Речь сергача полна народных выражений: «Где сухо — тут брюхо, а где мокро — там на коленочках», «Зелен горох невкусен, человек не искусен», «И толк бы в тебе есть, да знать не вытолкан весь!». Наличие фольклора в художественной системе прозы создает и психологические коллизии, способствует раскрытию индивидуальной психологии героя, обнажает мир его эмоций. В общении с фольклором раскрываются самобытные характеры, проявляется талантливость народа и его мастерство.
Через рассказ сергача, речевую характеристику, включение фольклорных жанров и этнографии быта в повествование входит народная стихия и, вместе с тем, раскрываются социально обусловленные и индивидуальные черты персонажей. Сам же герой Максимова всегда среди народа — толпы, массы, крестьянской семьи.
И в этом рассказе в питейном заведении автор скупо, но выразительными деталями рисует слушателей сергача, создавая напряженную психологическую ситуацию. «Кто-то из слушателей подперлись локотками… а краснорожий сиделец всею массою жирного тела перетянулся через стойку и вытаращил масляные глаза».
Слушатели активно вмешиваются в повествование, и в итоге рассказ сергача вызывает единодушный тяжелый вздох. Таким приемом автор как бы усиливает трагизм положения умного талантливого крестьянина-отходника, судьба его типична. И следующая картина, рисующая грустную дорогу путников, тоже воспроизводится глазами народа, ее наблюдает вятский, выйдя на крыльцо питейного заведения. «И видит он, как поднялся сергач на гору и повернул направо к густому перелеску. Все меньше и меньше становились путники, чуть-чуть видна в дали деревенька… и ничего кругом: одно только длинное поле, по которому босому пройти кромешная мука: торчат остатки ржаной соломы… Идет хозяин все впереди, опираясь на палку, чуть-чуть передвигая ноги и низко опустив голову плетется и его медведь, сзади идет с котомкой коза-щелкунья. Можно еще и цепь различить, и ноги пешеходов, но вот все это слилось в одну сплошную массу и чуть распознаешь их от черного перелеска. Скоро и совсем потонули они в куче деревьев. Вот завыли где-то далеко собаки, видно, почуяли незнакомого зверя и дикое мясо».
Описывая их путь, автор включает пейзажные зарисовки: это гора, оголенный пар, деревенька, длинное поле, остатки ржаной соломы с пестами, черный перелесок, куча деревьев. Казалось бы, что это этнографически точный пейзаж, однако он служит для создания картины одиночества, затерянности человека в этом огромном пространстве, поглощения его окружающим безрадостным миром. Психологическая напряженность усиливается упоминанием о завывании собак, доносившемся до слуха путников, так и наблюдающего картину вятского. Поэтому и вздыхает он, вернувшись в питейный дом, и не случайно пытается запить тяжелое зрелище красулею. Финал рассказа психологически предопределен. Автор как бы подчеркивает трагизм положения умного, талантливого крестьянина, скупыми деталями воссоздается картина человеческой трагедии. Этнографический рассказ приобретает и психологические черты, психологизм входит в него как художественный элемент.
Ранние произведения Максимова включаются в литературный процесс 50–60-х годов. В разработке народной темы Максимов идет по пути, проложенному Далем и Григоровичем. В писательской манере Максимова уже в 50-е годы проявляются характерные особенности русской литературной школы. Однако несмотря на близость первых его произведений к физиологическим очеркам, уже проявляется стремление Максимова-писателя изучить, исследовать общественные явления, вскрывая внутренние связи и конфликты, обнажая социальное и имущественное неравенство.
Очерки и рассказы Максимова приобретают социальное звучание. В них выражаются его демократические устремления. Эта направленность его очерков и рассказов ставила Максимова в один ряд с писателями-демократами 1860-х годов.
Вместе с тем уже в раннем творчестве Максимова проявились специфические черты и особенности его художественного метода, которые позднее позволили А.Н. Пыпину назвать его одним из лучших представителей нового общественно-этнографического направления русской литературы. Этнография и фольклор органично вошли в повествование о крестьянском быте и создали особый тип художественно-этнографической прозы, для которой характерна точность и полнота в изображении этнографических явлений, запечатление фольклора в живом процессе народной жизни. Обилие фольклорных включений, введение в текст различных жанров народного поэтического творчества придают прозе писателя фольклоризованный характер.
В обрисовке героя, портрета, пейзажа Максимов шел от народной эстетики. Речь его персонажей обогащена образотворческой стихией народного языка. Интерьер уже в ранних произведениях носит этнографический характер, подчеркивает обстановку материального быта крестьян.
Произведения Максимова лишены внешних конфликтов, однако они имеют внутренние, связанные с осмыслением писателем закономерностей социальных явлений с точки зрения крестьянского мировоззрения.
Основная роль в повествовании отводится рассказчику-повествователю: он связывает сюжет, оценивает и комментирует события. Рассказы и очерки построены на достоверных фактах, и это придает им характер документальности. Однако документальность не исключает художественность. На грани документализма и художественности в творчестве Максимова появляется художественно-этнографический очерк, развивающийся в русле крестьянского очерка 1860-х годов.
Рассказ у Максимова по своей художественной природе близок к очерку. Так «Сергач» имеет жанровые признаки и рассказа и очерка: обширные историко-этнографические описания, вводимые автором, сближают его с документальным очерком. С другой стороны, как это характерно для рассказа, сохраняющего композиционную замкнутость повествования, действие сосредоточивается на человеческой судьбе. Пейзаж также выходит за пределы этнографических описаний и играет роль психологическую. По-видимому, рассказ Максимова объединяет опыт физиологического очерка и этнографических описаний. Жанр рассказа Максимова имеет свою специфику. Это рассказ-очерк, который стоит где-то между исследованием и рассказом. Подобный жанр будет замечен исследователями позднее в народнической литературе.
Художественные искания Максимова шли по пути становления этнографической прозы к циклу этнографических путевых очерков («Год на Севере») и к художественно-документальному эпосу («На Востоке», «Сибирь и каторга»), где от частных явлений писатель переходит к широким социальным обобщениям. Однако уже ранние произведения Максимова свидетельствуют о новом явлении в русской литературе — появлении этнографической прозы и о принадлежности писателя к этнографическому направлению.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
