Тут заканчивалась первая часть романа; какая-нибудь сентиментальная писательница, подумал Горкин, тут бы и завершила свое произведение, хэппи-энд, то есть счастливый конец, «и жили они дружно и счастливо, и умерли в один день». История для слезливых школьниц. В романе же писателя Горкина именно с этого места должно было начаться еще более интересное действо. Приближалась зима, и девушка Рита захотела шубу. Или хотя бы кожаное пальто такой же длины, как плащ ее матери — чтобы подметало асфальт (учитывая маленький рост девушки Риты, подобрать было бы легко, но у писателя Горкина не было таких денег). Пальто или шуба стали яблоком раздора. Девушка Рита, в шестнадцатый раз раскидывая перед Горкиным свою короткую потрепанную «пропитку», объясняла Горкину, что все ее бывшие одноклассницы давно имеют «и кожаное пальто, и шубу, и то, и другое». Горкин все понимал, но где взять деньги на покупку, не знал. Ритины монологи ежевечерне удлинялись; она уже ставила Горкину в укор, что за год с лишним их совместной жизни он не купил ей ни одной золотой вещи и вообще ни одной вещи не купил; нельзя же назвать «вещами» белые джинсы или летний пиджак, справедливо рассуждала девушка Рита, а больше он ей ничего и не покупал.
В декабре шуба неожиданно появилась; девушка Рита сказала, что заняла деньги у коллеги на работе, на длительный срок. Девушка Рита работала маникюршей в рядовой парикмахерской, и Горкин засомневался (хотя вслух своих сомнений не высказал, слишком уж девушка Рита была счастлива), а месяцем позже увидел этого самого «коллегу». Писатель Горкин подошел к окну спальни, чтобы задвинуть шторы (пора было включать свет), и в сгущающихся сумерках увидел крутого мужика, деловито пинавшего спущенную шину вишневого «Гранд Чероки». Писатель Горкин задержался у окна лишь потому, что удивился происшедшему — до сего момента он был уверен, что на «крутых» машинах вроде «мерсов» или «чероки» камеры не спускают вообще. Писатель Горкин решил посмотреть, как владелец джипа будет менять колесо, но вместо этого увидел, как из правой передней двери «Чероки» выбралась девушка Рита в новой шубе и, махнув рукой обескураженному своему шоферу, пошла к подъезду. Пока поднимался лифт, писатель Горкин не успел испытать даже подобия ревности; вместо этого он думал о том, что, раз у джипа приделано сзади запасное колесо, значит, одно из четырех действующих действительно может спустить, как это ему раньше в голову не приходило.
Девушка Рита вошла розовая, оживленная, последний месяц она все время была радостно оживлена, Горкин-то думал, что вся ее радость связана с новой шубой, но вот оказалось, что не только. Нужно описать все свои тогдашние мысли, решил Горкин, мысли обманутого идиота. Первое, о чем он подумал, увидев девушку Риту, это то, как волоски над ее верхней губой похожи на черные тонкие волоски зверька с забытым Горкиным именем, из которого была сшита Ритина шуба. Потом он подумал, какая Рита красивая сегодня, и сказал ей об этом, она заулыбалась совсем уж радостно, и тогда Горкин спросил, чего она так радуется, должна ведь хотя бы немножко огорчиться за своего дружка, тому придется на морозе колесо менять. Девушка Рита замерла на секунду в дверях, а потом, улыбаясь уже не так радостно, сняла шубу и повесила на вешалку: «Ну и что ты подумал?» «Про что подумал?» — спросил Горкин. «Ну, ты же писатель, — сказала девушка Рита. — Вот что ты, например, подумал, где и как мы познакомились?»
Тут главное не переборщить, думал писатель Горкин. Эпизоды их дальнейшей жизни с девушкой Ритой были похожи один на другой, и нужно было выбрать лучшие, самые яркие, чтобы вставить в роман. Рита все время клялась, что с «быком на джипе» все кончено, и каждый раз спустя несколько дней или несколько недель Горкин уличал ее в измене — то у нее появлялось золотое колечко с бриллиантиком («Оно у меня давно, я просто не показывала тебе, не хотела тебе говорить, что он мне дарил!» — кричала Рита), то он подслушивал в ванной ее разговор по телефону, когда она думала, что он не слышит, то в результате многочасового бдения у окна опять видел знакомый джип — крутой дружок частенько подвозил девушку Риту домой после работы. Для себя писатель Горкин действительно быстро сочинил версию знакомства девушки Риты с ее новым любовником — бык наверняка приходил в парикмахерскую стричься, наверно, не раз, мода людей этого типа требует очень короткой стрижки — «под машинку» или как там, и наверняка обратил внимание на красивую маникюршу. Эту версию он решил описать и в своем романе.
Обязательно нужно было написать, как, вернувшись домой из поездки к родителям в Лугу, он застал девушку Риту с ее любовью у себя в писательской комнате. «Мы читаем Хармса, — сказала девушка Рита спокойно и начала декламировать с открытой страницы:
Я шел зимою вдоль болотаВ галошах, шляпе и очках.Вдруг по реке пронесся кто-тоНа металлических крючках…»
В глазах у писателя Горкина потемнело на несколько секунд — от ненависти к крутому жлобу, сидящему на его, горкинском, стуле, и он, писатель Горкин, даже не мог ударить этого жлоба, ведь тот сильный, ведь тот хозяин жизни, у него есть баксы, и «Чероки», и наверняка пистолет, да он и без оружия в мгновение ока сделает из Горкина яичницу… а за что, спрашивается, ведь несправедливо же, этот тип и возраста приблизительно горкинского же, и рожа у него не сказать чтобы симпатичнее горкинской, обычная русская рожа, курносая, красноватого цвета…
«…К ногам приделал две дощечки,присел, подпрыгнул и исчез.И долго я стоял у речки,И долго думал, сняв очки —Какие странные дощечкиИ непонятные крючки!» —
закончила Рита и захлопнула книжку.
Дальше нужно было писать, как они втроем пили кофе на кухне — и чтобы этот эпизод не казался банальным, чтобы не было как в песнях из воровского жаргона и в миллионе-миллионе других рассказов и романов. Ритин дружок оказался типичным «новым русским» из анекдотов — он был огромный, как слон, и верхняя пуговка рубашки без галстука не сходилась на его объемистой бычьей шее, и пиджак от «Дольче и Габбана» трещал под мышками от напора мышц, и на голове красовался аккуратный ежик волос, и с жирного запястья свисала золотая цепь толщиной в палец, и собственные толстые пальцы он смешно как-то топырил, и два раза звонил сотовый у него на пузе, и когда он собрался уходить, то надел в прихожей толстую дубленку с барашистым мехом внутри, а на свободное от цепи запястье повесил желтокожаную барсетку. Его нужно было тоже изобразить как-то небанально, но отметить и удивление главного героя — надо же, мужик ну просто персонаж из анекдота, и жаргон, и манеры.
А потом нужно было рассказать об этом звездном лете, о том, как девушка Рита два раза собирала вещи и уходила, и два раза возвращалась, и оба раза уходы ее и возвращенья сопровождались слезопролитием, разборками и криками обоих — героя и героини. А в третий раз, уходя, девушка Рита была спокойна, и он уже был спокоен, уже привык к ее уходам и возвращениям, вернется опять, наверно, — решил он. И, остановившись в дверях со своими двумя чемоданами (зимние вещи не вернулись уже после первого ее ухода), Рита сказала так обыденно:
— Да, слушай, Горкин, я все давно хотела спросить, что ты себе псевдоним не взял? «Горкин» звучит как «Горький». У тебя, кстати, даже один рассказ есть, он не «Мать» называется, правда, но все-таки «Мама», ну, про женщину, которая к герою относилась, как к сыну, все нянчилась с ним, спрашивала, надел ли он теплые носочки. Это же смешно. Это как пародия. Тебе нужно было с самого начала псевдоним взять.
Эти ее слова, конечно, не нужно было вставлять в роман. И вообще, главного героя нужно делать не писателем, а… Тут Горкин задумался: фотограф был, художник был, укротитель тигров был, учитель был, был профессор, был директор завода, был ювелир, были журналист, переводчик, банковский служащий, инженер, были рабочие, был даже машинист поезда, и охранник пункта обмена валюты тоже был. Милиционер? Таксист? Бывший спортсмен?
За окнами стемнело, а писатель Горкин все сидел и постукивал в раздумье карандашом по столу. Роман? Может быть, все-таки повесть? Вряд ли его хватит на роман. Повесть, да, это то самое. Вот если Рита вернется, маловероятно, конечно, но все-таки, если у них будут еще какие-нибудь отношения, вот тогда, может быть, хватит и на роман. Вернется, позвонит в дверь — что еще такого она сказала ему в последний раз? Он сказал, что все понимает, что знает — она любит его, что уходит она из-за денег, и только из-за денег, как это пошло, как глупо. А девушка Рита сказала, что неправда, что она любит Стаса (вот, даже имя вспомнил ее дружка — Стас), что будет любить его всегда, даже если он не будет богат, даже если он будет ездить на простых «Жигулях» и перестанет дарить ей дорогие вещи. А писатель Горкин спросил, как же их любовь, и тогда девушка Рита виновато как-то сказала, что никогда не любила Горкина, что это была только ревность: пока у него были другие женщины, ей казалось, что она его любит, она любила, пока ей нужно было отвоевывать его у кого-то, ей льстила мысль, что из всех них он предпочтет ее — одну. Слова ее показались Горкину бредом, он сказал, что если человек ревнует — значит любит. Нет, нет, сказала Рита, истинная любовь не знает ревности, она слепа, любовь — это когда безгранично веришь человеку, и что-то там говорила еще… н-да. Женский бред.
