- Когда я проснулся, в купе было темно. На полу кто-то лежал. Я нагнулся, но ничего не успел рассмотреть. Открылась дверь, вошел Жохов, стал кричать. Собрались пассажиры. Только тогда мы увидели, что этот человек мертв.
- После случившегося вы перенесли свои вещи сюда?
- Да, я перешел на свободное место.
- До какой станции едете?
- Мне выходить на конечной.
- Хорошо. Оставайтесь здесь...
В коридоре меня встречает Волобуев.
- Ну, как у тебя розыск? С уловом?
- Пока ничего определенного, - уклончиво отвечаю я.
- На вот, почитай, - он протягивает мне протокол осмотра. - Эксперт еще там, не закончил, просит подождать. Внутри духотища - не продохнуть.
Мы пропускаем мимо себя понятых, фотографа, криминалиста и возвращаемся к восьмому купе. Стоя у двери, я осматриваю то, что теперь официально называется местом происшествия, читаю протокол. Он составлен подробно и тщательно, как всегда, когда дело ведет Юрий Сергеевич.
Слева на полке, застеленной для сна, я вижу чемодан с откинутой крышкой. В нем беспорядочной кучей свалена одежда со свежими бурыми пятнами. Такие же, еще не успевшие высохнуть пятна на наволочке и простыне. Рядом с чемоданом - небрежно брошенный пиджак, из которого в ходе осмотра извлечены документы, принадлежавшие умершему. Из них следует, что фамилия его - Рубин, звали Виталий Федорович. Родился 10 сентября 1939 года, уроженец города Свердловска, русский, не женат, судим в 1965 году за хищение государственного имущества, наказание отбыл, с последнего места жительства выписан три месяца назад.
Этим информация о покойном исчерпывается.
Еще раз перечитываю протокол осмотра.
На вещах Рубина, на двери, столике и полках следов, пригодных к обработке и идентификации, не обнаружено. Дверные ручки полны смазанных отпечатков пальцев, поверхность пола затоптана десятками пар ног. Я возвращаю протокол Волобуеву и прошу:
- Юрий Сергеевич, позвони жене, прямо из отдела.
- Конечно. Езжай спокойно, я ей все объясню, - обещает он.
В коридор, надевая на ходу плащ, выходит эксперт.
- Пошли, пошли, товарищи, - торопит Волобуев. - До отправления четыре минуты.
Мы покидаем вагон и вместе с экспертом идем вдоль состава.
- Что скажете, Геннадий Борисович? - спрашивает Волобуев. Зная щепетильность эксперта, он задает вопрос мягко, без присущей ему напористости.
- Итоги подводить рано. Кое-что можно сказать уже сейчас, но при условии, что мое мнение будет использовано только в оперативных целях...
Наше молчание принимается за полное согласие.
- Смерть наступила больше часа назад, а точнее - около двадцати двух часов. Не позже. Возможно, даже чуть раньше, в пределах, скажем, пяти - десяти минут. Причина непроникающее ранение в височной области. Нанесено тупым предметом. Рассечен кожный покров на затылке, кровь оттуда...
Геннадий Борисович сверхосторожен в оценках и выводах, но тем надежней полученные от него сведения.
- Скажите, а могли образоваться такие повреждения при падении с верхней полки? - спрашиваю я, но в этот момент из вагона выносят носилки с трупом. Эксперт ждет, пока санитары установят их на тележку, тележка отъезжает, и я повторяю свой вопрос. В ответ эксперт демонстрирует свои способности по части дипломатии.
- В данном случае утверждать это я бы не стал, но и полностью исключить такую возможность было бы ошибкой.
Мне приходится менять тактику.
- По показаниям свидетелей смерть наступила от падения с верхней полки в двадцать три часа. Из ваших же слов получается, что на час раньше.
- Хотите сказать, что с полки в одиннадцать часов упал уже труп? Едва ли такое возможно.
- Почему? Это очень важно.
- Дело в том, что под труп натекло много крови. Такое количество могло излиться только после падения, а смерть наступила в десять. Повторяю, в десять, а не в одиннадцать. Ошибка в шестьдесят минут исключена. Если он и упал, как утверждают ваши свидетели, то только в двадцать два часа.
- Как быстро наступила смерть?
- Мгновенно, - не задумываясь, отвечает эксперт.
- А кровь на вещах?
Я понимаю, что сморозил глупость, и Геннадий Борисович не замедлит этим воспользоваться.
- А это, извините, уже в вашей компетенции, - ехидно щурится он. - По-моему, ясно, что человек, получивший смертельную рану, за которой последовала мгновенная смерть, не может копаться в собственном чемодане. Или у вас другое мнение?
Я признаю полное поражение.
- На сегодня, к сожалению, все. - Он разводит руками. Добавить мне нечего. Остальное завтра - после вскрытия.
Последние его слова перекрывает дребезжащий удар гонга, за которым следует объявление об отправлении поезда.
Состав плавно трогается.
Вместе с сержантом из дорожного отдела милиции мы прыгаем на подножку пятого вагона.
Двадцать три часа пятьдесят минут
--------------------------------
Гаврилыч - проводник пятого вагона - сидит напротив меня и разливает свежезаваренный чай.
Мы молчим уже несколько минут. Мне необходимо собраться с мыслями и привести в систему противоречивые данные, собранные за время стоянки.
Итак, первое: смерть Виталия Рубина наступила не позже двадцати двух часов. Это установлено.
Второе: труп обнаружен в двадцать три часа, то есть спустя час после смерти. Обнаружили его двое, с разницей, по их словам, в пределах минуты. Возможно, часы Янкунса отстают? На целый час? Но даже если это действительно так, часы Жохова не могут отставать тоже ровно на час. Да и сообщение о случившемся поступило в милицию сразу после одиннадцати.
Третье: смерть наступила мгновенно. Однако на вещах Рубина, на подушке, простыне и наволочке следы крови.
Четвертое: и Жохов, и Янкунс, обнаружившие труп, утверждают, что непосредственно перед этим слышали шум. Эта версия не выдерживает никакой критики.
Кровь на полу под трупом свидетельствует, что покойник лежал там с двадцати двух часов.
Но если Рубин не падал с полки в двадцать три часа, то какой шум могли слышать Янкунс и Жохов?
Если Станислав Иванович ослышался - зачем тогда он заходил в восьмое купе? В то же время, если Янкунс, в самом деле, спал, то почему он не проснулся в десять, почему не дал знать о случившемся несчастье?
И главное: кто рылся в чемодане и постели погибшего? Что там искали? Из протокола осмотра видно, что ничего особенного, заслуживающего внимания, среди вещей покойного нет. Может, потому и нет, что кто-то успел взять?
- Гаврилыч, - спрашиваю я, отхлебывая обжигающую пахучую жидкость, - а что, все ваши пассажиры сели одновременно на одной станции?
- Да, как сели вместе, так и едут: от конечной до конечной.
- Постарайтесь вспомнить, что происходило в вагоне с десяти до одиннадцати.
Общительный и контактный Гаврилыч как-то сразу скучнеет, теряет интерес к разговору.
- А ничего особенного не происходило. Кто чай пил, кто спал, кто что...
- Так и запишем в протокол?
- Протокол, протокол, чуть чего - протокол. Я и так расскажу, скрывать мне нечего... Видно, скучно им было, пассажирам-то. Так они карты затеяли. Я им замечание сделал, раз-другой, а им - как с гуся вода.
- Ну вот, а говорите, ничего. Кто же играл в карты?
- Да все и играли.
- Где играли?
- В восьмом купе. До девяти резались. Ну да, до девяти, а потом разошлись.
- Виталий Рубин тоже играл?
- Это который того? - Проводник хмыкает. - А как же. Без него не обошлось. И парень этот, как его? Эрих, сосед, тоже, значит, там был. И грузин из четвертого, и муж дамочки из седьмого - фамилии, извините, не знаю - лысый такой.
- Жохов?
- Во-во, Жохов. Они вместе с Эрихом и пассажиром из пятого купе после карт в ресторан пошли ужинать.
- А остальные?
- Остальные по местам разошлись, куда ж тут еще денешься. У нас ведь не погуляешь, тесно.
- И когда эти трое вернулись из ресторана?
- Поздненько. - Гаврилыч пожевал губами, вспоминая. Около одиннадцати. Как раз перед тем, как бедолагу этого, Рубина, значит, обнаружили.
- Давайте посчитаем, кто оставался в вагоне с девяти до одиннадцати, - предлагаю я и начинаю перечислять: - Рубин Виталий - раз, Тенгиз из четвертого купе- два Кто еще?
- Жена этого лысого, - подсказывает Гаврилыч.
- Жохова - три. Еще?
- Ну и Родион. Вообще-то, билет у него в седьмое купе был, но он с самого начала попросил меня перевести его в свободное: неудобно, мол, с супругами, зачем мешать. А мне что - жалко? Если есть свободные места, я не против, пожалуйста. Открыл ему второе купе, постель выдал, там он и лег.
- Давайте-ка еще разок, что-то я совсем запутался. Значит, во втором купе едет Родион. В четвертом Тенгиз. В пятом - кто?
- Не знаю, как его кличут. Тихий такой. Он в ресторан вместе с лысым и Эрихом ушел. В девять.
- Так, дальше. В седьмом - муж и жена Жоховы, продолжаю я. - В восьмом - Эрих и Рубин. Правильно?
- Правильно. Больше никого. Посторонних в вагоне с самого отправления не было, только свои.
