По мысли Жуковского, в обществе идеальные чаяния души искажаются, но не исчезают. Их пламень согревает дружбу и любовь, гражданские и патриотические подвиги, беззлобную шутку, озорную фантазию, крылатое вдохновение и бескорыстное самопожертвование. Прекрасный идеал, о котором мечтали народы всех стран, жив, но в настоящем своем виде часто скрыт, незрим. Его нелегко распознать в реальной жизни. Поэтому подлинное содержание идеи человечности составляет томление по совершенству. Не столько даже достижение идеала, сколько порыв к нему. В этом и заключается истинное предназначение человека. Следовательно, силы, влекущие к гармонии с природой и другими людьми, заложены в нем самом, и пробудить, воспитать их и усовершенствовать должен он сам. И это один из непреложных и предопределенных законов, управляющих жизнью. Не нарушая, а соблюдая его, человек обретет счастье.
Вследствие этого понятно, почему внутренний мир человека стал для Жуковского источником огромной нравственной энергии, возвышающей личность и поднимающей ее над действительностью. Счастье, по убеждению поэта, возможно, ибо оно в душе человека, и никто не в силах его отнять, но одновременно оно недостижимо в суровой и жестокой реальности, где неизбежно гибнут самые лучшие, самые благородные побуждения и разбиваются прекрасные сердца.
Эти взгляды начали складываться у Жуковского рано, когда первые романтические веяния проникли в Россию, всколыхнув чувства юноши. К тому времени он получил образование в частном пансионе, затем в Тульском народном училище, а потом стал слушателем Благородного пансиона при Московском университете. Здесь, в кругу молодых друзей, и получили развитие романтические устремления поэта. Судьба свела его с известным в те годы семейством И. П. Тургенева – ректора университета. Жуковский подружился с его сыном Андреем. Вместе с ним и другими воспитанниками он вошел в «Дружеское литературное общество», где юные романтики обсуждали волновавшие их новые идеи. Внезапная смерть Андрея Тургенева потрясла Жуковского. Юношеской дружбе он сохранил верность до конца дней. Жизнь поэта сложилась так, что ему не раз приходилось оплакивать самых близких и духовно родных людей.
Давая уроки своим племянницам, Александре Андреевне и Марии Андреевне Протасовым, Жуковский влюбился в Марию Андреевну, и она ответила ему взаимностью. Но брак не состоялся: сестра Жуковского решительно воспротивилась счастью любящих из-за религиозных соображений, не допускавших кровного родства между будущими мужем и женой. «Христианство (по ее словам), – писал Жуковский о матери Марии Протасовой, – заставляет ее отказать нам в нашем счастии; а того, что составляет характер христианки, она не имеет, той любви, которая заботится о чужой судьбе, как о собственной. Каждая минута напоминает мне о том, чего я лишен, нет никакого вознаграждения. На нашу потерю смотрит она холодными глазами эгоизма. Нет никакой отрады». Мария Андреевна Протасова и Жуковский вынуждены были расстаться. Впоследствии М. А. Протасова вышла замуж за доктора Мойера. Через творчество Жуковского прошла тема большой и драматичной любви.
С 1815 года Жуковский исполнял придворную должность чтеца при императрице Марии Федоровне, вдове Павла I. Спустя два года его пригласили учителем русского языка к принцессе Шарлотте – будущей императрице Александре Федоровне, а с 1826 года он стал воспитателем наследника престола – впоследствии царя Александра II. Служба при дворе вызывает законную тревогу друзей поэта – Пушкина, Вяземского и других. Они сомневаются, сумеет ли Жуковский сохранить присущую ему независимость. Их смущают мистические ноты в произведениях поэта, и они опасаются, не повредит ли дворцовая обстановка таланту Жуковского. Но поэт не изменяет гуманным чувствам и, находясь при дворе, заступается за несправедливо гонимых литераторов, публицистов, художников.
Педагогическое поприще поэт воспринял как гражданское служение Отечеству. С необычайной ответственностью, очень ревностно отнесся он к занятиям со своим учеником: сам составлял программы и готовил пособия.
Будучи монархистом по убеждениям и признавая законность самодержавия в России, Жуковский, однако, хотел видеть царей более образованными, воспитанными, человечными. Его идеалом был просвещенный абсолютизм, и поэт пытался посеять в душе наследника семена добра, пробудить в нем чувство неудовлетворенности, уважения к законам, к личным правам, достоинству людей и их мнениям. Через воспитание наследника он надеялся изменить ход русской истории. Это была, конечно, трагическая иллюзия. Жуковский испытал глубокое разочарование: его мечты о просвещенном, гуманном и деятельном самодержце, образованию и воспитанию которого он отдал столько трудов и сил в пору своей творческой зрелости, рушились одна за другой. И хотя будущий царь ценил Жуковского как человека, он не следовал его советам. Поэту не удалось победить ни лени, ни малоподвижности ума высокородного отрока. Он часто наталкивался на глухое, упорное сопротивление и тупое своевольство. Как понял вскоре и сам Жуковский, причина гибели его надежд на совместимость гуманности с монархизмом заключалась в том, что абсолютная власть, основанная на произволе, – враг человечности.
В 1841 году Жуковский вышел в отставку, женился на Елизавете Рейтерн, дочери художника. Но счастье продолжалось недолго: у жены поэта обнаружилось расстройство психики, и жизнь временами казалась ему невыносимой.
Воспоминания современников донесли до нас задумчивый, мечтательный, а иногда и радостный облик Жуковского. Часто встречавшиеся с поэтом А. И. Тургенев, Вяземский, Пушкин и близкие к их кругу литераторы любили его. Пушкин, например, ценил и доброе сердце, и верность Жуковского в дружбе, и его громадное лирическое дарование.
Без Жуковского нельзя представить всю новейшую русскую поэзию. Ему обязаны не только Пушкин, но и все крупные поэты начала XIX века, не исключая декабристов, которые по своим общественным устремлениям, казалось бы, Жуковскому чужды. Именно Жуковский заставил слово естественно и легко передавать самые тонкие переживания человека.
Органическую сопряженность поэзии и жизни в творчестве Жуковского уловили уже современники. «До Жуковского, – писал Белинский, – никто и не подозревал, чтоб жизнь человека могла быть в тесной связи с его поэзией и чтоб произведения поэта могли быть вместе и лучшею его биографиею». Но эта связь достаточно сложна.
Единственная тема и основное содержание лирики Жуковского – душа. Думам о ней и посвящена его поэзия. И все-таки Жуковский-поэт нетождествен Жуковскому-человеку. Он создает в лирике обобщенный образ. Лирический герой поэта и совпадает с личностью автора, и не совпадает с нею. Из своей биографии Жуковский выбирает не столько житейски достоверные факты, сколько рисующие мыслимую им идеальную судьбу. Так, например, любое событие в жизни Жуковского – встречи и объяснения с Марией Протасовой, вид моря или придворный праздник – теряет свою жизненную конкретность и становится вехой обобщенной участи поэта. Например, из стихотворений «Лалла Рук» и «Явление поэзии в виде Лалла Рук» мы ничего не узнаем о придворном празднике, о деталях обстановки, об оформлении и прочем. Праздник – это лишь часть душевной жизни самого поэта. Жуковский, отвлекаясь от предметных изображений в элегиях «На кончину ее величества королевы Виртембергской» и «Славянка» и отсылая читателя к подробным примечаниям, выражает настроенность своей души, то эмоциональное волнение, которое слилось у него с трагическими или светлыми событиями. Биографические сведения в их подлинности не интересуют Жуковского-лирика. Они приобретают значение только в соотнесении с общей долей человека и с представлением поэта о заранее предначертанном ему пути. Поэтому можно сказать, что узоры лирических переживаний вышиваются не по канве биографии поэта, а по канве символической судьбы, предназначенность которой он чувствует.
Каждое стихотворение становится отдельным моментом душевной жизни и отражает духовный облик поэта. Лирика в целом – это постепенно развертывающаяся во времени панорама сложного внутреннего мира, ценность которого заключена в гуманных устремлениях.
В программном стихотворении «Теон и Эсхин» возвышенной личной морали нет преград, способных свернуть человека с избранного пути. Ничто не может заставить мудреца Теона уклониться с верной нравственной стези и унизить свою чистую душу.
При мысли великой, что я человек,Всегда возвышаюсь душою, —
говорит он Эсхину. Даже горькие утраты не ослабляют силы его духа, ибо
Все в жизни к великому средство…
Однако гуманным порывам души в творчестве Жуковского всегда противостоят препятствия. Высоким и благородным чувствам угрожает общий закон земного бытия, предопределяющий их раннюю гибель, обычно в момент торжественного расцвета. Прекрасную человеческую душу на утре дней неожиданно похищает неумолимая смерть. Жуковский предельно сближает наивысший миг устремленности к идеалу и роковую его обреченность. Наслаждение природой, восторг вдохновения, нежную любовь, дружескую привязанность неизменно подстерегает катастрофа. Вследствие этого самое пылкое чувство слито в поэзии Жуковского с грустным раздумьем. Печальный тон его поэзии зависит, таким образом, не от частных причин, не от того, что автор меланхолик по натуре, а от его миросозерцания.
