Оттого что в конце слова отсутствовал привычный для него восклицательный знак, машина выглядела сильно утомленной, как оно и было на самом деле.
Илья по этому поводу упражнял свое остроумие.
- Эта бравая стиральная машина, - говорил он, - это воинственное утильсырье... эта ликующая рухлядь...
Машина агонизировала. Ее дряхлый организм нуждался в постоянной квалифицированной помощи, и бабаня заранее договаривалась с Ильей о дне стирки. Внук должен был присутствовать и подстраховывать.
Сегодня была суббота, и, хотя утром с Ильей состоялся крепкий уговор, бабане, как всегда, не сиделось. В два часа дня из школы пришла Валя, пообедала, разложила на столе учебники, села писать планы.
- Илюшке бы позвонить! - озабоченно крикнула из кухни бабка. - Ведь забудет, что сегодня стираем, закатится куда-нибудь.
- Без него обойдемся... - буркнула дочь, убористо заполняя тетрадку девчоночьим почерком.
Бабаня выглянула из кухни - перед ней над столом нависла длинная седая челка пожилой дочери. Челка колебалась в такт движению пишущей руки.
- Позвони, а, Валь... - попросила бабаня. - Я боюсь без Илюши... током убьет.
Валя, чертыхаясь, разогнула уставшую спину, набрала номер редакции.
- Отдел писем... - сообщили в трубке детским голоском.
- Илью Семеновича, пожалуйста, - сухо обронила мать.
- И-лю-у-ша-а! - пропел голосок куда-то в пространство. - Тебя!
Валя долго ждала, пока сын возьмет трубку.
- Дорогая редакция, - так же сухо сказала она, - мы купили кроликов, а у них в ушах завелась шелуха. Посоветуйте в вашей рубрике "О том, о сем"...
- Ну, короче... - перебил сын. - Что случилось?
- Ты не забыл, что бабаня ждет тебя к шести?
- Дорогие читатели, - приветливо ответил Илья, - для того, чтобы у кроликов не шелушились уши, нужно хотя бы один день воздержаться от звонков в редакцию, пусть даже речь идет о таком священнодействии, как стирка.
Он повесил трубку. Мать быстро набрала номер.
- Захвати полбуханки ржаного, - сказала она.
...У выхода из редакции на скамеечке сидел Семен Ильич - длинный, сутулый, в просторном сером плаще.
- Приветствую, Семен Ильич! - Илья подошел и сел рядом.
- Здравствуй, сынок! - воскликнул отец, приобняв Илью одной рукой, второй он придерживал какой-то сверток. - Ну, как ты, как дома?
- Да по-прежнему... Слушай, опять на тебе какая-то хламида.
Неизменно свежевыбритый, с аккуратно подстриженной седой головой, Семен Ильич все-таки выглядел всегда неухоженным, "неприбранным". Может быть, это объяснялось тем, что он покупал себе слишком широкие рубашки, брюки, джемпера - в одежде он любил чувствовать себя свободно, сказывались привычки старого геолога.
- Где - плащ?.. - спросил отец, оглядев себя. - А это я в ГУМе купил, он импортный, польский. Ты считаешь, надо сузить? Ну я прострочу на машинке. Илюша, вот какое дело, я условиться с тобой хотел... Мне в месткоме обещают путевку на май для Вали. В Евпаторию. Твердо обещают. Там от нашего министерства прекрасный санаторий - ванны, диетическое питание, ну ты сам понимаешь...
- Ну?
- Для ее почек это необходимо - раз в году подлечиться. Так ты ей скажешь, что у себя в редакции взял, ну как в те разы с Кисловодском было...
- Ну хорошо...
- Только не проговорись, смотри!
- Ладно.
- И заранее начинай... Сегодня приди и невзначай так... за ужином, мол, обещают... Есть?
- Есть.
- Вот и прекрасно. На работе что нового? Каташев не уволился еще?
Илья усмехнулся весело, щелчком сбил упавшую на плечо отца сухую сережку с дерева.
- Я всегда удивлялся твоей памяти, ты всякую мою чепуху помнишь...
- С ума сошел! - возразил отец. - Почему твои дела - чепуха? У меня только один сын. Как же не помнить о его делах?.. Ой! - лицо его вдруг осунулось, он оторопело и испуганно смотрел на Илью.
- Что такое?
- Он, она же в мае не поедет! - расстроенно воскликнул Семен Ильич. Тьфу, старый дурак, совсем забыл - у нее же десятый класс, выпускной, в мае экзамены! Какая там Евпатория! Вот дурень старый, а...
- Ну, не расстраивайся.
- На июнь просить? На июль вряд ли дадут. Тогда уж на август... А?
- Ну конечно... - Илья кивнул на сверток, - что это у тебя?
- Да вот, - засуетился отец. - Илюша, вот сослуживица купила сыну, оказалось - велика. Я взял для тебя и не знаю: кстати, некстати?
- А ну, дай... - Илья раскинул на коленях темно-синюю водолазку, пощупал материю.
- Ну, ты молоток, Семен Ильич, блеск водолазочка!
- Нравится, да? - обрадовался отец. - Носи на здоровье, Илюша.
- Ладно, - сказал Илья, поднимаясь. - Ты уж извини, бабаня сегодня стирает, такой великий день...
- Конечно, конечно! - воскликнул отец. - Что ж ты сразу не сказал? Дома же волнуются, иди!
Защитив от солнца глаза, Семен Ильич, прищурившись, смотрел на Илью. Красивый у него получился сын, никто не скажет - солнце в каштановом чубе играет, глаза серые, насмешливые. Перед тем как завернуть за угол, Илья обернулся, отсалютовал отцу свертком.
- До свидания, до свидания, будь здоров, - пробормотал себе Семен Ильич.
Илья открыл своим ключом дверь, положил на тумбочку полбуханки ржаного, прислушался. Из кухни был слышен голос матери - профессионально внятный, с учительскими интонациями.
- И если в классе восемнадцать балбесов, то по истории будет восемнадцать двоек, говорю... Вы - завуч! Родителей боитесь? - говорю. Приведите ко мне восемнадцать родителей, я объясню им, что такое История!
Илья бесшумно надевал тапочки.
- Я учитель старой закалки, говорю, и вам меня на колени перед ведомостью не поставить! Плевала я на ваши девяносто восемь и семь десятых процента.
Не зажигая света, Илья на ощупь нашел за дверью старую заветную кошелку, в которой бабка держала яблоки, нащупал одно, вытер его о рукав рубашки и надкусил.
- А знаешь, мам, - продолжала на кухне мать уже тише и задумчивей. - Я, наверное, сильно постарела, со мной что-то случилось. Я опять, как в детстве, стала нищим подавать. Иду вчера по рынку...
- У нас нет нищих!
Мать и бабка обернулись, как по команде. Прислонившись к косяку, Илья сочно жевал яблоко, - веселый, приятно расположенный ко всем.
- Нет у нас нищих, - подмигнув бабане, повторил он, - остались только тунеядцы и алкаши.
- Дурак ты, Илья, - устало сказала мать.
- Но какие сочинения писал я в десятом классе! - он прошелся по кухне, с удовольствием грызя яблоко. Бабка засуетилась, поставила на огонь кастрюлю с борщом - собралась кормить внука.
- Дон-Кихот занюханный, продымленный, - сказал Илья проникновенно, садясь напротив матери, - у восемнадцати балбесов будет не восемнадцать, а тридцать шесть родителей, и всем им не объяснишь, что такое эта твоя Ис-то-рия! А, кстати, кому нужна твоя история? Пока эти гаврики школу закончат, она уже три раза переменится.
- Кто переменится? - взвилась мать. - Ты что несешь, борзописец?! Когда это История менялась?
- Когда угодно... - ласково и дружелюбно ответил сын. - Ладно, маман, не надо бить копытами.
- Ну и дуб ты, Илья, - воскликнула мать.
- Валя! - бабка всплеснула руками от негодования - Ну, петухи!
- Ничего, бабаня, голубок ты мой, дуб - это ценная порода древесины! весело сказал Илья. Он лениво поднялся, ушел в переднюю и вернулся со свертком.
- Я принес вам три привета. Слышишь, мать? От твоего мужа, моего отца и бабаниного зятя.
- Как он выглядит? - заволновалась бабка. - Худой?
- Как обычно. - Илья развернул сверток. - Вот, принес.
- Ай, Семен, Семен! - бабаня разулыбалась, прослезилась от удовольствия. - Красивый свитер, дорогой, а? Надень, Илюша, - не мал?
Мать закурила, сунула зачем-то коробок спичек в карман халата и вышла из кухни.
- Балует, - громко сказала она в комнате вроде бы самой себе.
Бабка топталась вокруг здоровенного внука, оглаживая новую вещь на нем, красивую, дорогую, отец подарил:
- Раздался, раздался...
- Раздался... - сказала мать в комнате, - скоро вышибет дно и выйдет вон.
Бабка суетилась, как курица, которой нужно срочно снести яйцо.
- Илюша, - она понизила голос, чтоб дочь не слышала. - А сам-то он, Семен, как?
- Ну я же сказал, баб, нормально!
- Мосты он сделал себе? Собирался...
- Бабань, знаешь, я уже лет с пятнадцати никому в рот не заглядываю.
- Напрасно, - ехидно вставила мать, - может, ума бы у кого набрался.
Илья подошел к ней, обнял прямые худые плечи.
- Мать, - нежно протянул он, - давай, наконец, дружить. Махни ты на меня чем-нибудь, допускай все до...
- До лифчика, знаю... - перебила мать и вздохнула: - Удивительно, как мы воспитали такую свинью.
Стирали вдвоем молча и споро. Илья выжимал белье - в машине отжим уже лет семь не работал - и развешивал его на балконе.
- Сегодня, глядишь, без приключений обойдется, - обронила ненароком бабаня и сглазила. Минут через пять грохот оборвался, стало слышно стрекотанье маленького будильника в столовой, и на лестничной клетке всплеснулись голоса соседских мальчишек.
