя установка Волкогонова по своему характеру ничем не отличается от предписаний, которые рассылались по стране за подписью секретаря ЦК КПСС М. А. Суслова. В таком же наступательном и бескомпромисном духе автор книги “Оружие истины” в 1987 поучал, как вести и внешнеполитическую контрпропаганду”: умелый показ “огромных преимуществ социализма”, который “оказался способным устранить, искоренить тысячелетнее зло эксплуатации”. При критике капитализма Волкогонов рекомендовал “убедительно доказывать”, что он “не может существовать без эксплуатации — социального и экономического гнета миллионов трудящихся. Само обращение в мире капитала — “господин” — отражает господство одних и подневольность других... Миллионы безработных, бездомных, обездоленных, выброшенных на улицу обществом, фарисейски называющим себя “свободным” — позорный столб, от которого капитализму не оторваться... Вот такая цена буржуазных лозунгов о “равных возможностях”.
Да, по существу прав был Волкогонов, говоря и о преимуществах социалистического строя, и о пороках капитализма, и о коварности империалистической идеологической интервенции, и о необходимости проведения кропотливой работы по идейной закалке советских людей. Но сам-то он зачастую вел ее догматически-навязчиво и елейно-приторно. И если ведущий политрук теперь повернул свой идеологический курс на 180°, по ветру буржуазной “демократии”, то вправе ли пенять на “нашу идеологическую зашоренность”, если кто же, как не он сам, тогда ее и создавал? Вот уж поистине уникальный случай, когда “унтер-офицерская вдова” действительно “сама себя высекла”.
Даже беглый обзор того, что страстно пропагандировал генерал-философ в разгар работы над книгой о Сталине, убедительно свидетельствует, что он являлся ярым приверженцем социализма, правофланговым борьбы с буржуазной идеологией, а затем и горячим сторонником горбачевской перестройки. Примечательно в этом отношении интервью Волкогонова, которое он дал в качестве делегата XIX партконференции КПСС, напечатанное в газете “Труд” 19 июня 1988 года: “Курс, который избран на апрельском Пленуме 1985 года, является жизненно необходимым... Центральными пунктами обновления, а если точнее, ленинского Возрождения... представляются два: во-первых, решительное экономическое оздоровление. Во-вторых, широкая демократизация”.
С ортодоксальных большевистских позиций , несмотря на то, что так называемая “демократическая” печать уже яростно охаивала всю историю советского периода, создавалась и книга “Триумф и трагедия”. “Не ленинизм “виноват” в феномене сталинизма,— горячо убеждал Дмитрий
