— Амалия Захаровна, я пойду. Через пять минут звонок!
— Да–да, иди конечно! И не забудь — после третьего урока ты должен быть в актовом зале, вместе с другими нашими артистами. Пока я буду показывать мадам Гор… То есть Елене Павловне нашу школу, вы должны как следует настроиться перед концертом!..
3
Только я вышел из кабинета Амалии Захаровны, как тут же ко мне подошли Генка Хряпин и Людка Карпухина. Ясно было, что они меня специально поджидали.
У обоих был заговорщицкий и одновременно очень смущенный вид.
— Здравствуй, Славочка!.. — заискивающим тоном начала Карпухина.
— Привет!.. — смущенно, но стараясь выглядеть уверенным, подхватил Генка.
— Славочка, это… Мы тут вот с Геной поговорили, все обсудили, и решили… Ну, после того, как поговорили, что это, вот… Ну, в общем, это… — забормотала, покраснев, как рак, Людка.
Но договорить она не смогла. Потеряла дар речи!..
Она только зашмыгала носом, и, опустив глаза, принялась теребить поясок своего платья.
Тогда ей на помощь попытался прийти Генка.
— Ну то есть мы это… Мы решили, что… — попытался сказать он внушительным тоном. И тоже не смог договорить!..
Единственное, что он смог сделать — так это взять Людку за руку, другой своей рукой сделав беспомощный жест: мол, я старался, но, как видишь, не получилось!..
Я вздохнул. Ну почему некоторые люди от любви глупеют?.. Вчера один Генка никак не мог ясно выразить то, что ему хотелось, сегодня уже они оба путаются в трех словах!..
— Все с вами ясно. — сказал я. — Вы хотите меня попросить, чтобы я попросил Анну Ивановну, чтобы она разрешила вам сидеть за одним столом! Правильно?
Людка просияла.
— Ой, Слава! Какой ты умный! — воскликнула она. — Как ты догадался?..
— Да что уж тут догадываться! — буркнул я. — Вас за три километра видно!
— Это в каком смысле?.. — растерялся Генка.
— В том самом! Юные влюбленные. Ходят, думают только о своей любви и больше в голову им ничего не идет!
— Славочка, а разве любовь — это плохо?.. — растерялась Карпухина.
— Разве?!.. — решительно добавил Генка Хряпин.
Карпухина взглянула на него благодарно и нежно взяла за руку. Генка просиял. И Людка тоже вся так и засветилась от счастья.
Некоторое время они сияли друг на друга горящими взглядами, а потом повернулись, и принялись прожигать своим огнем меня.
Два лазера, блин!..
— Любовь — это хорошо. — сказал я. — Но ответ на вашу просьбу все равно отрицательный!
— Почему?!
— А потому, что вы до нее не дозрели, до вашей любви! Не дозрели и не заслужили, вот. Не вовремя, в общем, она вас озарила.
Оба «лазера» даже рты разинули.
— Но, Славочка!.. — пролепетала Людка. — Что значит — не вовремя?!.. И, это… Любовь же нельзя заслужить! Она же просто есть! Ну, или нет…
Она бросила умоляющий взгляд на Генку.
— Есть!.. — выдал Генка.
Краткость — сестра таланта.
Людка опять засияла и крепче вцепилась в Генкину руку.
— Ну, Славян, ну ты это, ты это… тут не прав, друг!.. — важным голосом забасил Генка. То есть это ему казалось, что он забасил. На самом деле это был, конечно, вовсе не бас. Так, слабенький баритончик.
— Нет, это вы не правы, причем оба! — сказал я своим обыкновенным голосом, только строго. Мимо не спеша проходила какая–то старшеклассница. Уловив мою интонацию, она испугано ойкнула и прибавила шагу.
У Генки и Людки лица тоже сделались испуганными и растерянными.
— В общем, раз вы влюбились друг в дружку, так вам теперь кажется, что весь мир перед вами прямо должен расстелиться! — продолжал я еще более строгим голосом, но только тише, чтобы больше никого не испугать. — Все должны идти вам навстречу и всё должно получаться у вас как бы само собой! А как же борьба?..
— Борьба?.. — пискнула Карпухина.
— Борьба! За любовь! — твердо ответил я. — И труд! И всякие жертвы, ради этой вашей высокой любви!
— А… это… можно без жертв?.. — тихо спросил Генка.
— Нельзя! — отрезал я. — А без труда — тем более! Вот ты, Генка, сегодня, то есть вчера, уроки сделал?..
Генка покраснел как рак.
— Я… Это… Я сидел вчера… Долго… Я стихи… Вот… Это… Ну, писал!.. — забормотал он.
— Ну да, конечно!.. — с сарказмом заметил я. — Когда приходит любовь, надо писать стихи. А уроки делать уже не надо!
Я перевел взгляд на Карпухину.
Ее лицо пошло красными пятнами, и по всему было видно, что ей страшно хочется сделать маленькой–маленькой, чтоб я ее не заметил.
— Я выучила!.. — пискнула она. — Географию! Вот!..
— А историю? А физику? А уравнение по алгебре решила?
— Я… Это… Ну… Славочка!.. — забормотала Карпухина, уже начиная всхлипывать.
— Людка, не вздумай зареветь! — грозно сказал я. — Меня слезами не проймешь!
Я вытащил носовой платок и протянул ей.
— На! Быстро вытри нос!
Людка послушно принялась вытирать нос и глаза.
Генка растерянно топтался рядом.
— Спасибо… — пробормотала Людка, возвращая мне платок.
— Вот и замечательно. — сказал я. — А теперь оба — кру–угом! Марш в класс! На свои места! И только попробуйте сегодня хоть одну двойку схватить!
Они послушно повернулись и засеменили впереди, а я пошел за ними, как конвоир.
И тут Людка, на ходу полуобернувшись ко мне, с упреком сказала:
— Тебе хорошо рассуждать, Слава! Ты еще не влюблялся!..
И вновь я вспомнил улыбку Анжелы, ее прикосновения, ее слова, когда она причесывала меня и завязывала мне банты. Это воспоминание прилетело как будто из другой жизни, из той, где я был вовсе не ответственным и требовательным вундеркиндом, а самым обыкновенным маленьким мальчиком, да еще в нарядном платье и с куклой в руках.
Это воспоминание, наверное, должно было расслабить меня, заставить меня пожалеть безутешных влюбленных, понуро тащившихся впереди меня на уроки, но вместо этого, наоборот, оно придало мне сил.
Я понял, что я… Что я на самом деле очень люблю Анжелу! И что ради нее я готов на любые подвиги и жертвы, на любой труд! Лишь бы только она всегда была такой, как вчера — нежной, заботливой, и тоже влюбленной… Влюбленной в меня!
И еще я понял, что действую совершенно правильно по отношению к Людке и Генке.
Это ведь я — практически сложившаяся личность, несмотря на возраст. А Людке и Генке еще только предстоит вылепить из себя новых, более совершенных личностей!
Никто за них это не сделает, все должны будут сделать они сами.
А я буду их только направлять. Аккуратно, но требовательно.
Это мой долг. И никуда от него не денешься. Да и не собираюсь я никуда от него деваться.
Эти мысли промелькнули в моей голове в один миг, и я сказал в спину Людке Карпухиной:
— Не влюблялся, конечно!.. Откуда ты знаешь?..
Людка, продолжая плестись вперед, резво повернулась ко мне, и в ее глазах мелькнул острый интерес.
— А что, а… Это… Как ее зовут?.. — быстро спросила она.
— Не важно! — сурово ответил я. — Ты лучше об уроках давай думай. Сейчас звонок будет!
И точно, едва мы вошли в класс, как прозвенел звонок.
Генка поплелся на свое место, а Людка, естественно, села со мной. И весь урок она время от времени поглядывала на меня с любопытством.
Между прочим, это была география. Людку вызвали к доске, к карте, и ей крупно повезло, потому что Эльвира Яковлевна спросила ее как раз о том, что она выучила. И, хотя Людка и сделала пару маленьких ошибок, на свое место она вернулась с честно заработанной «четверкой».
Генке тоже повезло — его вообще не вызвали! А на следующем уроке, физике, он ухитрился тоже получить четверку. Правда, на третьем уроке, истории, оба влюбленных схлопотали по «паре», и смотрели на меня с ужасом. Они знали, что после урока их ждет крупная головомойка.
Правда, провести ее пришлось по сокращенной программе.
Мне нужно было идти в актовый зал!..
4
В оставшиеся от перемены пару минут я едва успел забежать к нам в класс, чтобы взять с собой «костюм» охотника. Его составляли всего две вещи — зеленая ветровка с капюшоном и шляпа с пером. Они хранились в нашем классе в стенном шкафу, потому что этот номер я показывал довольно часто, и не было резона уносить куртку и шляпу домой. В общем, до появления Мишель «Охотник и медведь» был самым популярным номером среди нашей школьной публики.
Только вот о Мишель в нашей школе еще никто и не знал!
И я вовсе не был уверен, что о ней нужно кому–то знать — кроме меня самого, моей мамы, Анжелы и ее мамы.
Едва я вышел из класса, прозвенел звонок на урок. Все коридоры моментально опустели.
Я неторопливо поднялся по лестнице, перешел в ту часть школьного здания, где помещался актовый зал, и вышел в большой холл, уставленный пальмами в кадках.
