Последнюю фразу я, неожиданно для себя самого, не пропищал, не проговорил, а прямо–таки пропел очень высоким голосом. Да еще вложил в нее бездну ехидства, и, одновременно, целое море сожаления по отношению к бедняжке Жюли!
Вся наша публика поняла меня очень хорошо и разразилась прямо–таки гомерическим хохотом.
Получилось очень интересно: вот здесь, на сцене, в образе Мишель, был я. Напротив меня, на средних местах зала, уже в качестве публики, сидели все наши артисты, Валентина Александровна и Шурочка. А посередине, между мной и Мишель, была делегация высоких гостей во главе с Еленой Павловной Пинчуковой. Правда, рядом с ней сидела Амалия Захаровна, но она, конечно же, относилась к нашим.
А вот Е. П. мне еще только предстояло увлечь на нашу сторону.
И тут меня озарило! Я понял, что Е. П. запросто может сыграть роль мадам Марго! Это не важно, что мадам Пинчукова существует в реальности, а мадам Марго — только в моем воображении. Если я буду обращаться к Е. П. как к мадам Марго, она волей–неволей примет на себя этот образ!
Но какова она, мадам Марго?..
О, она ведь примерно такая же, как наша Амалия Захаровна! То есть очень добрая, очень заботливая, с великолепным чувством юмора, способная понять человека с одного взгляда, готовая всю себя отдать детям, и, одновременно, очень требовательная, очень авторитетная!.. В общем, у нашей Амалии Захаровны такой опыт и такая харизма, что она хоть завтра может стать президентом!
Хм!.. Но ведь… Но ведь и Елена Павловна Пинчукова — она, судя по всему, тоже такая! Правда, насчет ее чувства юмора я не был уверен, но можно попытаться его разбудить.
«Как вы думаете, Амалия Захаровна?» — послал я вопросительный взгляд нашему директору.
«Действуй, Слава, действуй!» — ответила она мне, чуть прикрывая глаза.
И тогда, опять посмотрев прямо в лицо Елены Павловны, я мысленно переодел ее в платье мадам Марго, длинное, белоснежное, в изящных кружевах, а на голову ей приладил шляпу самого модного в Париже фасона. Того времени, разумеется.
Е. П., она же — мадам Марго — чудо как похорошела!..
Теперь мне обращаться было к ней гораздо легче. Теперь и она тоже была своя!
Пусть даже она об этом еще и не знала.
— Ах, мадам! — повторил я, обращаясь к Елене Павловне, которая уже пребывала в образе мадам Марго.
Публика затихла. Воздух в зале как будто бы нагрелся и даже начал потрескивать.
Елена Павловна вдруг тревожно оглянулась по сторонам, открыла рот… закрыла… судорожно сглотнула…
И вдруг как–то странно передернула плечами, разгладила руками свою стильную юбку и затем подняла руки вверх, как будто бы желая поправить несуществующую шляпу!.. Но шляпы на голове у нее ведь не было, и поэтому она, слегка порозовев от смущения, вновь опустила руки на колени, причем удивительно грациозным движением.
После этого она слегка потупила взор, смущенно улыбнулась, подняла голову и взглянула на меня с легким упреком.
«Ну что же ты делаешь со мной? — спрашивал меня этот взгляд. — Зачем?.. Разве я давала тебе на это свое позволение?.. Впрочем… Если ты считаешь, что должен поступать именно так, значит, ты в своем праве!..»
«Вот это да!» — ошеломленно подумал я. — «Она и в самом деле преобразилась! И, оказывается, тоже умеет разговаривать без слов!..»
Принц–король, улыбаясь во весь рот, бросил на Елену Павловну быстрый взгляд, да так и замер на месте. Его улыбка смягчилась, а лицо озарилось восхищением, как будто он сейчас открывал для себя свою любимую женщину заново.
Да, конечно же! Принц–король был сейчас очень рад видеть ее такой, какой он хотел, чтобы она была всегда!
Он едва сумел отвести свой взгляд от ее лица, чтобы посмотреть на меня. И в его глазах ясно читалась просьба.
«Продолжай! — просил он меня. — Пожалуйста, продолжай! Помоги ей! Помоги мне!..»
«Хорошо. Я понял!» — ответил я ему тоже одним только взглядом. — «Сделаю все, что в моих силах!..»
Конечно, весь этот обмен взглядами и мыслями можно было бы описать еще подробнее, но на самом деле он произошел очень быстро, в течение каких–то мгновений.
Так всегда бывает в состоянии озарения!
Я встрепенулся, изящно взял обеими руками свое платье, взмахнул им, и продолжал выступление, обращаясь уже персонально к мадам Марго. Ну, в смысле, к Елене Павловне!
А через нее — и ко всем присутствующим. Они сидели в зале, я стоял на сцене, но все мы теперь были на одной стороне!
— Ах, мадам, — продолжил я самым невинным и самым каверзным голосом, на какой только была способна Мишель. — Если бы не тот ма–аленький колючий кустик!.. Если бы не тот формидабль садовник с огромными усами. Да, мадам, формидабль, самый настоящий формидабль!..
«Что ты говоришь?!..» — ответила мне озорным взглядом мадам Марго, то есть Елена Павловна. Она слегка наклонила голову, улыбнулась одними только уголками губ и уже без всякого смущения поправила несуществующую шляпу!
Я видел, что предложенная мной роль очень понравилась ей. Я чувствовал, что она помогает ей избавляться от какого–то давнего, постоянного и уже совершенно не нужного ей груза.
Видимо, этот груз уже давно тяготил Елену Павловну, но только теперь, увидев мою необыкновенную девочку Мишель, Елена Павловна поняла, что ей давно хочется сделать решительный шаг и сбросить с себя ненужную тяжесть.
И она его сделала! Я понял это! И осознал, что мне нужно поддержать ее, потому что за первым шагом надо делать второй, третий, четвертый, надцатый. И так далее. И так далее.
А как же иначе?.. Только так и можно выйти на свой новый путь!
Вот тут, на какой–то неуловимый миг, я немного растерялся. Я, конечно, готов помогать всем, кто хочет шагать самостоятельно: Анжеле, Генке, Людке, Амалие Захаровне, и собственной маме, маме в первую очередь!..
Но где мне взять силы, чтобы помочь еще и этой женщине, которая сейчас была будто ребенок, увидевший новый прекрасный мир, не замечаемый ею до сих пор?..
И тут же ко мне пришел ответ на этот вопрос. Я ощутил себя на узловой точке между мирами, и каждый мир — это был человек, желавший поделиться со мной своей энергией!.. Мощной, светлой, доброй энергией!..
Да, собственно, даже этот воображенный, придуманный мною формидабль садовник — он ведь тоже был грозен только внешне. На самом деле он был очень добрый человек, с удивительно чутким, нежным сердцем. Только такие люди способны выращивать прекрасные цветы и дарить их людям!
А в то, что он грозен, мы с Жюли только играли. Это ведь совсем не он был виноват в той неприятности, которая случилась с Жюлькиными панталонами!..
Так что я с огромной благодарностью принял в себя энергию от всех окружавших меня миров–людей и передал ее Мишель, а Мишель передала ее Елене Павловне, а та, непроизвольно для себя, вновь поделилась ею со всеми присутствующими! И каждый из нас от этого засиял, как… Как лампочка в большой гирлянде!..
Нет, лучше. Как звезда среди множества других звезд!..
И Елена Павловна, встряхнувшись, повела плечами легко и свободно, явно ощущая, что от ее прежнего гнета не осталось почти никакого следа.
А я, чтобы избавить ее даже от этого «почти», решил больше не останавливался, просто позволив Мишель продолжить свой рассказ с новыми деталями.
Из–за них эта история стала еще более неприличной, и, прямо говоря, еще более дурацкой, но в то же время она стала гораздо лучше!.. Как это соединялось, я сам понять не мог, но вот соединялось же, и все тут.
Вновь панталоны Жюли, подхваченные шаловливым ветерком, принялись летать по всему саду, будто большая бабочка, но на этот раз «формидабль» садовник стал гоняться за ними с сачком!
Я, само собой изобразил, как он это делал — с помощью того самого сачка, с которым Жека показывал свой фокус с бабочками!
Хохот в зале поднялся невероятный!
Мне пришлось делать паузы, чтобы дать публике отсмеяться.
— Ах, мадам, — верещал я в те моменты, когда публика замолкала. — Мы с Жюли даже не ожидали, что ее панталоны могут оказаться таким летучими! Вы знаете, мадам, этот формидабль садовник совсем измучился, пока гонялся за Жюлькиными панталонами со своим сачком! Нам даже стало его жалко. И сад нам тоже было жалко! Своими огромными сапожищами садовник перетоптал в нем половину роз!.. Ах, нет, мадам, не половину!.. Он перетоптал обе половины! Как буйвол, несущийся на водопой!.. Дыгдын–дыгдын–дыгдын!.. (Я изобразил этого самого буйвола. Дикий хохот.) Как разгневанный носорог! (Я изобразил носорога. Еще более дикий хохот!..) Как огромный тяжелый слон!.. (Я изобразил слона, и, видимо, так удачно, что хохот в зале держался минуты две, и публика уже явно начинала изнемогать).
Елена Павловна хохотала со всеми. И принц–король хохотал, и молодая помощница Елены Павловны хохотала, и Амалия Захаровна уже просто вытирала слезы от смеха, а малыши — «утята» так и вообще от смеха тряслись, содрогались и стукались головами о передние кресла.
