Миледи застыла, как по приказу «замри!» — с миксер в руке, вся устремленная вперед — деревянная сирена, украшавшая в давние времена гордые носы каравелл. Юрка провел перед ее лицом ладонью и присвистнул — подопытная даже не шелохнулась. — Зомби. — вздохнул он. — И что обидно — на такого павлина запала.
Она и вправду была сейчас совсем в ином месте — в гримерной Кинга, где он, утомленный съемками боевика, рассказывал ей свою историю. Ей — именно ей — подруге и партнерше в Игре. Сквозь навернувшиеся слезы Миледи увидела, как он подошел к ней, положил горячую ладонь на плечо и слегка притянул к себе — преданную, обожающую:
— Ты дышишь жарко, ты смотришь в глаза,Над ветхим домом бушует гроза.Вот оказались вдвоем мы с тобой…И нежность — хоть вой!А радость — хоть пой!Но нам нельзя, нам быть вместе нельзя!Пусть хлещет дождь и бушует гроза.Пусть рыщет страсть словно алчущий зверь.Ты шепчешь: «Твоя!», ты просишь: «Поверь!..»Что будет теперь!? Как расстаться теперь?
Губы Миледи дрогнули и вот они уже пели вместе в свете ярких ламп или софитов, на сцене, а может, на съемочной площадке — в мечте, в бреду, в единственной Игре, для которой она появилась на свет:
Но мы ведь знаем, мы знаем —что это — игра, да только игра, конечно, игра.Вопросов нету — зачем нам она —дана так дана.Мы грим устало стираем,сыграв свою роль.Но весь этот страх…и вся эта боль…!?— А любовь?….— Прости, но только игра, всего лишь игра,Вот так…
— Господа, господа! — хлопнул в ладоши Дон, — завершаем художественную часть. Сейчас клиент попрет, пора открывать, — он выключил телевизор и прокричал над самым ухом Миледи: — Эй, спящая красавица, тебе еще крем сбивать.
— «Мы грим устало стираем, сыграв свою роль. Но весь этот страх…и вся эта боль…!?» — шептала завороженная и лицо ее было бесконечно печально. Шеф тяжко вздохнул:
— Нет, Юр, я понимаю, Кашперовский какой-нибудь, это да. Но ведь актеришко поганый… И такой тяжелый случай — типичный гипноз.
— Очнись, Миледи! Кто бы от меня так млел. Обрати внимание: для тебя у ГАИшников увел — по спец заказу. В кабинете у самого начальника висела. Для моей девушки выклянчил за честные глаза и ящик пива в придачу, — Юрка с хрустом развернул под носом Миледи афишу. На алом глянце, искрящемся то ли звездами, то ли разрывными пулями, был изображен Кинг в обнимку с красноволосой красоткой. Крупным шрифтом шла надпись: «Кинг и Энн Тарлтон в мюзикле „Игра“». Огненная секси в крайне рискованном корсаже, грозившем выпустить на всеобщее обозрение поражающие воображение прелести, так и льнула к жадно глядящему на нее герою. Очнувшись, Миледи несколько секунд изучала афишу и не сдержала стон. Одно дело знать, что обнимает кумир не тебя, совсем другое — увидеть это поганое объятье, отпечатанное двухмиллионным тиражом. Вот она — беспощадная реальность — Тимиров и Тарлтон — партнеры, любовники, супруги! Ужасно, ужасно, уже 23, а кроме бредовых иллюзий и хлипких надежд — ничего! Жизненный опыт — сугубо негативный. Героические усилия воли — безрезультатны. Экзамены в театральные московские вузы завалены два года подряд — и в Щепку и в Щуку и в Гитис. Просто выть хочется, отчего они там так и не поняли, что это она — та самая лучшая, которой блистать и блистать, покорять и покорять — самая звездющая звезда — Ирина Гладышева — Миледи…
Она с детства знала — в ней есть нечто особенное. Хотя на придирчивый женский взгляд ничего такого в Ирочке не было: худенькая, подвижная как воробышек с восторженным взглядом блестящих глаз. Но стоило Ире появиться в компании или даже в тоскливой и душной старорежимной еще секции Гастронома, как мужские взгляды притягивались к ней с преданным ожиданием. «Флюид в тебе есть, — горестно констатировал ревнивый приятель Витя. — Это неизлечимо и на всю жизнь. Вроде блядство, но не обыкновенное, как у всех, а с вывертом». Он имел в виду не сексуальные отклонения подруги, а некие трудно формулируемые особенности ирочкиной индивидуальности. Феномен этой юной особы состоял не только в том, что она двигалась изящней и легче других — сногсшибательно ярких, удачливых, смеялась заразительнее и громче самых остроумных и образованных, что ухитрялась одеваться с шутливой стильностью, превосходя эффектом более богатых и смелых. Колдовство заключалось в другом: от Ирочки исходил мощный незримый сигнал — призыв к бесшабашному празднику.
В родном городке Иры у самого Черного моря, жизнь била ключом. Бесконечное курортное разгулье кружило головы, обостряло жадность к радостям жизни и лихо обламывало. Местное население, составлявшее, в основном, того или иного рода обслугу отдыхающих, существовало с ощущением второсортности на пиршестве жизни. С таким положением смирялись к зрелым летам. Молодняк же воспринимал существование, как глобальный, беспрерывный круговорот развлечений и радостей. Кто же думал, что какой-нибудь отдыхающий, шикарным жестом швыряющий деньги направо и налево, вырвался на пару недель отдыха после семи лет беспросветного вкалывания где-то в неуютных уголках родины? Вырвался, оттянулся на всю катушку и исчез, чтобы вновь погрузится в темноту шахтерских недр или зловоние вредных рудников. Один кутящий курортник сменял другого — и не было им конца. Не было придела и амбициям, с которыми вступали на жизненную стезю юные, энергичные, смелые, взращенные на теплом побережье. У Гладышевой ставка на преуспевание имела веские основания. Шансы ее выросли после школьной постановки «Трех мушкетеров», смело осуществленной со старшеклассниками учительницей французского Вандой Алексеевной. Собственно, была разыграна лишь первая сцена и то вся перекроенная «для конкретных исполнителей». Юный гасконец под гогот зрителей не слишком умело дрался на постоялом дворе за честь своего сивого мерина, а потом влюблялся в прекрасную незнакомку по имени Миледи. Только дама эта, даром, что в юбках и локонах, не наблюдала за событиями из кареты. Она тоже дралась с ним на шпагах, пела шансонетку на мотив шлягера Патрисии Каас и даже бегло изъяснялась по-французски. У красавицы целовали затянутые перчатками руки камзольные кавалеры, падали к ее ногам, в чем-то клялись и обещали мстить. В первом ряду голубели подкрашенные синими чернилами букли местной знаменитости — ветеранши сцены Одиллии Поликарповны. Именно она помогла Ванде Алексеевне достать в театре приличные костюмы и даже посетила спектакль. Сам директор школы обратил внимание, что престарелая звезда несколько раз ударила сухими ладошками, блеснув тяжелыми перстнями. Это уже было настоящее признание — на высшем уровне. Но замечательным было другое: на молодежном небосклоне появилась звезда — Миледи и вокруг нее вращался теперь весь тусовочный планетарий. И пошла у Ирки слава на весь город, вроде как у коронованной королевы красоты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
