— Не понимаю, о каком тупике вы думаете, — продолжал волшебник. — С моей помощью можно проломить выход из любого тупика.
Он заблуждался. Чтобы рыть туннель, нужно знать направление. Вслух эту мысль высказал Адам Сергеевич.
— Молодой человек, — сказал он. — Поймите, ваши способности могут пригодиться нам только при доставании какого-нибудь дефицитного оборудования. Ведь мы вынуждены действовать в рамках законов природы.
Волшебник рассмеялся.
— Пока я жив, вам они не страшны.
Адам Сергеевич нахмурился.
— Это опасная точка зрения. Отрицать законы природы никому не дано.
Он помолчал и добавил:
— Никому, никогда.
Он произнес эти слова странным тоном — будто всю жизнь или лучшую ее половину занимался конструированием вечного двигателя или чего-нибудь в этом роде. Об этом он никогда не упоминал. Видимо, это была тайна. Но для волшебника не существовало чужих тайн.
— Я говорю о другом. Вы хотели обойти какого-то там Ньютона, — он сделал ударение на букву «о», — а мне это не нужно. Я могу изменить какой угодно закон. Только подскажите какой.
— А если мы ошибемся?
— Исправим, — самоуверенно сказал волшебник. — Мои возможности безграничны.
— Мир — это клубок узлов, — возразил Адам Сергеевич. — Нить нужно распутывать постепенно, не торопясь. Если беспорядочно дергать, она обязательно порвется во многих местах, и останется груда обрывков. Хаос, и уже говорил.
— Приведите пример, — сказал волшебник. — Впрочем, зачем придумывать искусственные проблемы? Вот недавно вы запустили макет своей ракеты. Запуск вас не удовлетворил. Почему?
— Потому что все встало на свои места, — неохотно признался Адам Сергеевич. — Фактически запуск макета подтвердил, что мы не сможем довести фотонную тягу до нужного уровня.
— И что вы намерены делать? — спросил волшебник. Никто ему не ответил.
— У вас не хватает тяги, — продолжал он. — Вам нужно ее увеличить, но вы не можете это сделать. Я предлагаю кардинальное решение. Для увеличения фотонной тяги я предлагаю повысить скорость света.
— Чего вы этим достигнете? — спросил Славка Владимиров.
— Увеличения тяги, — снисходительно улыбнулся волшебник. — Пусть я не физик, но я понимаю, что тяга фотонного двигателя определяется давлением света. А чтобы увеличить давление света, нужно повысить его скорость. По-моему, это понятно.
— Кажется, вы ошибаетесь, — робко сказал Виталик. — Давление света обратно пропорционально его скорости. Так гласят формулы.
Волшебник опять рассмеялся, но уже не печально, а снисходительно.
— Формулы? На зеркало падает поток фотонов. Скорость фотонов я увеличиваю. И тяга от этого уменьшится?..
— По-моему, да, — сказал Виталик. Неуверенно, как на экзамене.
Славка Владимиров этого не вытерпел — он демонстративно отвернулся от спорящих, плеснул себе в банку из канистры пива и начал отхлебывать, разглядывая обрыв.
Но волшебник этого не заметил.
— Почему? — спросил он Виталика. — Почему же она уменьшится?..
— Не знаю, — признался Виталик.
Волшебник смотрел на него с большим превосходством. Все молчали. Потом Николай встал.
— Ну вас всех, знаете, — сказал он. — Развели тоску, как на конференции. А еще волшебники.
Он взял ружье, опустил маску на глаза и пошел в воду. И поплыл по бескрайнему морю, оставляя пенистую дорожку от работающих ластов. И нырнул и исчез, перейдя в другое измерение.
— Кто ответит на мой вопрос? — сказал волшебник.
Оставшиеся молчали.
— Кто ответит?..
Молчание.
— Кто?..
— Я, — сказал Адам Сергеевич.
Все повернулись к нему, даже Славка Владимиров перестал разглядывать обрыв. Все мы любили слушать Адама Сергеевича. Рассказывать о физике он умел.
— В детстве все о чем-то мечтают, — начал он. — Когда я учился в школе, очень модно было опровергать третий закон Ньютона. Действие равно противодействию. Отсюда следует закон сохранения импульса. Ракеты, поднимавшие спутники и космические зонды, благодаря этому закону весили тысячи тонн. А если бы третий закон был неверен, все было бы по-другому. Поэтому многие и хотели его опровергнуть.
Хотя я был еще школьником, я тоже над этим задумался. Способностей у меня было столько же, как сейчас. Знаний было меньше, но это, по-моему, только способствовало успеху. Грубо говоря, нужно было построить машину, которая поднимала бы себя сама, ни от чего не отталкиваясь. Как барон Мюнхгаузен, вытащивший себя из болота за волосы.
Прежде всего я понял, что работа такой машины должна основываться на запаздывании взаимодействий. Если силы переменны, противодействие отстает, не успевает за действием, и это нужно было использовать.
В своих мысленных экспериментах я начал с простого. Представим себе электромагнит и железный брусок. Их разделяет некоторое расстояние. Для наглядности очень большое — например, световой год. В начальном положении магнит включен. На железный брусок со стороны электромагнита действует некоторая сила, а на магнит, в полном соответствии с третьим законом Ньютона, действует такая же по величине сила, направленная к железу.
Что случится, если выключить электромагнит? На магнит никакие силы не действуют — он ведь выключен. Но брусок продолжает притягиваться к выключенному магниту. Он удален от магнита на световой год и еще целый год будет притягиваться к выключенному магниту, «не зная» о том, что магнит выключен. Целый год на систему будет действовать нескомпенсированная сила, и система получит ничтожный, но совершенно определенный импульс.
В принципе проблема была решена. Оставались пустяки. Я зациклил процесс. Я заменил железный брусок вторым электромагнитом, вместо включений и выключении ввел переключения с «притяжения» на «отталкивание» и, пользуясь запаздыванием взаимодействий, подобрал режим коммутаций, при котором силы, действующие на магниты, были постоянно направлены в одну сторону.
Получив в своих мысленных опытах такой результат, я, естественно, задрал нос. Еще бы! В те годы многие бились над безопорным движением, конструировали механизмы с вращающимися эксцентриками, «машины Дина», «инерциоиды» и так далее, а я решил задачу в уме. Правда, взрослые считали, что в моих рассуждениях есть ошибка, но найти ее никто не мог. А я не мог привести достаточно строгого доказательства.
После школы я поступил на физфак университета, окончил его, работал. Теперь я знал уже и физику, и математику, но не возвращался к своей задаче. Я боялся, что выявится ошибка. Формулы могли это убить. Иногда я посвящал в это разных людей. Всем это нравилось, как какой-то хитрый парадокс, никто не мог найти ошибку в моих рассуждениях, но, как и прежде, никто не сомневался, что она есть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
