И тем не менее, заработав энное количество денег, ценность которых я даже полностью и не осознавал, и неожиданно для себя обратив часть этих денег в дорогую, солидную вещь, я обнаружил, что эта вещь в определённой степени изменила мои привычки, стиль жизни, взгляд на мир. Когда я обнаружил, что нечто бренное, материальное, неожиданно встроилось в моё сознание и отразилось на моей духовной сфере, я был просто потрясён, ошарашен. Это я! Я, который сызмальства презирал дорогие вещи, стяжательство, накопительство, роскошь! Я, который всю жизнь презирал людей, материально имущих, а завидовал всегда таланту, неординарности, непосредственности, богатым чувствам и воображению других людей, воспринимая их материальные накопления как нечто вторичное, производное. Простое вознаграждение за востребованный, работающий талант, которое ничего к этому таланту не прибавляет. Оказалось — всё-таки прибавляет! Я прочувствовал это на себе. Я был завоёван легко и пал без сопротивления. Оказалось, что вся моя мнимая устойчивость к солидным дорогим вещам зижделась, а может быть даже и зиждалась, тьфу дурацкий русский язык, короче основывалась на твёрдой уверенности в том, что мне не грозит приобретение этих вещей по трухлявый гроб жизни, ввиду моей перспективы на зарплату и прочие хилые источники дохода.
Кто-то из великих писателей заметил, что простолюдин, попавший в свет, может выказывать все внешние признаки аристократизма и прочего барства, но при этом самая обычная светская женщина, шуршащая дорогим платьем и благоухающая дорогими духами, вызывает у него шок. От себя добавлю, что не только светская женщина, но и любая светская персона, вещь или явление, обладающие теми же тремя признаками (роскошность, надменность и глупость), вызывают точно такой же шок. И этот неожиданный и нелепый шок простолюдина, эта парадоксальная реакция на заурядные атрибуты жизни вожделенного класса, немедленно обнаруживает пролетарское происхождение затесавшегося в него чужака, недвусмысленно указывая благородному собранию на сточную канаву, близ которой был рождён этот гнусный выскочка. Вот и я испытал подобного рода шок, и осознание случившегося стало для меня огромным уроком. Я слишком хорошо, слишком гордо и благородно о себе думал, а на поверку выявилась душевная слабость и нравственная гниль. «Зелен виноград!» Вот истинная формула, объяснявшая мое пренебрежение к дорогим вещам. Вот где коренились истинные причины моего пренебрежения к материальной роскоши.
И всё же, духовный ущерб, причинённый мне Америкой, можно считать лишь незначительным и поверхностным по сравнению со многими другими. Я повидал множество эмигрантов, которые, научившись зарабатывать сколько-нибудь приличные деньги, или даже просто усевшись на неплохой велфер, начинали бешено упиваться и умиляться на американский комфорт. Удобные машины, креслица, диванчики, джакузи, видео, ресторанные деликатесы, сладенькие ужины при свечах в музыкальном кафе… Икорочка, коньячок и балычок, теплоходные круизы с непременным шампанским и казино, тряпки, меха, «мёбель» становились альфой и омегой их существования. Американцы тоже всё это любят, но они к этим благам привычно-безразличны. Они пользуются ими как бы «более достойно». Достойно не потому что они такие вот уж достойные люди, а просто потому что они потребляют свои замечательные блага бездумно, «for granted». Они родились с этим, а не дорвались до этого в сознательном возрасте после долгих лишений. Поэтому они не проливают над своими замечательными благами вожделенные слюни и умилительные сопли, свойственные нашей русско-еврейской эмиграции, не устающей рабски благодарить и славить американское правительство за неслыханное колбасное изобилие. Посмотришь на такую вот эпическую Сару Моисеевну, покупающую в «русском магазине» те самые деликатесы её мечты, которыми коммунисты обещали потчевать её при коммунизме, и становится тошно. А если подойдёшь поближе к этой выразительной очереди с семитическими лицами и знакомым неповторимым акцентом, ощутишь желудочные запахи, услышишь клокотание слюней, уловишь прерывающийся от гастрономических восторгов тембр голоса, которым дожившая до коммунизма покупательница просит отрезать кусочек того и шматочек этого, то непременно вспоминается Освенцим и Бухенвальд. «Каждому своё», как справедливо утверждает немецкая пословица. Кого-то сожгли заживо, а у кого-то вся жизнь свелась к пусканию обильной слюны на копчёности, солёности и прочие деликатесы. И то, и другое одинаково страшно и противно, и непонятно даже, какая смерть страшнее для души — от адского огня немецкого крематория или от запаха и вкуса американского колбасного рая. Разные нации и государства истребляют евреев разными способами, кто как умеет.
Весьма успешно истребляют, впрочем, и русских. Не только мои пронырливые и сластолюбивые соплеменники, но и множество лиц вполне славянских, с курносыми носами и шевелюрой пшеничного цвета, также влюбились в американский комфорт, забыв исконный русский традиционализм с его непременной необходимостью жить суровой, неустроенной жизнью с минимумом развлечений и скверно налаженным бытом. Не то чтобы средств на моей бывшей родине не хватило бы, чтобы этот быт наладить. Просто такова традиция у русских. Быть русским — это судьба, которая начинается с тяжёлого детства и деревянных игрушек. Русский человек понимает, что детство позади, лишь обнаружив, что деревянные игрушки поменялись на железобетонные. У русского человека на его собственной родине жизнь всегда настолько хуёвая, что сколько ни пей, всё мало. Но эта собачья жизнь имеет неоспоримое преимущество в том смысле, что она позволяет подняться над обыденным сознанием, взглянуть на жизнь по-философски, живо и непосредственно интересоваться всякими вещами, которыми заграничный человек, живущий в холе, неге и комфорте, интересоваться никогда не будет. И вот это-то главное, чудесное качество русской души, выстраданное в муках российской дури и прочего повального бездорожья, убивается напрочь американским комфортом и духом всеобщего алчного и смачного потребительства. В америке евреи перестают быть евреями, а русские перестают быть русскими. Но американцами ни те, ни другие тоже не становятся. И те и другие становятся иммигрантами, и душа их впадает в жвачно-накопительское оцепенение, которое прерывается лишь выпивкой и коротким похмельем. Пьют и евреи, и русские. Пьют от тоски по бывшей своей родине, по её неустроенности, по её неласковой длани, по деревянным игрушкам и тяжёлому детству, оставленному за паспортным кордоном и таможенным барьером. Пьют, родимые, по погибшей своей душе, которую никаким, самым лучшим комфортом не заменишь. Только они этого не понимают, а я понимаю, и поэтому они — пьют, а я… …я протираю затуманившиеся очки и пишу эти строки.
Кстати, евреи и русские в Америке как бы меняются ролями. Если в России русские как титульная нация никогда не пропускали случая цыкнуть на евреев и пристукнуть кулаком, чтобы те вели себя посмирнее и сдерживали свой ближневосточный темперамент и аппетит к жизни, то в Америке нет-нет, да и услышишь как евреи-иммигранты выговаривают своим славянским оппонентам: «А вы, русские свиньи, куда суётесь? Вы под собой всю страну изосрали, так уже и сидите в ней и срите себе дальше, а сюда не суйтесь. Здесь, в Америке, — наше место, а не ваше!» Лично я эти семейные разборки насчёт кому где не положено срать, всерьёз не воспринимаю, именно по той самой причине, что еврей-иммигрант — уже не еврей, а русский-иммигрант — уже не русский.
И между прочим, читатель, ты зря столь пренебрежительно плюёшься, читая про все эти напасти. Ты ведь тоже от этой участи не застрахован. Неужели ты думаешь, что ты лучше меня и всех прочих? Впрочем, конечно ты думаешь, что ты лучше. Более того! Ты, сука, — я это точно знаю — сейчас читаешь эти строчки и думаешь о том, какая я сука, и как бы хорошо нацарапать у меня на тачке слово «ХУЙ» через всю дверцу ржавым гвоздём, а меня самого хорошенько отпиздить… Потому что ты, сука, думаешь, что именно крутая американская тачка заставила меня надуть зоб, растопырить пальцы веером и взяться за мемуары с тем, чтобы похвастаться своей крутизной. Но мне это твоё мнение пофиг, потому что я знаю как оно есть на самом деле, и перед собой я не притворяюсь. Разумеется, я считаю ниже своего достоинства скрывать от тебя то обстоятельство, что в данное время мой организм находится в мучительном раздрае. Одна часть его кричит: начинай зарабатывать нормальные деньги. Ты в Америке! Тогда тебя и друзья уважать будут, и бабы будут давать, и будет внутренняя свобода и приятное ощущение от жизни. И тогда я со страшной озверяющей силой наваливаюсь после работы на свой домашний бизнес-проект, который, я надеюсь, когда-то принесёт дивиденды. Но другая часть организма вопит о том, что истинные ценности — это только те, что внутри тебя. Деньги и вещи легко могут пропасть, надоесть, девальвироваться и так далее. Ценные бумаги могут потерять свою ценность. Чем же будешь ты жить, — задаёт вопрос одна часть организма другой его части, — если и внутри у тебя тоже будет к тому времени пусто? И ведь не скажешь с легкостью, какая часть организма больше права. То, что ни среди американцев, ни тем более среди своего брата эмигранта, нельзя выглядеть слабаком и дешёвкой — это факт. Но и потратить все свои силы на приобретение материальных благ и на склоне лет превратиться в безмозглый и бесчувственный фуфляк в дорогой упаковке тоже страшновато. А именно это и случится, если приучиться работать только на себя, и совсем перестать работать над собой. При таком раскладе дел в конце концов от «себя» ничего не останется. Не на что будет работать.
