Стихия народной речи («крылатые слова») воспроизводится Максимовым на фоне живых картин народного быта, с этнографическими приметами исторического времени, местного колорита. В повседневной жизни, в народных обычаях, ремеслах находил писатель истоки поговорок, присловий, «крылатых слов», подавая их на широком этнографическом фоне, в котором они могли возникнуть: средневековая Русь, крестьянская изба или старинный город Ржев на Верхней Волге, славившийся производством парусной бечевы и корабельных канатов. На фоне местной этнографии, занятий населения Максимов комментирует народное выражение «попасть впросак». Писатель вводит читателя в просторный двор, где расположен «просак» — приспособление для прядения канатов, вращаемое вручную или лошадью маховое колесо, к которому своей бечевой прицепляется каждый молодец. Бечева разматывается, парни пятятся назад, возникает целый веревочный лабиринт: сколько людей — столько нитей снуется, сучится и крутится, как на ткацком станке. «Ходи — не зевай, не попади впросак… вся прядильная канатная снасть и веревочный стан носит старинное и столь прославленное имя — «просак»5. Местная этнография, быт и занятия крестьян поволжских деревень, где они точат «лясы» или «балясы», показаны Максимовым при толковании фразеологизма «точить лясы». Здесь Максимов обращается к элементам, воссоздающим культуру народа, подчеркивает талантливость народа, создающего своеобразное и поразительное украшение, сказочное и фантастическое зрелище. «Усердно и очень серьезно точат (там) фигурные балясины, налаживая их на подобие графинов и кувшинов, фантастических цветов и звериных головок, в виде коня или птицы… Работа веселая, вызывает на песню и легкая уже потому, что дает простор воображению…». Он приводит читателя на берег Волги, в Нижний, во время Макарьевской ярмарки, куда со всей великой реки приплывают затейливо украшенные этими изделиями суда. «Они местами напоминали буддийские храмы с фантастическими драконами, змеями, чудовищами. Местами «выставка» силилась уподобиться выставке крупных по размерам и ярких по цветам лубочных картин, а все вместе очень походило на нестройную связь построек старинных теремков, где балкончики, крыльца, сходы и поволуши громоздились один над другими…»6. Максимов не отрывал родной язык от его носителя — народа, от сферы его живого бытования. Он называл его богатым, сильным, свежим, кратким и ясным. Стихия языка отражала бытовую культуру народа. Уже Пыпин отметил этнографическое значение этих произведений писателя. Нравственные каноны, моральные представления, эстетические вкусы, идеалы народа, по мнению Максимова, как и Г.И. Успенского, связаны с «властью земли», с земледельческим укладом национальной крестьянской жизни.
Своеобразной художественной формой воплощения земледельческой этнографии является книга Максимова «Куль хлеба и его похождения» — энциклопедия крестьянской жизни и труда. «Хлеб», по мнению Максимова, — это то фундаментальное начало, которое определяет и быт, и мировоззрение крестьянина, его жизнь с момента появления на свет и до самой смерти. Как у Г.И. Успенского без связи с землей нет жизни крестьянина, так и у Максимова ее нет без хлеба. «Без хлеба нет крестьянина. Хлеб на стол — и стол престол, а хлеба ни куска — и стол доска… Хлеб — дар божий, батюшка, кормилец — таковы представления крестьянина о хлебе». С теплотой и личной заинтересованностью описывает Максимов крестьянское житье, связанное с «властью хлеба», используя жанр путешествия-похождения: соломенную кровлю, соломницами завешенные окна, на соломе русский коренной человек родится, на ней он и помирает. Максимов дает подробное описание земледельческого труда, орудий, устройство жилищ и хозяйственных построек, географию русских деревень, описание пристаней, способов торговли хлебом, его (хлеба) «путешествие» по стране. Писатель рассказывает о строительстве хлебных барок, о ярмарках с их особенностями и нравами. Подробно описывает Максимов и различные сельскохозяйственные работы народа (главы: «Землю пашут», «Хлеб сеют», «Хлеб созрел — убирают»).
Рассказ о куле хлеба и его похождениях переплетается с этнографическими элементами и ими насыщен. Здесь же присутствуют и фольклорные включения в виде фольклорных цитаций разных типов, связанных с обрядовой поэзией: причитания по мужу («Моя ты, законная милость державушка! Уж я как-то, кручинная головушка, буду жить без тебя… Ты придай-ка ума-разума во младую во головушку»), печальные песни дочери. Подробно описывает Максимов и народные обычаи, обрядовый календарный фольклор, его содержание и характер: супрятки, святки, Рождество, масленицу, свадебные обряды. Его произведения — это художественный сплав самых разнообразных сведений и наблюдений над жизнью народа, уникальный по богатству фольклорно-этнографических материалов. «Куль хлеба» — книга о культуре старой деревенской Руси. «Бродячая Русь Христа Ради» — воссоздание народного миросозерцания с его стихийной материалистической трезвостью. Народный взгляд до такой степени отражается в книге, что представляется, как справедливо замечено исследователем Ю. Лебедевым, что она написана умным и зорким мужиком, деревенским мудрецом, доморощенным философом7. Склад крестьянского ума запечатлен в самой стилистической манере повествования: в синтаксической конструкции предложений, в озорной игре словом, в склонности к витиеватому построению фраз, в остроумном использовании фольклора.
В этих книгах Максимов все тот же писатель-этнограф, исследователь, наблюдатель, и проза его отличается этнографическими чертами и деталями. Писателем подмечена искренняя любовь крестьянина к земле, оптимизм, удивительная выносливость, высокая поэзия народных праздников, и вместе с тем от его взора не ускользнули и демонологические представления крестьян, их верования в магические силы природы.
«Нечистая, неведомая, крестная сила» — это тоже своеобразный памятник народной культуры, этнографическое исследование, с энциклопедической полнотой воссоздающее поэтический мир народных верований и легенд. Рассказ о народной демонологии сочетается с ярким красочным описанием крестьянских годовых праздников, создавая этнографию бытового православия. Максимов подметил демонологическое мироощущение русского православного крестьянина с его своеобразным природно-космическим кругозором, ощущающего себя частью природы, верящего в духовные силы, сопутствующие крестьянскому быту, магические силы энергетики, такие, как «царь-огонь», «вода-царица», «мать- сыра земля». И в этом воплотилось единство человека с землей и микрокосмосом. Очерки Максимова не похожи на фактографические хроники, а организованы сюжетно. В них отразилась обрядность, внутренняя сущность быта, целесообразность исторически сложившегося жизненного уклада. Неслучайно многие исследователи отмечают композиционное изящество, строгость сюжета, ритмическую законченность очерков Максимова. Народное творчество в произведениях писателя словно оживает, расцвечивается всеми цветами радуги, потому что всякий раз он погружается в живую жизнь. Литературная форма «Очерков из народного быта» («Крестьянские календарные праздники») — это особая беллетристика. Она проникнута ярко выраженным личностным началом. Внимание Максимова приковано не только к описанию праздников с элементами обрядности, хотя эти фольклорные начала вносят элемент интертекстуальности в повествование, но и к проявлению православного сознания крестьян. В поле зрения писателя — человек. Максимова волнует не только описание ритуальных атрибутов праздника, но и психология восприятия его крестьянским миром: ожидание праздника, психология поведения, чувства, которые испытывают крестьяне, отношение народа к праздникам. Максимов рассматривает праздники как элементы народного быта: святки, Рождество Христово, Новый год, Крещение Господне, Сретение Господне, Масленица и др. Все эти явления народной жизни — элементы бытового православия, входящие в повседневную жизнь народа. Они ценны для писателя осмыслением народного мира, как выражение его нравственных качеств. Народ отдается с увлечением, радостью этим праздникам, не остается равнодушным к общему веселью. Максимов отметил торжественно-приподнятое настроение крестьянства. В однообразную трудовую жизнь крестьянства вливаются календарные праздники, целая волна новых впечатлений. Суровые деревенские будни сменяются широким привольем и целым рядом забав и развлечений: игры, песни, сборища и гаданья дают тон общему веселью и скрашивают унылую деревенскую зиму. Так, святки, пишет Максимов, в крестьянском быту считаются самым большим, шумным и веселым праздником. «На святках самая строгая мать не заставит дочку прясть и не будет держать за иглой в долгие зимние вечера, когда на улице льется широкой волной веселая песня парней, когда в «жировой» избе, на посиделках, заливается гармонь, а толпы девушек, робко прижимаясь друг к другу, бегают «слушать» под окном и гадать в поле»8. В гаданиях, замечает автор, разыгрывается досужее девичье воображение, подстрекаемое желанием знать, что ждет впереди, кого судьба пошлет ей в мужья: пригожего ли доброго молодца, ласкового и милого, или старика-ворчуна, постылого скрягу с тяжелыми кулаками. «Страшное гадание» довольно заметно отражается на душевном состоянии гадальщиц. Наблюдения писателя свидетельствуют, что «почти на протяжении всех святок девушки живут напряженной, нервной жизнью». В их православном сознании борются добро и зло. «Воображение рисует всевозможные ужасы, в каждом темном углу им чудится присутствие неведомой, страшной силы, в каждой пустой избе слышится топот и возня чертей, которые до самого Крещения свободно расхаживают по земле и пугают православный люд своими рогатыми черными рожами»9.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
