Пилот испугался обыденности контакта. Обыденности его окончания. Собственно, все самое главное сделано, но что-то держало его здесь. Интуиция подсказывала, что это не все. Что-то оставалось. В объемных картинах, передаваемых ИНЫМИ, была почти невидимая надломленность. Может быть, траур?.. А Пилот доверял интуиции.
У них были хорошие отношения.
Однажды к нему вошел один из них. (До планет, которые они населяли, было около восьми световых минут.
И Пилота всегда удивляло, что они входили в рубку из кольцевого коридора, словно жили здесь, на корабле.) Вошедший, старец по виду - именно старец, а не старнк,- долго стоял в дверях, печально и пристально глядя на Пилота. Так продолжалось не меньше пяти минут.
Только тогда старец опустил глаза и медленно поклонился. Чужой мир прощался с человеком. Но человек понял уже, что этому миру, мудрому и могучему, нужна помощь.
И он остановил старика. Просто, по-земному, взяв за Руку.
Разговор. Очень долгий, на языке многих миров, которому он научился у них. Язык, всегда мажорный и искрящийся, стал языком печали. Они, сильные, просили о помощи. О помощи, правда, такого рода, которую мог оказать в середине двадцатого столетия абориген Центральной Африки летчику, совершившему вынужденную посадку: "Эй, приятель, проверни винт!" Электронный мозг не поможет там, где нужна кувалда. Пилоту надо было стать инструментом этого мира.
Вопроса "да" или "нет" не существовало. Пилот знал о неизбежных потерях в технике и большом риске. Однако отказаться не мог. Отказ нес смерть этому кусочку Галактики, смерть в виде излучения, разрушающего атомы газов.
Он был настоящий Пилот и не любил лишних разговоров. Характер. Подготовился, стартовал. Далее - привычный, как будни, марш к цели.
И вот прошло сорок минут после выполнения работы.
Сейчас человек точно знал, что все было сделано правильно. Что операция прошла удачно. Что их мир будет жить, Что контейнеры с информацией вскоре прорвут пространство в районе Центральной базовой Станции. Знал даже, что ему, может быть, поставят памятник в Аллее космонавтов.
Но все это никак не влияло на его желание. Ему сейчас хотелось лишь одного - умереть. Смерть--избавление. Он работяга. Не герой. И он сделал свою работу.
Лишь четыре сантиметра разделяют неповрежденную руку и красную кнопку разгерметизации скафандра. "Я буду преодолевать их всю жизнь", - подумалось ему в уже наступающем бреду.
Дождь?.. Нет, ливень. Мистерия непогоды. Ливень и темнота. Всеохватная, как этот дождь. Два сиротливых фонаря, освещающих пространство, ограниченное осязаемой тьмой: постройки и деревянный настил пристани.
И все равно в этом непроницаемом дожде, во мраке чувствуется мощное движение реки. Что несет она?
Все промокло. Насквозь. От старости до рождения.
И эти доски, и фонари, и даже вода в реке. Промок весь мир.
Взлелеянная дождем грусть. И ожидание. Ожидание чего-то светлого, желанного. Мечты?.. Чего-то, что должно произойти неизбежно. Захватившее настолько, что праздник непогоды становится личным.
Праздник? Да? Ожидание-праздник?
Теплоход возник сразу - из дождя и темноты прямо у причала. Как всегда бывает ночью, осенью.
Трап. Соединяющая деревянная ниточка. И цепочка пассажиров. Насквозь промокшие встречающие бросаются навстречу тем, кого ждали, и, продираясь сквозь струи дождя, спешат в здание вокзала. Выходят последние. Неужели не сбылось?.. Нет. В освещенном прямоугольнике выхода появляется маленький беззащитный силуэт. Она.
Осторожные, как над пропастью, шаги по трапу. Глаза еще не привыкли к темноте - проходит мимо.
- Эльф...
- Это ты... Ты здесь... - голос, знакомый, кажется, с детства: радость, удивление и колокольчики. - ...Нет, это невозможно. Да! Я знала, что ты... мы увидимся. Но слушай, ведь так не бывает...
Все ушли. Лишь двое мокнут в этом праздничном ливне. Праздник лишь для них. Он надевает па нее свою промокшую до нитки штормовку. Бессмысленность, напоенная нежностью. И путь к ее дому. Путь печали и печаль расставания. И предчувствие, дарованное этим невозможным совпадением, этой фантастической встречей, которой не должно было быть, но которая была.
- Пилот! Пилот! Соберите силы. Не поддавайтесь беспамятству. Мы пришли к решению. Необходимо ваше...
Дорога. Обычная грунтовая дорога середины двадцатого века. И два человека, шагающих по полосе гравия между стенами деревьев. Два человека, сопровождаемые безысходностью расставания. Необходимость. Временная, но печальная.
- Эльф, подари мне что-нибудь на память. Что-нибудь осязаемое.
Ее глаза. Растерянные, готовые заплакать.
- У меня ничего нет. - И снова шаги. И рука в руке.
Руки трепетные, боящиеся друг друга. Но все-таки ищущие это запретное прикосновение.
- Эльф... Подними камень.
- Вот...
- Подари его мне, - камень, нагревшийся за день, переходит в его руку, - где бы я ни был - он со мной. Помни. Всегда со мной. Он символ.
И снова шаги. И рука в руке. Руки трепетные, ищущие. Ищущие... Что? Символ чего? ...Это любовь?
Это дорога. Традцатикилометровая лента из камня и песка. Километры. Лишь тридцать. И его путь печалипуть назад.
Опять где-то по кровле стучит дождь. Каждый удар капли - боль. Это снова они.
- Пилот, Пилот! Отвечайте!.. Мы можем перебросить вас на одну из Странных планет. В прошлом эта планетная группа была исследована автоматами. Вскоре ее посещения были запрещены Советом Пространства. Причины: каждая из Странных представляет собой единую замкнутую систему, наделенную интеллектом. То есть каждая из них - своеобразный разумный организм. Любое другое разумное существо, попавшее туда, уже никогда не может покинуть планету, что обусловливается комплексом одиночества, присущим любой из них. Пилот, понимаете: одиночество порождает тягу к любому разумному.
Если хотите - гипертрофированное материнство. Планета, используя неограниченные внутренние возможности, приведет ваш организм в порядок. Но уже никогда не отпустит. Решайтесь, Пилот. Это единственный шанс. У вас на размышление есть лишь двадцать минут по шкале Системы. Пилот, вы слышите нас?..
"Как много они говорят. О чем? - Глаза человека, полные равнодушной безнадежности, смотрели в пространство перед собой. - Где найти те силы, которые помогли бы разжать зубы и выдохнуть единственное слово. Короткое и безысходное. Камера-одиночка размером с планету... И на всю жизнь? Нет..." - мысли были тяжелы, как стационарные шасси корабля. Они не могли обратиться в сигнал, который дошел бы до ИНЫХ. Губы, замершие сорок с лишним минут назад в конвульсивной гримасе, не шелохнулись. Пилот чувствовал приближение беспамятства. И последняя, ускользающая в красную пелену мысль: "Я брежу Землей, прошлым. Это страшнее". Он боялся последнего, самого грустного воспоминания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
