Четыре года она видит в нём подарок своей мамы, и все четыре года благословит её имя.
Глава 2. Грусть
Легко себя почувствовать лишним
Легко себя почувствовать лишним,В стороне глотая обиду,Отстраниться от внешнего вида,Оставаясь в дневном затишье.Легко почувствовать груз бездельяВ безызвестности и ненужности,И вкусить легко бренной чуждостиВ центре массового веселья.И нетрудно узнать в друзьяхНеизвестные лица взрослых,И легко не найти из всех прошлыхРадостей трудодня.Проще некуда быть унылымНе вышагивать по дорогам,И поддаться зудящим тревогамВ себе несчастливом.Просто слишком признать поражение,И увидеть в себе «ничто»,Убаюкиваться в сомнениях,Не уснув огорчённым, легко.
Весна в одиночестве
В снега окрашенное небоПолу-вечерней дремотой,Спускалось медленно весной,Затишьем белого эдема.Звучали холод, тишина, благоговенье.Всё умертвлялось в белизне:Порочность, жизнь, оцепененье.И растворялось в немотеПросторность помыслов и мнений.Пустой, увядший строй,В каком сокрытых огорченийСместил безликостью покой.Парили… медленно парили.Касалась рук бесплотность сна.Парило в небе безразличьемПустая снежная весна.
Звуки осени
О чём звучат не облетевшие листьяЖелтизной обдаваемые вечерами,Когда сидишь на скамейке часамии размышляешь невольно о жизни?В глубине ли сердец у прохожихТа же осень безмолвна и тиха,Проходящих и чем-то тревожныхОсень та ли в душе не поникла?Те ли листья опали недавно,Чьими краски уже не гордятся.Кто бы стал им сейчас приклоняться,Тем висевшим когда-то парадно?Неузнанным останется, брошенным,облетевшим, глазами покинутымПласт, осенним мгновенье воздвигнутый,Не в честь улиц листвой запорошенных.Та ли осень не мне только сниться,И прекрасная, и омертвлённая,Где при множестве нам невольного,Звучат о чём-то опавшие листья.
Тоска
Прошло не более часовС последней встречи дней совместных,Но наступает миг известныйМне чувств и виденья не снов.Что ждать уступков быстротечья?На что не выбросить часы?Что наша жизнь, когда не сны?Когда мы стали человечней?Минутам прошлым отводиласьЛишь интереса часть главенства,Теперь в себе таю нетленство,В годах не умершего детства,Томленьем вымеренных чувств.
Оставленность
В ночи покорного слуги,Бессонно шедшего дуэтом,Дорога вилась поздним летомПод звук увядших ног в грязи.Тянулась тень едва заметноПо статным лесовым стенам —Сопровождаемым стволам,Стоящим в гуще безответно.Слуга, не дремля шёл вперёд,Бесстрастен и безлик,Был пуст и немощен старикНачавший свой обратный счёт.Слуга, взирая равнодушьем,Вступая в новый поворотМенял лишь тон свободным нотВ репертуаре малозвучья.
Прогулка по осени
Осенние дни, придающие мыслямНевзрачности серого неба,Запутанный мир-воплощение листьев,Забытая старая тема.Всё возвращается, искренность взгляда,Меняет свои повороты,И отходящий вдаль, как преграда,Прослышит смиренности ноты…Меняется всё, словно вечности образ,Под тихим, забытым молчаньем,Прекрасности жизни и тлеющий голосСущественны милым мечтаниям.На пороге бессмертных сюжетовГлубочайшие мысли о мире.Проникновенности этих моментовС даром блаженства сравнимы.
Мы не утопим дней в стакане чая…
Мы не утопим дней в стакане чая,Мы не пожмём друг другу рук,Но и узнать на вкус разлукС тобой мы тоже не сумеем.Нас не попросят быть чуть тише,Не рассмеёмся мы в ответ.И в самый горестный моментНе будем мы сидеть на крыше.Не будет споров и коллизий,Совместно мы не упадём,Не будет нас с тобой вдвоём,За обе наши жизни.
Безразличие
В метро вздыхая приглушённоСидел насупившись поэт,Глазами шарил пол бездонно,Гнетённый безразличьем лет.Казались пресными мирамиЕму в заплесневелый миг,Обледенелыми речамиОн умертвлял свой бледный лик.Ему не виделись опоройМечта и бренная душа.Смиренно он сидел в вагоне,Свою болезнь не предрешал.
Глава 3. Скука
Скучный вечер
В вечернюю постылую погоду,Проходя мимо стенных зданий,Листа-жёлтых нависших званий,Опьянивших красой природу,Узнаю незнакомый пейзаж.Горбунковская тихая местность.Не поодаль нависшее небо.По-осеннему тратится тенностьОтступивших на свет на время.И созвучием льются окна,То открытые, то без цели.Вечереет. И всё темнееПроходящие мимо толпы.
Скучно
И окна закрылись,и скучно стало —непривычный субботы вечер,мне свободного времени мало,но ещё меньше нашей встречи.
Скучные люди
Как же умеют наскучить люди.Ещё не встретившиеся,Уже забытые,Тогда – вчерашние,В годах зарытые.В не прошлых фразах,В глазах без искрыОни скучны и неказисты!В идеях мнимости благого,В поступках ради бестолково,В гоненьях за бесценный хлам,О как наскучили глазам.Не дай же жизнь в таких начало.Не зароди в них свой конец.Покуда, есть другой творецНеординарного причала.
Скука
Скука, наседающая на каждую часть тела, опоясывала, ритмично сжимала, и погружала в сглаживающий всё происходящее туман. Казалось, ещё немного и всё вокруг приобретёт формы единой плоскости. Казалось, каждая деталь растворяется кратко и неудержимо в цельном пласте стен. Искалось яркого, или, самую малость, притягательного. Но не попадалось ни глазу, ни слуху, ни того, ни другого.
Произрастали за окном тишина с редкими перебоями и обрывающий её крайне тихий ветер. К несчастью, он был слишком слаб. И как всё вокруг, он смолкал, соприкасаясь со стенами, увязая в них и теряя в связи с этим все свои ещё не окрепшие силы.
Комом в горле отзывалось буквально каждое действо этого места. Переглядывались между собой с соседних парт скучающие одногруппники, удрученно проверяя всякий удобный раз время, а оно перебирало цифры неспешно, подхватывая недвижимость окружающего. В томных глазах, осматривающихся по сторонам, нащупывалась приятная сонливость. Но, к сожалению, она не желала навестить меня, чтобы сгладить неудобное место в неудобном кабинете.
Томительным и дискомфортным виделась каждому из нас и воцарившаяся монотонность.
Почти не замечаемый преподаватель, впрочем, однозначно, мнил о важности, как своего дела, так и своей персоны. Иногда он спускал, держась за оправу, свои очки на край носа, чтобы намеренно побеседовать с публикой, но, не дожидаясь ответа от вопрошаемых, сразу же давал его сам. Он настолько был занят своими формальными достижениями и степенью, занимаемой в этом Вузе, что совершенно забывал о главной возможности своего звания. Он был преподавателем перед нами в этот момент, но в качестве преподавателя себя не проявлял. Как не проявлял и в течении каждого дня перед другими.
Задаваясь вопросом его личности, я видел в нём лишь формальность всех чинов, всех достижений, всех результатов.
Ерзанье уже не спасало. Не боясь замечаний, под натиском разрывающей скуки, я встал. Привычное для меня место в первых рядах, давало качественную картинку моих действий не только преподавателю, но и неохотно-смотрящим вперёд ровесникам, чья ответственность, выжимая последний энтузиазм к учебе, обременила присутствием в душном кабинете.
Я осмотрелся. Несколько глаз устремились на меня с оттенками вопрошания. Но мне было невыносимо скучно, и как в кислороде, я нуждался и в движении. Преподаватель, не желая меня замечать, продолжал высокопарным тоном вещать тему, начатую им, по ощущениям, несколько часов назад.
Холоднокровной и ровной поступью я донёс своё тело без смущения к окну. Открытым оно не было, и, ждущее меня, оно позволило ощутить первые потоки прохлады, как только я сумел его приоткрыть. Взгляд за пределы аудитории со проводился несколькими затяжными вздохами. И каждый из них заканчивался грустью. Она не прекращалась, как и окутывающая скука. Несколько минут я простоял в ожидании комментариев, но к моему удивлению их не последовало ни через минуту, ни через пять.
Мне невыносимо желалось закричать, но я не был готов к тому, что произошло после.
