— Ты изучай давай, — словно угадав настроение Кондрашова, нетерпеливо бросил полковник. — Думать будем потом.
Без особого энтузиазма Андрей скользнул взглядом по аккуратно исписанным страницам. Протокол осмотра места происшествия. заключение судмедэксперта… несколько фотографий… показания дружинников… протоколы допросов Опарина. помятый листок из тетради в клетку с какими-то вычислениями…
— Эта бумаженция найдена на месте происшествия, — как бы невзначай заметил Ломазов.
— Может, совпадение?
— Исключено! — отрезал начальник управления. — Почерковеды определили, что запись сделана Давыдовым. Жаль, не удалось обнаружить пригодных для идентификации пальцевых отпечатков.
— Интересно, — протянул Андрей, пытаясь сфокусировать внимание на странном наборе цифр:
25 т —216
4×3+4×2=1296
11. — 2!!
Перевернув листок, капитан увидел написанное карандашом число 20438.
— 25 т — надо полагать, двадцать пять тысяч, — скоропалительно изрек Андрей, чтобы хоть чем-то заполнить вакуум молчания.
— Или двадцать пять трудодней; двадцать пятый том, двести шестнадцатая страница. — Лицо Ломазова сохраняло серьезность. — А если погадать на кофейной гуще…
«Ерунда какая-то», — подумал капитан.
— Вот и Гончаренко, наверно, считает, что у меня начали проявляться симптомы старческого маразма, — уголками рта улыбнулся полковник.
Кондрашов вспыхнул до корней волос. Старый, мудрый, многоопытный шеф. Видит насквозь, как на рентгене. Пытаясь выйти из неловкого положения, Андрей решил контратаковать.
— Ким Игнатьевич, вы думаете, эти записи имеют отношение к происшедшему?
— Ну, парень! — театрально всплеснул руками Ломазов. — И это — профессиональный розыскник, чей хваленый нюх давно сделался в управлении притчей во языцех. Да-а, совсем обленился народ!..
Ломазов поднялся из-за стола, медленно прошелся по кабинету, посмотрел на капитана и уже обыденным тоном произнес:
— Уверенность в собственной непогрешимости — опасное заблуждение. Гончаренко тщательно разрабатывал только одну версию, лежавшую на поверхности: попытка ограбления, приведшая к непреднамеренному убийству. А как быть с этой бумажкой? Не вписывается она в выстроенную следователем схему. Что, черт возьми, означает сия запись?
Остановившись у окна, полковник зачем-то подергал занавеску и негромко добавил:
— Хотя, вполне возможно, вся эта история действительно выеденного яйца не стоит.
Андрею пришло в голову, что шеф никогда сам себе не противоречит, поэтому на всякий случай он уточнил:
— Так что будем делать, товарищ полковник?
— Работать! — подвел черту начальник управления.
ВТОРНИК,
4 ИЮЛЯ
Полученное задание на первый взгляд показалось Кондрашову бесперспективным. В самом деле, Опарина задержали на месте преступления, что называется, с поличным. Сопротивление, оказанное им дружинникам, также свидетельствует, мягко говоря, не в его пользу. Листок с записями? Так потерпевший по роду своей деятельности всю жизнь был связан с цифрами; мало ли что могут означать какие-то вычисления. Да и как на них построишь альтернативную версию вопреки очевидным фактам?
Помимо всего прочего, предстоящий разговор с начальником следственного отдела Гончаренко (а Олег Сергеевич должен был подойти с минуты на минуту) ставил капитана в затруднительное положение. Давнишнее соперничество между следствием и розыском в данном случае приобретало особую эмоциональную окраску. В негативной реакции майора Андрей не сомневался: перепроверяют — значит допускают возможность брака в работе, а это больно бьет по самолюбию. Тут и начинающий сотрудник будет из кожи лезть, только бы доказать свою правоту. Чего же ждать от начальника следственного отдела с его отнюдь не ангельским характером?
Расхожее утверждение, что приказы не обсуждают, а выполняют, служило Андрею слабым утешением…
Майор Гончаренко появился в кабинете ровно в девять часов. Завидя Кондрашова, он вместо приветствия недовольно буркнул:
— Ну и парилка! С утра печет.
— Лучше плавиться под солнцем, чем греться на костре, — усмехнулся капитан.
Гончаренко подозрительно прищурился, ища в остроте «второе дно».
— Все шутишь, инквизитор? Получил у шефа индульгенцию и потираешь руки?
Андрей положил руки на стол ладонями вверх, — дескать, ошибаетесь, товарищ майор, и безмятежно спросил:
— А что, пора отпускать грехи?
Гончаренко передернул плечами и желчно процедил сквозь зубы:
— Слушай, острослов, если вам тут делать нечего, кроме разбора дурацких жалоб, то у меня работы — во!
Он провел ребром ладони по горлу, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и удобно устроился в кресле, вытянув вперед длинные ноги в импортных кроссовках, что не очень-то согласовывалось с прозрачным намеком па жуткую занятость.
— Опарина привезут к половине десятого, — примирительно сказал Андрей, доставая из сейфа папку. — В нашем распоряжении — около тридцати минут, а у меня накопились вопросы.
— Ну, это же надо! — не унимался Гончаренко. — Грамотный правонарушитель пошел, с литературным уклоном. На содержание они жалуются! Чего доброго, скоро будем писать объяснительные, почему в камерах нет кондиционеров, цветных телевизоров и видеомагнитофонов.
— Олег, дело вовсе не в жалобах.
— А в чем?
Кондрашов помедлил с ответом и после короткого раздумья произнес:
— В установлении истины.
Гончаренко пытливо посмотрел на капитана. В течение нескольких секунд никто не проронил ни слова. Наконец майор настороженно спросил:
— Вскрылись новые обстоятельства?
— Пока, к сожалению, нет, — покачал головой Андрей.
— Почему «к сожалению»? — встрепенулся Гончаренко, со злостью рубанув ладонью воздух. — Как прикажешь тебя понимать?
— Олег, от ошибки ведь никто не застрахован, — сдержанно заметил Кондрашов. — Даже Госстрах не дает на этот счет никаких гарантий. Разве тебе никогда не случалось совершить ошибку?
— Свои философствования попридержи для дам или нашего уважаемого шефа, — съязвил Гончаренко. — А что касается ошибок… В отделе кадров — мой послужной список. Можешь полюбопытствовать.
— Помнишь дело Савченко? — Андрей придал лицу невинное выражение.
Майор нахмурил брови.
— Смутно. Столько лет прошло…
— Не так и много. Ты его вел в восемьдесят первом году. Вспоминай: подпоив несовершеннолетнюю Оксану Бавыкину, племянник первого секретаря райкома Виктор Лозовской вывез ее на машине за город, изнасиловал и бросил в лесу.
— Бывшего первого, — вставил Гончаренко.
— Значит, помнишь?
— А к чему ты это, капитан?
— Девушка попала в психиатрическую больницу, ни в чем не повинный Анатолий Савченко, против которого нашлось множество «улик» и «свидетельских показаний», получил восемь лет, а Лозовской по-прежнему ежевечерне сиживал в «Интуристе», «Центральном» и прочих местах культуры и отдыха в окружении молоденьких фей и сынков оч-чень уважаемых родителей. Такая вот ошибочка вышла.
— Так время какое было! — развел руками Гончаренко. — На меня жали со всех сторон! Кроме того, я действительно не знал некоторых обстоятельств дела. Меня поставили перед фактом. Забыл, как это делалось?
— А Ломазов знал все обстоятельства и не соглашался с тем, что его ставят перед фактом, — с вызовом бросил Андрей. — Поэтому вместо очередного звания он тогда заработал очередной выговор с занесением. В отделе кадров имеется его личное дело, можешь полюбопытствовать.
— Конечно, куда мне до Кима Игнатьича! — не без ехидства протянул майор, хотя чувствовалось, что последние слова задели его за живое. — Я — маленький винтик! Могу и не отличить, где порочный круг, а где — круг почета. Другое дело, Ломазов — «человек перестройки».
— Ломазов, в первую очередь, — человек. Независимо от года на календаре, — спокойно и твердо произнес Андрей. Вспышка раздражительности улетучилась, и капитан корил себя за несдержанность.
«Вечно меня заносит не в ту сторону!», — в сердцах выругался он.
Гончаренко, казалось, тоже готов был «сменить пластинку». На его гладко выбритых щеках, в особенности возле висков и над верхней губой проступили мелкие капельки пота. Достав из кармана рубашки тонкий носовой платок, майор принялся осторожно вытирать лицо, словно боясь размазать грим.
— Олег Сергеевич, мы несколько отвлеклись от темы, — сказал Кондрашов, пытаясь придать голосу непринужденность.
— Это точно, — мрачно отозвался Гончаренко. — Много шума и… ничего.
— Не подозревал, что начальник следственного отдела еще и мастер каламбура!
Майор принял комплимент и изобразил покровительственную улыбку.
