Его слова перетекают друг в друга, смешиваясь со слезами.
Мои ноги двигаются сами по себе, сначала медленно, потом я бегу так же быстро, как Ксандер за красной машиной.
Эта машина напоминает монстра с раздувающимися ноздрями и красными рогами, но никто из нас не останавливается.
Он все еще кричит и плачет, звук громкий в тишине улицы. Его тапочка соскальзывает с правой ноги. Он снимает другую и продолжает бежать босиком, не обращая внимания на мелкие камешки асфальта. Я останавливаюсь на секунду, чтобы поднять его тапочки в одну руку, в то время как мороженое тает в другой. Оно начинает становиться липким и создавать беспорядок, но я не отпускаю, следуя за Ксаном.
Ему больно, а мне не нравится, когда ему больно. Мне не нравится, когда кому-то больно, но еще больше я ненавижу, когда это происходит с ним.
Я чувствую привкус соли и понимаю, что мои щеки тоже мокрые от слез.
— Остановись, м-мама! — спотыкается Ксан, но спохватывается и продолжает бежать.
Звуки, которые он издает, прерывистые и такие гортанные, что похоже на дыхание животного.
Машина исчезает за углом. Ксан не останавливается. Он продолжает бежать и бежать, даже когда тетя Саманта и ее чудовищная машина исчезают из виду.
Даже когда мы вдвоем бежим по длинной дороге, примыкающей к нашему району.
Его нога спотыкается, и он падает вперед, на колени, плача так громко, что я чувствую каждый звук в своих костях.
— Маааааам!
Я бросаюсь к нему, но останавливаюсь на небольшом расстоянии, прижимая его тапочки к груди. Затем медленно, слишком медленно присаживаюсь и надеваю их на каждую из его ног. Кожа грязная, и на одной ноге виден порез, из которого кровь покрывает его мизинец на ноге.
— Г-грин? — он смотрит на меня сквозь блестящие слезы, заливающие его глаза.
Ксан называет меня Грин, потому что это мой любимый цвет. У всех девочек спальни розовые, у меня же зеленая.
— М-мама у-уехала. — он шмыгает носом.
Я заставляю себя улыбнуться.
— Она вернется.
Это ложь. Я тоже говорила, что бабушка вернется после того, как я усну, но проснувшись, ее все еще не было рядом.
Уходя, взрослые не возвращаются.
— О-она не вернётся! Она сказала, что больше не хочет нас с папой. — его нижняя губа дрожит, даже когда он пытается перестать плакать, отворачиваясь от меня.
— Ксан... — я протягиваю к нему руку и вытираю его слезы рукавом.
На мгновение он позволяет мне смотреть, как их становится все больше.
Мороженое теперь капает на асфальт, и я обычно съедаю все это, но мое внимание сосредоточено на Ксане и на том, как он не может перестать рыдать.
А еще я думала, что никогда не перестану плакать из-за бабушки. Что я буду плакать, как принцесса в одной из ее книг, и слезы станут причиной моей смерти.
Однако в конце концов я перестала плакать.
Папа говорит, что нет ничего постоянного. Все меняется.
Он ошибается. Мы с Ксаном никогда не изменимся. Я всегда буду его Григ, а он всегда моим рыцарем.
В конце концов, мы сделали это официально.
Ксан кладет руку мне на плечо и толкает меня, затем смотрит на асфальт.
— Уходи, Грин.
— Нет.
Он смотрит на меня.
— Нет?
— Я не хочу оставлять тебя одного. Ты не бросил меня, когда бабушки не стало.
Медленно повернувшись ко мне, он пристально наблюдает за мной, его светлые брови хмурятся, когда еще больше слез катятся по его щекам.
— Почему ты плачешь?
Я шмыгаю носом, вытирая лицо тыльной стороной ладони, смешивая его слезы со своими.
— Потому что ты плачешь.
— Не плачь, Грин.
— Ты не плачь. — я шмыгаю носом.
Он икает.
— Не люблю, когда ты плачешь.
— Я тоже не люблю, когда ты плачешь.
Я придвигаюсь ближе и обнимаю его за шею, отодвигая таящее мороженое, чтобы не испортить ему ещё больше настроение.
Мой рыцарь прекрасен, и его доспехи не должно быть грязными.
Ксан обнимает меня за талию, прячет лицо у меня на шее и рыдает. Он плачет так сильно, что я чувствую вибрацию на своей коже.
Я тоже плачу, потому что теперь его боль похожа на мою. Его боль так реальна и близка, как будто это мне больно, а не ему.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Когда бабушки не стало, Ксан обнимал меня, пока я плакала. Он оставался со мной, пока я не засыпала, и не отходил от меня.
Теперь я буду обнимать его, пока его боль не пройдет. Пока он не сможет улыбнуться и показать мне свои красивые ямочки.
— Грин... — он шмыгает носом мне в шею. — Обещай, что никогда не бросишь меня.
— Никогда. Ты мой рыцарь, не забыл?
Он кивает.
— С сегодняшнего дня и впредь мы едины.
— Мы едины.
Глава 1
Кимберли
Я недостаточно хороша.
Я никогда не буду достаточно хороша.
Вам знакомо это чувство, когда слова продолжают крутиться в вашей голове, пока не превратятся в удушливый туман? Пока не станут всем, о чем ты можешь думать, и всем, чем ты можешь дышать?
Просыпаясь, они медленно сгущаются вокруг вас, будто они ваши спутники на всю жизнь.
Это первая мысль, с которой ты просыпаешься, и последняя, с которой засыпаешь.
Вот как это ощущается уже на протяжении многих лет.
Вот как начинается моя битва, и каждый день я говорю: не сегодня.
— Кимми!
Маленькая рука тянет меня за руку, когда мой младший брат тащит меня ко входу в начальную школу.
Кириан теперь достигает моей талии. На его выглаженной форме виднеется морщинка, которую я разглаживаю.
Его выгоревшие светлые волосы коротко подстрижены, и он гордится этим, потому что это «круто». Его ярко-карие глаза так блестят, что сквозь них почти можно увидеть мир. Настолько чистый мир, что вам захочется массово его производить и свободно распространять.
— В чем дело, Кир? — я спрашиваю.
— Я спросил, приготовишь ли ты мне макароны с сыром позже?
— Я не могу. У меня занятия допоздна.
Он надувает губы, его рука расслабляется в моей. Если есть что-то, что я ненавижу в этом мире, так это то, что я убиваю эту искру в его чертах.
— Мариан приготовит для тебя, — заключаю я сделку.
Кир любит нашу экономку и проводит время с ней, когда меня нет.
— Я не хочу Мари. Я хочу, чтобы ты приготовила.
— Кир... — я приседаю перед ним на корточки, заставляя его остановиться. — Ты же знаешь, что я ничего так не хочу, как быть с тобой, верно?
Он отчаянно трясет головой.
— Ты исчезла на днях.
Моя нижняя губа дрожит, и требуется все силы, чтобы взять себя в руки. Это причина, по которой я просыпаюсь каждый день, почему борюсь с этим туманом, почему принимаю душ, а затем надеваю форму.
Люди говорят, что ничто не может остановить эти мысли, когда они проникают так глубоко. Тебе нужна терапия, тебе нужны лекарства, тебе нужны все эти чертовы вещи.
Мне нужен только этот маленький человечек с огромными глазами и маленькими надутыми губами. Его лицо первое, что я пытаюсь увидеть утром. Его голос я хочу услышать, как только открою глаза.
Кириан моя особая таблетка. Моя счастливая таблетка.
Но на прошлой неделе он увидел то, чего не должен был видеть. Вернее, он стал свидетелем этого, и когда я проснулась, то обнаружила, что он рыдает в ногах моей кровати, обнимает меня и умоляет не оставлять его.
— Этого больше никогда не повторится, моя маленькая обезьянка.
— Что, если повторится? — его нижняя губа выпячивается вперед, когда он широко раскрывает глаза. — Что, если ты исчезнешь, и мне придется остаться с мамой?
— Никогда, Кир. — я притягиваю его к себе и сжимаю в объятиях. — Я никогда не оставлю тебя с мамой. Ты понял?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он отталкивается от меня и вытягивает мизинец.
— Клянешься на мизинце?
— Клянусь на мизинце, малыш. — я обвиваю его палец своим.
