Вот, например, о делении нашей истории на древнюю и новейшую. Хронологическую границу между ними Лоор связывает с катастрофой на Геме. Таким образом, древнюю историю отделяет от наших дней отрезок времени, меньший, чем продолжительность человеческой жизни. Почему же тогда она «древняя»? И почему в трудах вождя подробно проанализировано «межвременье» — период, непосредственно предшествовавший катастрофе, момент самой катастрофы и начало перестройки Базы, а о тысячелетиях подлинно древней истории — ни слова?
Я заикнулся об этом наставнику, и зря. Он уставился на меня с каким-то болезненным любопытством, словно на монстра. А потом долго втолковывал, что гемяне фальсифицировали историю, поэтому ничего, кроме искаженного взгляда на действительность, исторические первоисточники не содержат. К тому же они погибли в катастрофе. А все то немногое ценное, что было в них, изложено и гениально интерпретировано вождем.
И я вспомнил, как учитель Дель, ведший меня в старшей стадии детства, еще тогда предупреждал:
— Есть множество вопросов, Фан, над которыми не следует ломать голову. Если у тебя возникнет вопрос, задай его. Возможно, тебе ответят. Или же нет. В том и другом случаях не переспрашивай. Ты хочешь знать прошлое Гемы? А зачем? Думаешь, история нечто незыблемое? Нет, ее пересоздают задним числом. Умные люди тем самым оберегают тебя и всех нас от разрушительного знания. Запомни это.
Надо было слушаться Деля…
Легко сказать: «слушаться»… А если меня преследует мысль: имеем ли мы право замалчивать прошлое или, того хуже, переиначивать происходившие события?
И все же надо молчать, иначе нарвешься на неприятности. Неудивительно: под боком у нас грозный и коварный враг — Гема, над которой властвуют «призраки», самоорганизующиеся сгустки полей, обладающие огромным энергетическим потенциалом и интеллектом вычислительных машин. Они подчинили себе горстку людей, тех, кто был изгнан с Космополиса, и их потомков. Представляю, какую злобу вызывает у них свободное общество космополитян. Несомненно, «призраки» вынашивают замыслы поработить нас, захватить Космополис.
Сердце сжимается, когда мысленно представляешь нашу маленькую, но гордую планетку, средоточие и яркое воплощение могучего человеческого разума, на привязи у Гемы. Ведь она обращается вокруг этого мрачного гиганта, как спутник. Космополис — спутник Гемы. Не кощунственно ли?
Как-то я спросил Деля:
— До каких пор мы будем привязаны к Геме? Разве мы от нее зависим?
Дель усмехнулся и ничего не сказал. Я понял, что вопрос был неуместен. Но до сих пор, пренебрегая советом учителя не переспрашивать, продолжаю задавать его — себе. Ведь огромное преимущество замкнутой системы по сравнению с незамкнутой — абсолютная независимость от всего внешнего. Или я опять-таки в чем-то заблуждаюсь?
Есть только один человек, с кем можно поделиться сомнениями, — Асда. Хотя она не только не рассеивает их, а усугубляет. Но это моя подруга, моя любимая, и от нее у меня не может быть тайн…
Ей я верю беспредельно. А больше (разумеется, это не относится к Лоору) — никому. Раз уж суждено соседствовать с врагом, то, по крайней мере, нужно быть бдительным. Лоор говорит, что чем больше наши успехи, тем изощреннее и коварнее тайная война, которую ведут с нами «призраки». Страшно подумать: среди нас замаскировавшиеся агенты Гемы! Они вынюхивают наши секреты, готовят диверсионные акты, покушения на вождя и его ближайших сподвижников!
И уж если я скрываю от окружающих свои мысли, то что сказать об этих гнусных предателях?! Они провозглашают наши лозунги, клянутся в верности великому Лоору, а сами… И ведь не заглянешь под маску, не распознаешь врага, пока не услышишь о его разоблачении. Поневоле начинаешь подозревать всех, даже самого себя…
Аcда смеется, когда я говорю ей об этом.
Впрочем, вернусь к теме космола. Да, я добросовестно подготовился к собранию, понимая, что предстоит экзамен, возможно, самый трудный в жизни. Хотя вне космольской организации у нас остаются лишь считанные юноши и девушки, вступить в нее не так просто: надо доказать свою идейную зрелость, обосновать мировоззренческую позицию, подтвердить верность идеалам лооризма. И ведь не крикнешь: «Я верный, я преданный, я самый-самый». Нет, тебе будут задавать вопросы, а ты должен отвечать на них честь по чести: веско, чинно, уверенно. Хорошо хоть, это не те вопросы, на которые приходится искать ответ в потемках…
В космол принимают раз в год, причем в том самом Мемориальном отсеке, где когда-то Лоор работал над проектом Космополиса.
Я не бывал прежде на Базе: в обычные дни вход туда закрыт. Здесь резиденция наших руководителей. Дух захватывает при мысли, что в одном из соседних отсеков, совсем рядом, обсуждают государственные дела вождь и его соратники. Шальная мысль приходит в голову: вдруг распахнется герметичная дверь и войдет великий Лоор!
«Здравствуй, Фан, — скажет мне отечески. — Знаю, ты настоящий, достойный космолец. А насчет твоих сомнений, то у кого их нет! Каждый человек должен в чем-то сомневаться. Я тоже сомневался, когда создавал Космополис. Важно вовремя преодолеть сомнения, твердо решить: «да» или «нет». Я преодолел. И ты преодолеешь!»
Конечно, он на наше собрание не пришел, такое могло произой-ти лишь в моем воображении… Неужели я не увижу его, иначе как на портретах или в бронзе?
Космольцев тысячи, это самая массовая, а точнее, единственная молодежная организация. Почему единственная? Да в других нет нужды: все мы единомышленники, все горячо любим Лоора и верны идеалам лооризма.
Лучшие космольцы, повзрослев, становятся членами Космической лиги. Лига — авангард нашего народа, его честь и совесть. Мечтаю со временем вступить в ее ряды.
Все космольцы не поместились бы в Мемориальный отсек, да в этом и нет необходимости при нашем единомыслии. Пришли руководители ячеек, по уставу исполняющие роль выборщиков.
Огромное, залитое синеватым светом помещение. Никакой отделки — ребра металлической арматуры, многоярусная галерея с зигзагом лестниц. Ни намека на эстетику, все пионерски сурово, даже аскетично: несглаженные углы, асимметричные выступы. С одной стороны подобие амфитеатра с уходящими под своды рядами похожих на жердочки сидений — не свалишься, но и не усидишь дольше, чем нужно.
Размеры Мемориального отсека меня поразили. Я подумал с недоумением: зачем Главному Архитектору понадобилось столько места для работы, и не сразу вспомнил, что здесь он собирал из модулей макет Космополиса.
Пожалуй, единственное, что добавилось с того времени (не считая жердочек-сидений), это информационно-акустическая система, позволяющая общаться, не напрягая слуха и голоса.
Итак, будущие космольцы расселись в амфитеатре. Напротив, на просцениуме, расположились выборщики. Они не намного старше нас, а сразу различишь, кто есть кто…
Выборщики строги, важны, держатся непринужденно, раскованно. Слышны обрывки фраз, которыми они обмениваются:
— Венд был прав, когда…
— Вождь и говорит ему…
— Не три рекомендации, а пять…
Мы же робки и молчаливы. Не поднимаем глаз. Волнуемся. Даже дышится тяжело, хотя вентиляция отменная.
Вот встал один из выборщиков.
— Урм, младший советник вождя… — скороговоркой зашептали сзади.
Урм заговорил. Мы слушали, не спуская с него глаз, и машинально кивали головами, как бы в подтверждение каждой произнесенной им фразы.
Он излагал вещи, всем нам известные, я бы на его месте делал то же самое. Не случайно смысл сказанного им воспринимался без малейшего напряжения. Это ли не образец доходчивости!
— Вступая в космол, — напутствовал Урм, — вы присягаете на верность лиге и ее вождю, нашему вождю, великому Лоору. Космольцы всегда были в первых рядах строителей замкнутого общества…
Чувство сопричастности к общему делу, пробужденное этими простыми, общедоступными словами, охватило меня. Я невольно залюбовался Урмом: он произносил речь наизусть, не под фонограмму, — готов в том поручиться! — и ни разу не сбился, не воспользовался подсказкой минисуфлера!
Голос, накаленный пафосом, выверенные энергичные жесты, — вот это трибун! И как его слушают, каким энтузиазмом заряжаются от него!
Тут я случайно перехватил взгляд Урма и поразился: он принадлежал совсем другому человеку, и человека этого среди нас не было… Усталый, отсутствующий, слепой взгляд!
«Показалось!» — с облегчением подумал я, потому что Урм вдруг обвел нас глазами, будто хотел заглянуть в душу — и заглянул! — каждому по отдельности.
— Хочу надеяться, — сказал он, — доверительно приглушив голос, — что сегодня у меня появятся сто новых друзей.
Потом мы и выборщики расселись попарно. Начался индивидуальный контакт (тот самый экзамен, к которому я готовился). Как ни настраивал себя, а все равно почувствовал неприятный холодок, странную неловкость, точно раздевался перед посторонним.
