Натянуто улыбнувшись, он протянул руку:
— Меня зовут Урия Олатэр, я последний священник церкви Молниевого Камня. Могу я узнать твое имя?
Улыбнувшись в ответ, незнакомец пожал протянутую руку. На миг Урии показалось, что вот-вот память его в великом озарении поможет ему узнать гостя, но воспоминание исчезло, так и не став четким.
— Неважно, как меня зовут, — сказал гость. — Но если тебе нужно как-то ко мне обращаться, можешь звать меня Откровение.
— Необычное имя для того, кто заявляет, что не любит священников.
— Возможно, но на данный момент оно лучше всего соответствует моей цели.
— И что же это за цель? — поинтересовался Урия.
— Я хочу поговорить с тобой, — сказал Откровение. — Я хочу узнать, почему ты все еще здесь, в то время как весь мир благодаря развитию науки и разума отказывается от веры в богов и высшие силы.
Мужчина посмотрел вверх, где за хоругвями виднелся чудесный свод церкви, и Урия несколько успокоился, заметив, что лицо его смягчилось при виде картин, там изображенных.
— Великая фреска Изандулы, — сказал священник. — Божественная работа, не правда ли?
— Она великолепна, — согласился гость, — но божественна? Не думаю.
— Тогда тебе следует рассмотреть ее получше, — ответил Урия и сам посмотрел вверх, вновь, как и всегда, чувствуя, как быстрее бьется сердце при взгляде на сказочную фреску, созданную более тысячи лет назад легендарной Изандулой Вероной. — Позволь ее красоте проникнуть в душу, и ты ощутишь в себе дух божий.
Весь свод покрывала роспись, и каждый ее фрагмент изображал отдельную сцену: обнаженные фигуры, забавляющиеся в волшебном саду; вспыхивающие звезды; битва между золотым рыцарем и серебряным драконом, и бессчетное количество других, столь же фантастических сюжетов.
Ни время, ни скудное освещение не могли испортить фреску: насыщенность оттенков, выразительность композиции, анатомическая точность мускулистых тел, сплетающихся в движении, яркие цвета и запоминающиеся лица героев каждой сцены — все это и поныне вызывало такой же трепет, как и в тот день, когда Изандула отложила кисть и приняла смерть.
— «И тогда весь мир поспешил увидеть явленную фреску», — процитировал Откровение, задержав взгляд на фрагменте, изображающем рыцаря и дракона. — «И все, кто увидел ее, в изумлении лишились дара речи».
— Ты читал Вазтари[1], — заметил Урия.
— Читал, — согласился Откровение, с неохотой отворачиваясь от фрески. — Он часто злоупотребляет гиперболами, но в этом случае он, скорее, преуменьшает впечатление.
— Ты изучаешь искусство? — спросил Урия.
— Я много чего изучал в жизни, — сказал Откровение. — В том числе и искусство.
Урия указал на центральную сцену фрески, где было изображено чудесное существо, состоящее из света, вокруг которого расположились механизмы из золота.
— Тогда ты не можешь отрицать, что эту работу пронизывает вдохновение, дарованное свыше.
— Конечно же, могу, — возразил Откровение. — Фреска грандиозна вне зависимости от того, существуют высшие силы или нет. Она не доказывает существование чего бы то ни было. Боги никогда не создавали произведений искусства.
— Раньше некоторые сочли бы такие слова богохульством.
— Богохульство, — ответствовал Откровение с ироничной улыбкой, — это преступление без жертвы.
Урия невольно рассмеялся.
— Точно подмечено, но ведь только рука, которую направляла божественная сила, могла создать подобную красоту?
— Я не согласен с этим, — сказал Откровение. — Скажи, Урия, доводилось ли тебе видеть скальные скульптуры Марианского каньона?
— Нет, — ответил Урия, — но я слышал, что они невероятно красивы.
— Так и есть. Скульптуры в тысячу метров высотой изображают королей той земли, и вырезаны они в скале, на которой не может оставить отметину никакое оружие и никакой бур. Они нисколько не уступают в грандиозности этой фреске, материалом им послужила скала, тысячелетия не видевшая света, и создал эти скульптуры в незапамятные времена народ, никогда не знавший бога. Истинному искусству не нужна божественная причина, оно существует само по себе.
— У тебя свое мнение, — вежливо согласился Урия, — а у меня свое.
— Изандула — художник, прекрасный в своей гениальности, в этом сомнений нет, — продолжал Откровение, — но ей также надо было как-то зарабатывать на жизнь, и даже лучшие художники вынуждены браться за заказную работу, когда таковая подворачивается. Эта работа принесла ей хороший доход, я уверен, ибо в те времена церкви были до неприличия богатыми организациями; но была бы ее работа менее чудесной, если бы по заказу она расписывала потолок во дворце какого-нибудь светского правителя?
— Наверное, нет, но этого мы никогда не узнаем.
— Да, не узнаем, — согласился Откровение и прошел мимо Урии по направлению к алтарю. — И я склонен полагать, что людьми, которые ссылаются на божественную силу в качестве объяснения такой гениальной работы, отчасти движет зависть.
— Зависть?
— Вот именно, — сказал Откровение. – Они не в силах поверить, что кто-то из рода человеческого способен создавать подобные шедевры, а они — нет. Отсюда и объяснение: разум художника наполнила вдохновением некая божественная сущность.
— Какое циничное представление о человечестве, — заметил Урия.
— Отчасти, да, — ответил Откровение.
Урия пожал плечами и сказал:
— Эта беседа очень занимательна, но, друг Откровение, прошу меня извинить: мне надо готовиться к службе для моей паствы.
— Никто не придет, — сказал Откровение. — Здесь остались только ты и я.
Урия вздохнул.
— Зачем ты здесь? На самом деле?
— Это последняя церковь на Терре, — объяснил Откровение. — Скоро история избавится от подобных мест, и прежде, чем церковь исчезнет, я хочу запечатлеть ее в памяти.
— Я так и знал, что эта ночь будет необычной, — сказал Урия.
Урия и Откровение вошли в ризницу и сели друг напротив друга за тяжелым столом из красного дерева, покрытым резьбой в виде переплетающихся змей. Кресло скрипнуло под весом гостя; Урия достал из ящика стола высокую, покрытую слоем пыли бутылку синего стекла и пару оловянных кубков. Наполнив их темно-красным вином, он откинулся в кресле.
— Твое здоровье, — сказал Урия, поднимая кубок.
— И твое, — ответил Откровение.
Сделав глоток, гость Урии одобрительно кивнул.
— Очень хорошее вино. Выдержанное.
— Ты знаешь толк в винах, Откровение, — похвалил Урия. — Эту бутылку отец подарил мне на мое пятнадцатилетие и велел открыть ее в мою брачную ночь.
— Но ты так и не женился?
— Не смог найти ту, что стала бы терпеть мои выходки. В то время я был отъявленным мерзавцем.
— Мерзавцем, который стал священником, — заметил Откровение. — Похоже, за этим стоит целая история.
— Так и есть, — сказа Урия. — Но некоторые раны слишком глубоки, и не стоит их бередить.
— Ладно, — согласился Откровение и сделал еще глоток.
Поднеся кубок к губам, Урия разглядывал своего гостя. Прежде чем сесть, Откровение снял багряный плащ и перебросил его через спинку кресла. Одет он был просто и практично, так же, как одевались практически все жители Терры, и единственной особенностью его костюма была безупречная чистота. На указательном пальце правой руки он носил серебряное кольцо-печатку, но Урия не мог рассмотреть изображенные на ней символы.
— Скажи мне, Откровение, что ты имел в виду, говоря, что это место скоро исчезнет?
— Только то, что я сказал, — ответил Откровение. — Даже сюда, на вершину горы, наверняка доходили разговоры о том, что цель крестового похода Императора — уничтожить все виды религии и веры в сверхъестественное. Вскоре его войско будет здесь и разрушит эту церковь до основания.
— Я знаю, — сказал Урия с грустью. — Но для меня это неважно. Моя вера со мной, и никакой жестокий деспот не сможет запугать меня. Я не изменю своим убеждениям.
— Очень упрямая позиция, — сказал Откровение.
— Это и есть вера, — подчеркнул Урия.
— Вера! — Откровение фыркнул. — Ты по собственному выбору веришь в невероятное и не требуешь доказательств…
— Сила веры именно в том, что она не требует доказательств. Достаточно просто верить.
Откровение рассмеялся.
— Теперь я понимаю, почему Император хочет избавиться от религии. Ты считаешь, что в вере сила, я же считаю, что в ней — опасность. Подумай о том, что люди, движимые верой, сделали в прошлом, вспомни все те чудовищные преступления, что за многие века совершили верующие. Жертвы политики исчисляются тысячами, религии — десятками тысяч[2].
Допив вино, Урия спросил:
