Глава 2
Утро добрым не бывает… По крайней мере, у меня. Особенно когда оно начинается в 7 часов. Еле передвигая ноги, я добрела до кухни, на которой уже хозяйничал один из моих соседей – Мишка. Он приехал с какого-то Мухосранска на заработки в краевую столицу, был высок, широк в плечах и помешан на эзотерике. В первые дни знакомства я даже крутила перед ним «хвостом», мы погуляли в парке, покатались на «чертовом колесе», я напилась пива, а потом весь вечер рассказывала историю своей жизни, сидя у него на коленках. Ближе к ночи меня пригласили замуж. От перспективы крутить коровам хвосты и брать всю жизнь интервью у директора колхоза, я резко протрезвела, пошла на попятную, стала рассказывать про свои странности, а потом и вовсе выставила Мишку за дверь. Теперь сосед на меня дулся, а я старалась избегать общения с ним.
Вот и сегодня утром он в раздражении сметал крошки с кухонного стола.
– Ненавижу, вечно мусор на столе оставляют, – бухтел Михаил себе под нос.
Он вообще был помешан на чистоте и гигиене, даже зубы чистил 5 раз в день.
– Доброе утро, – как могла мягко сказала я. – Ты чего такой злой?
– Откровение мне было ночью! – громко сказал Михаил и уставился на меня своими карими глазами.
– Да?! – я на всякий случай подвинулась ближе к двери, мы с ним в разных весовых категориях, но я резкая и бегаю быстро.
– Ты – ведьма! Мне надо держаться от тебя подальше! Я так и знал! Я ухожу в монастырь! – продолжил он.
– В женский? – неуклюже пошутила я.
– Нет! В мужской! – рявкнул Михаил и ушел в свою комнату.
Я вообще не слышала в наши дни, чтобы кто-то уходил в монастырь. Глупость какая! Жизнь удивительна и прекрасна, но стоит ли забивать голову тем, что люди, порой, ведут себя странно. Я выпила чай с пряниками и ушла творить «мейкап». В это утро я больше Михаила не встречала, вот и славненько. Но уже перед уходом столкнулась в дверях с Серегой – он жил с Мишкой в одной комнате. У Сереги была девушка, к которой он регулярно сбегал на ночевку. Даже баба Нюра смирилась с его личной жизнью.
– Слышала новость? Мишка в монастырь уходит, – весело сказал Сергей. – А я к Маше переезжаю, дорого за комнату одному платить.
Вот это неприятно! Так бывает, привыкаешь к соседям, а потом они уходят, а ты сидишь и гадаешь, кого найдет баба Нюра, с кем придется делить одну крышу. Тем более что негативный опыт у меня был. До ребят-строителей в комнате жил лысый сорокалетний мужичок, с виду приличный и тихий. Во время дежурства бабы Нюры этот скромняга ломился в мою комнату ночью, требуя секса. А дверь у меня, заметьте, без замка. Пришлось забаррикадировать вход всяким барахлом, открыть окно пошире и пообещать извращенцу, что буду орать так, что соседи полицию, скорую и МЧС одновременно вызовут. Дядька обозвал меня блядью и ушел спать. А я так и просидела возле баррикад всю ночь, боясь заснуть. Телефон мой, как назло, сел, а зарядку я забыла у подружки в гостях. Утром я во всех подробностях рассказала о веселой ночке хозяйке дома, а потом наблюдала в окно, как баба Нюра гоняла озабоченного придурка половой тряпкой по двору, а потом выставила его вещи на улицу.
Стараясь не забивать свою голову негативом, я отправилась в универ. Сегодня мне было о чем думать, предстоял экзамен по зарубежной литературе. Препод Иван Николаевич – настоящий зверь. Маленький, худенький, с топорщащимся хохолком из редких волос и огромными ярко-голубыми глазами, аристократическими длинными пальцами и громкой речью с глубокомысленными паузами. Старшекурсники рассказывали, что Ивану Николаевичу нравятся хрупкие девочки с оголенными плечами. Хотя я как-то видела его молодую жену. Оказывается, его супруга была не только студенткой филфака, но и подругой дочери от первого брака, двухметровой красавицей с толстой косой и румянцем во всю щеку. Успокоившись, что я гибрид между сексуальным идеалом препода и его предпочтениями в реальной жизни (я высокая, но худенькая), я поспешила на родной факультет.
В трамвае обошлось без моральных уродов. В честь экзамена и консервативно-романтичного преподавателя, я надела красивое, но короткое платье, а настроения выслушивать замечания по поводу длины моих ног, совсем не было. Перед входом в универ меня встречала знакомая троица: Дима, Саша и Ирка.
– Привет, фрэндЫ! – с ударением на последний слог крикнула я. – ПОпы не болят?
– Петрова! Тише ты со своими шуточками! Не хватало, чтобы нас гомосятиной считали! – буркнул Димка.
– Всё-всё… Умолкаю… Сегодня в «Лакомку» пойдем? – спросила я. – Вон и Ирка по Фильке соскучилась.
Ирка покраснела, но закивала головой.
– У нас сегодня другие планы, – вдруг изрек Саша.
– А вы вдвоем идите, – добавил Дима.
Решив сначала разобраться с экзаменом, а потом с вечерним досугом, мы переместились ближе к аудитории. Дождавшись своей очереди на «Голгофу», я бодро двинулась к столу с билетами, вытащила крайний и зачитала вопросы вслух:
– Вопрос номер один: анализ произведения Гёте. Номер два: «Потерянный рай» Джона Мильтона.
Всё не так страшно, как казалось на первый взгляд. Гёте был совсем неплох. Тем более, что я читала не «Фауста», как все однокурсники, а настольную книгу Наполеона – сентиментальный роман «Страдания юного Вертера». Слезы, сопли и трагический финал – жизнь не так уж изменилась, хочу я вам сказать. Мильтона и его «Потерянный рай» я, мягко говоря, не любила. Триста пятьдесят семь страниц стихотворного текста! Потертую обложку христианской эпопеи цвета детской неожиданности я ненавидела всеми фибрами моей нежной души. Сначала я решила читать каждый день по тридцать страниц «Потерянного рая», потом по семнадцать. Но ставить себе нормы было бесполезно, мой мозг отрубался после третьей страницы, и каждый раз я смотрела на аллегорические образы борьбы неба и ада, как баран на новые ворота. Прекратив сражаться со своим мозгом, я решила, будь, как будет!
– Кто готов отвечать? – строго спросил Иван Николаевич аудиторию.
– Можно? – скромно пискнула я.
Иван Николаевич сделал широкий приглашающий жест. Двигаясь не слишком быстро, чтобы пожилой человек успел заметить и длину моих ног, и элегантность платья, я присела на экзаменационный стул, на самый краешек, я ведь скромная девочка.
– Я хочу рассказать о произведении, которое стало настольной книгой великого Наполеона, – начала я бодро и громко. – «Страдания юного Вертера» – гениальный и трогательный роман о самом великом человеческом чувстве – любви…
В эмоциональном порыве я говорила все громче и громче. Иван Николаевич слушал внимательно, его глаза разгорались голубым пламенем, а хохолок на голове выглядел очень возбужденным.
– Да!!! Да!!! Да!!! – прервал меня преподаватель. – Вы абсолютно правы, великолепное произведение! И вы его тонко почувствовали!
Я покраснела и скромно опустила глаза.
– Скажите… – Иван Николаевич заглянул в зачетку, уточняя мое имя. – Таня, как вы думаете, почему Шарлотта так поступала? Она ведь могла сразу однозначно дать понять юному мальчику, что не любит его? Зачем же доводить Вертера до самоубийства, питая ложной надеждой?
– Понимаете, Иван Николаевич, – я интимно наклонилась в сторону преподавателя и понизила голос. – Так уж мы, женщины, устроены… Нам нужен запасной аэродром.
– Да, я думаю вы очень хорошо разбираетесь в психологии отношений и, должно быть, в мужчинах… А что со вторым экзаменационным вопросом? – спросил Иван Николаевич, заглядывая в билет. – Так. «Потерянный рай» Мильтона. А вы его и правда читали?
Я покраснела, скорчила жалостливую физиономию, как будто сейчас расплачусь, и тихо произнесла:
– Да. Желтая такая книжица. Триста пятьдесят семь страниц…
– Очень хорошо! Уверен, что так и есть. Я думаю, что вашего замечательного ответа на первый вопрос будет вполне достаточно для оценки «отлично»! Про рай послушаем как-нибудь в другой раз, – сказал Иван Николаевич, вручая мне зачетку.
Я радостно соскочила со стула и довольная выпорхнула из аудитории, направившись на поиски друзей.
Дима и Саша, получив свои законные тройки, сидели в беседке, а вот Ирина куда-то пропала. Напротив ребят расположился незнакомый блондин.
– А я на «отлично» сдала! – от радости я подпрыгивала.
– Никто и не сомневался, Петрова, ты ж с книжкой спишь, извращенка, – решил поумничать Саша.
Я присела на скамейку напротив блондина, которого мне никто не спешил представлять. Парень скользнул по мне серо-голубыми глазами, докурил сигарету и встал:
