Закрыв книгу и положив её обратно на этажерку, он забрался в удобное, мягкое кресло Крупенникова и стал внимательно разглядывать играющих, как будто видел их впервые. Дядя Фёдор Кузьмич, — он же приёмный отец Пети, — маленький, толстенький и чёрный как жук, сидел молча, сосредоточенно следя за картами и усмехаясь при всяком удачном обороте дела. Сегодня он наверно выиграл, потому что глаза его такие довольные, масленые, тогда как при проигрыше они бывают косые. Тётя Анфиса Григорьевна тоже выигрывает, — она сегодня всё шутит. Кто же в проигрыше? «Ага! Оптик проиграл, бедный! — думает Петя. — Намеднись у нас вот была потеха! Жена его как-то проведала, что он у нас в карты играет, пришла, вызвала его в сени, да и ну трепать за волосья! А он от неё вырвался, да бежать… Пришёл, садится опять за карты, а волосья-то во все стороны торчат… Он их рукой-то приглаживает… — Лютая оптикова баба! Когда пошлёт тётенька звать его в карты играть, так надо осторожно, незаметно, а то она такую взбучку даст, — не обрадуешься!.. Ну, а Никита Павлыч, повар, нынче как? Его так никогда не узнаешь. Надо подойти к нему, и если он выиграл, то непременно даст гривенничек и скажет: „на бабки!..“ Разве подойти к нему? Нет, не стоит!.. Когда он бывает именинник, так играют у него, потом угощение подают, ужин, а под конец его — пирожное, в этакой сахарной корзиночке, и так дрожит, а само прозрачное и посреди него свечка горит… А то раз я ходил Никиту Павлыча звать к нам. Тогда он был в кухне, весь белый, чистенький, в белом фартуке и колпаке и выкладывал на блюдо кушанье, такое же белое как и сам»…
Петя щурит глаза, потом их сразу открывает и смотрит на повара. Тот представляется ему в белом колпаке. «Ха-ха-ха! Это он тогда самого себя подавал на блюде!..» — решает охваченный сном мальчик и, бессильный бороться с ним, закрывает глаза.
— Никак уснул Петянька-то? — слышит он сквозь сон далёкий голос тётки.
— Уснул, уснул, сдавайте! — подтверждает голос оптика.
Петя ещё раз пытается открыть глаза, но сон берёт своё. «Побьёт жена оптика, побьёт!» — проносится в отуманенной головке мальчугана, и он уже видит, как из дверей потихоньку крадётся страшная сказочная ведьма — жена оптика и простирает по направлению к мужу длинные, когтистые руки… Вот, вот сейчас она подберётся к нему и схватит его за волосы, как тогда в сенях.
Петя с ужасом, употребив все силы, поднимает тяжёлые веки и смутно различает в табачном дыму улыбающееся лицо оптика и в гуле других голосов слышит его голос: «Вот тебе и король сам-третей!»
Петя улыбается и думает: «А домой ещё нескоро!.. Как хорошо бы теперь спать на постели!.. Счастливые почтальоншины дети: спят себе дома! А мне до постели долго: чаю ещё даже не пили, а потом, наверно, опять сядут играть… Хорошо, если тётенька с дяденькой выиграют, может быть извозчика наймут, а если нет, идти этакую даль придётся пешком… Холодно, сыро. Скоро ли до дому-то дойдёшь? Дай, Господи, чтобы выиграли! А завтра в училище станет голова болеть… Ладно, как учитель не спросит, а то опять двойку поставит, — я ведь не успел путём и уроков-то затвердить, — а дяденька скажет: „не стараешься!“»
Поднимая и опуская веки, Петя видит теперь уже одно только бритое лицо, с сигарой во рту, сидящего как раз против него повара Никиты Павлыча и решает, что ходить в гости стоит только к нему одному, так как у него угощение лучше, чем у всех других знакомых. «Здесь, например, что? — продолжают бежать Петины мысли. — Или у почтальонши Колотошиной. Один чай с булками и больше ничего!.. Нет, это что!»
«А вот, где всего-всего на свете лучше?» Петя долго думает над этим вопросом, перебирая в памяти все те места, в которых он был за свою короткую жизнь, и приходит к заключению, что всего лучше на свете было ему у покойной маменьки на хуторе, в вишнёвом садике с его птичками, ароматом цветов и ярким солнышком.
«А там, где теперь живёт мама? — задаёт себе вопрос Петя и отвечает. — Тоже лучше, чем здесь. Вот к ней бы пойти в гости!.. Много-много белых берёзок, а на могилках ягоды, и жаворонки в небе так хорошо звенят, звенят»…
Мысли мальчика беспорядочно бегут, и воспоминания, окрашенные сонной фантазией, чередуются одно другим. Временами сон совершенно затемняет рассудок, но Петя делает усилие, и перед ним картина отъезда с хутора по смерти матери к тётке. Едут долго-долго. В тёткином городе уже осень, нет ни солнца, ни птичек. Сама тётка то ласковая, то сердитая и точно чужая, а дядя совсем чужой и всё молчит, а если заговорит, то ему, Пете, не понять, почему нужно уважать и слушаться богатых и почему ему, круглому сироте, необходимо целые дни учиться? Мать тоже называла его сиротой, но говорила, что сироту нужно жалеть, и что заступник у него один Бог…
И видит Петя, что Бог сжалился над ним и вернул ему его мать и любимый вишнёвый садик… Вот он бегает в нём, а из-за изгородки, обвитой зелёным хмелем; выглядывают всклокоченный оптик и его жена. Они машут ему руками и зовут к себе. Вот и повар во всём белом, с блюдом пирожного в руках, ласково подмигивает ему одним глазом… А вот и дядя с тёткой, с ног до головы облепленные картами… Толстый, огромный Крупенников с удочкой, которой старается зацепить его, Петю… Почтальонша со всеми своими шестью ребятами визжит и мечется из стороны в сторону…
Петя в ужасе открывает глаза и старается понять, во сне всё это или наяву?
Играющие, повскакав с мест, кричат на весь дом; дядя стучит кулаками по столу; почтальонша плачет; тётка торопливо суёт в карман выигранные деньги и пронзительно кричит хозяйке:
— Ноги моей здесь больше не будет! Ты барина-то обобрала, как липку, так думаешь и нас можно?!
Оптик добавляет:
— Не-ет, ты ремиз три шесть гривен выставь!
Матрёна Гавриловна топает ногами и гонит гостей вон.
Испуганный Петя торопится надеть кинутое тёткой пальтишко, и чрез минуту все выходят на улицу.
— Найдём ли извозчика, — уж поздно? — пройдя немного и успокоившись, говорит тётка и радостно добавляет. — Я сегодня рублей семь взяла!
— Я тоже рубля три несу, — говорит муж, — только теперь за мной хоть посольство присылай: ни за что больше не стану играть, ну их!
«Сколько уж раз вы клялись не играть!.. — думает Петя. — А вот через несколько дней пришлёт кто-нибудь записку с приглашением, всё вы забудете, и опять потащусь я за вами, и опять не дадите вы мне, хоть во сне, повидаться с мамой и погулять по вишнёвому садику!..»
1903
