У Мерилла пересохло в горле, сердце забилось чаще. Он начал что-то понимать.
— Я читал, что есть такие смежные миры, — медленно проговорил он. — Но как мы сюда попали?
Гвинард показал на свои часы с причудливым узором из крупных камней на крышке.
— Вот что нас сюда привело. Это не часы, только похоже. Инструмент невелик, но он дает довольно энергии, чтобы перебросить нас сюда с Земли. Этот мир известен уже тысячи лет. Дорогу сюда открыл один ученый еще в древней Атлантиде. Секрет передается из поколения в поколение, его знают лишь немногие избранные.
— Значит… — Мерилл пытался понять. — Значит, во все времена какие-то люди об этом знали? — Он порывисто указал на клубившиеся вокруг зеленые туманы.
Гвинард наклонил седую голову.
— Да. В каждую историческую эпоху крупнейших людей посвящали в тайну и вверяли им драгоценный Знак, который открывает доступ сюда. Не хочу сказать, что и я достоин быть среди великих, но так решили другие и ввели меня в свой круг. И все члены этого тайного земного братства, сыны всех былых и грядущих веков, часто встречаются здесь, в этом мире.
Мерилл был поражен.
— Как, здесь сходятся люди из прошлого, настоящего и будущего?! Но ведь…
— Я же вам говорил, что этот мир находится вне нашего земного пространства и времени. На Земле проходит тысяча лет, а здесь — несколько дней. Время здесь иное. — Он поискал понятный пример. — Вот вы представьте: земные столетия — будто комнаты вдоль одного коридора. Из одной комнаты в другую, из века в век попасть нельзя. Но если иметь ключ, обитатели всех комнат, всех веков могут выйти в коридор — он для всех общий, и здесь они встречаются.
Измученное лицо его снова потемнело.
— Сегодня я пришел просить у братьев помощи. Пусть помогут спасти мою страну от анархии. Это моя последняя надежда. Законы нашего братства запрещают нам помогать друг другу в таких делах. Но теперь…
Он схватил Мерилла за руку.
— Медлить больше нельзя. Придется вам пойти со мной, хоть вы и непосвященный.
И, не выпуская руки Мерилла, чуть не волоча его за собою, старик поспешно зашагал сквозь зеленую мглу. Они шли по густой траве, по волнистой равнине, изредка пересекая небольшие ручейки. Вокруг по-прежнему ничего не было видно, кроме тумана, и нигде — ни звука, ни признака жизни.
Лейтенанту Мериллу казалось, будто он видит дурной сон. То, что он услышал от Гвинарда, не укладывалось в голове. Тайное братство величайших людей всех времен, ключ к неведомому миру, передаваемый посвященным, чтобы они могли сойтись все вместе из глуби разных веков… Невероятно, непостижимо!
— Est Guinard? Salve! [1] — окликнул звучный голос.
Гвинард остановился, обернулся, вглядываясь в туман.
— Salve, frater! Quis est? [2]
И торопливо шепнул Мериллу:
— Мы ведь не можем обойтись без общего языка. Вот и говорим по-латыни. Кто не знал ее прежде, тем пришлось выучиться. А вы латынь знаете?
— До войны я учился на медицинском, — пробормотал Мерилл. — А кто это?..
И тут из тумана возник человек, подошел к ним и весело поздоровался.
— Так и думал, что увижу тебя сегодня, Гвинард, — оживленно сказал он. — Как дела в твоем странном веке?
— Нехорошо, Эхнатон, — отвечал старик. — Потому я и пришел. Мне нужна помощь.
— Помощь? От нас? — переспросил человек по имени Эхнатон. — Но ты же знаешь, мы не можем…
Он оборвал себя на полуслове и уставился на Мерилла. А Мерилл в свою очередь с удивлением разглядывал его.
Человек этот был совсем молод; худощавое, смуглое, одухотворенное лицо, сияющие глаза. И очень странная одежда: полотняный плащ поверх короткой туники, темные волосы перевиты змейкой кованого золота, с шеи на цепочке свисает сверкающий диск, и на нем выложен из драгоценных камней причудливый узор таинственного Знака.
— Эхнатон царствовал в Египте в четырнадцатом веке до нашей эры, — поспешно объяснил Гвинард. — Вы, наверно, слышали о нем, даже если и не сильны в истории.
Эхнатон! Мерилл не верил глазам. Да, он слышал о правителе древнего Египта, о первом великом государственном муже в истории человечества, который на заре времен мечтал о всеобщем братстве.
— Этот человек — чужой, — с недоумением сказал египтянин. — Зачем ты его привел?
— Я не хотел, это вышло нечаянно, — быстро ответил Гвинард. — Я все объясню, когда придем в гостиницу.
— Вот она, — кивком показал Эхнатон. — Судя по шуму, сегодня собралось много народу. Надеюсь, что так: в прошлый раз я застал только Дарвина да этого упрямца Лютера, и мы спорили до хрипоты.
Впереди в тумане зарделся теплый, приветливый свет, он падал из окон низкого, приземистого строения, которое спутники Мерилла называли гостиницей.
Странный это был дом. Одноэтажный, сложенный из бревен и темного камня, в этой тишине и в тумане он казался призрачным, неправдоподобным. Вокруг раскинулся сад и парк.
Гвинард распахнул дверь, и их обдало светом, теплом, разноголосым гулом спора. Раздались приветственные оклики по-латыни:
— А, Гвинард! Иди-ка, послушай! Зискин и старик Сократ опять взялись за свое!
Мерилл стоял и смотрел во все глаза. Перед ним было просторное помещение — общая зала, как на обыкновенном постоялом дворе, бревенчатые стены, выложенный каменными плитами пол. Сбоку — огромный очаг, в котором пылает огонь, его-то пляшущие отблески, да еще красноватое пламя светильников по стенам, и освещают комнату.
Посередине расставлены длинные столы. И вокруг самого большого, на котором, всеми сейчас забытые, стоят чаши с вином, собралась престранная разноликая компания.
Рядом с человеком в сверхсовременном костюме со множеством молний сидит рослый римлянин в бронзовых латах; подле старого-престарого китайца с лицом как печеное яблочко — исполненный достоинства бородатый мужчина в брыжах елизаветинских времен и коротких панталонах в обтяжку; веселый малый, разряженный пышно и крикливо по французской моде шестнадцатого века, развалился по соседству с плотным суровым человеком в тусклой пуританской одежде американца времен Войны за независимость. А в дальнем конце стола застыл в раздумье кто-то молчаливый, закутанный в подобие темного плаща с капюшоном, лицо у него очень бледное и какое-то странное, нельзя понять, стар он или молод.
И вся эта удивительно пестрая компания, кроме задумчивого молчальника в плаще с капюшоном, горячо и шумно о чем-то спорит. Два главных спорщика — красивый молодой человек в странном блестящем одеянии, словно сплетенном из металлических нитей, и коренастый грек со сломанным носом и умными зоркими глазами. Значит, это они и есть — Зискин и… и Сократ? — в изумлении подумал Мерилл.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
