– Что это?
– А? – Я шагнул к Сидни и обнял ее за талию.
Затем я понял, что она нашла, и оцепенел. Сверкающие запонки с рубинами и бриллиантами. Тепло и радость в моей душе сменились холодной, но знакомой мрачностью.
– Мне несколько лет назад подарила на день рождения тетя Татьяна.
Сидни подняла запонку и пытливо на нее уставилась. Настоящий знаток!
– Они стоят целое состояние. Они из платины. Продай их – и будут тебе карманные деньги. На все пластинки, какие пожелаешь.
– Я их продам не раньше, чем начну ночевать под мостом.
Сидни заметила произошедшую во мне перемену и забеспокоилась.
– Эй, я же пошутила. – Ее рука нежно коснулась моей щеки. – Все хорошо.
О нет. Мир внезапно сделался жестоким, лишенным надежды местом, опустевшим со смертью моей тети, королевы мороев и единственной из всех моих родственников, кто не осуждал меня. В горле у меня встал ком, а стены будто сдвинулись. Я вспомнил, как Татьяну закололи. Кровавые фотографии с ее телом выставляли напоказ, когда пытались обнаружить убийцу. И неважно, что его арестовали и приговорили к смерти. Тетю Татьяну не вернуть. Она покинула меня, и я не мог за ней последовать – во всяком случае, пока. Я остался здесь – одинокий, ничтожный, мечущийся…
– Адриан.
Голос Сидни был ласковым, но твердым, и я медленно всплыл из пучины отчаяния, способного стремительно охватить меня и почти задушить. Я вырвался из тьмы, что возрастала год за годом – вместе с использованием духа. Вот цена за возможность владеть магическим могуществом. Что ни говори, а мои внезапные приступы с некоторых пор участились. Я посмотрел в глаза Сидни, и мир снова стал цветным. Я по-прежнему тосковал по тете, но Сидни, моя надежда и мой якорь, находилась рядом. Меня понимали. Сглотнув, я кивнул и слабо улыбнулся. Темная хватка духа отпустила меня. На время.
– Ничего, я в норме, – увидев сомнение на лице Сидни, я чмокнул ее в лоб. – Правда. Тебе пора, Сидни. А то Зоя не поймет. И ты опоздаешь на свое колдовское сборище.
Сидни еще несколько мгновений смотрела на меня с тревогой, но вскоре расслабилась.
– Ладно. Но если тебе что-нибудь будет нужно…
– Знаю. Звони по Любовному телефону.
Сидни просияла. Недавно мы с ней купили мобильники, работающие на предоплате, чтобы алхимики (типы из организации, на которую работает Сидни) нас не засекли. Не то чтобы они постоянно прослушивали ее основной номер – но они определенно могли это сделать, если бы решили, что творится нечто подозрительное. А мы не хотели оставлять след из звонков и смс.
– Я приду ночью, – добавил я.
Сидни посуровела.
– Адриан, нет. Слишком рискованно.
У пользователя духа есть отличная возможность – он способен навещать людей в их снах. Это удобный способ поболтать, потому что днем у нас на разговоры вообще не хватало времени. Но как и всякие «фокусы», связанные с духом, такой род магии был сопряжен с риском для моего рассудка. Сидни даже пугалась моего дара, но я считал издержки малой ценой за шанс побыть с ней.
– Не спорь! – заявил я. – Я не намерен расставаться с тобой. А ты ведь хочешь знать, что творится у меня, верно?
– Адриан…
– Я ненадолго, – пообещал я.
Сидни вяло согласилась – вид у нее был отнюдь не веселый – и направилась к двери. Когда мы проходили через гостиную, она притормозила у аквариума, который красовался у окна. Улыбнувшись, Сидни присела и постучала по стеклу. В аквариуме жил дракон.
Я серьезно. Строго говоря, он именовался каллистаной, но мы редко использовали научный термин. Мы дали ему прозвище Прыгун. Сидни вызвала его из какого-то демонского царства, чтобы он стал ее помощником. Но, в основном, он стремился помочь нам избавиться от вредной еды в моей квартире. Я и Сидни были связаны с Прыгуном некими узами, и для сохранения здоровья ему требовалось, чтобы мы оба заботились о нем. Но после приезда Зои дракончик переселился ко мне. Сидни сняла крышку с аквариума и позволила золотистому чешуйчатому созданию взбежать по руке. Прыгун таращился на нее с обожанием, и я хорошо его понимал.
– Я его ненадолго усыплю, – сообщила она. – Как ты смотришь на перерыв?
Прыгун мог существовать в своем натуральном, живом виде или превращаться в статуэтку – очень удобно на случай визита посторонних. Впрочем, преобразить каллистана могла лишь Сидни.
– Отлично. Он пытается съесть мои брюки. И ему незачем глазеть на то, как ты целуешь меня перед уходом.
Сидни почесала дракончику шейку и произнесла заклинание, обратившее его в камень. Так все гораздо проще, но опять же, каллистане необходимо иногда пробуждаться. Ну и я сам привязался к прыгучей мелюзге.
– Я заберу его, но обязательно верну, – сказала Сидни, пряча статуэтку в сумку.
Я кивнул. Пребывание рядом с Сидни было ему полезно.
Освободившись от взгляда глаз-бусинок, я подарил Сидни на прощание долгий поцелуй. Мне не хотелось, чтобы он прекращался, и заключил лицо Сидни в свои ладони.
– План побега номер семнадцать, – шепнул я. – Сматываемся и открываем бар с соками в Фресно.
– Почему в Фресно?
– Мне кажется, народ прямо умирает от жажды.
Сидни промолчала, но ответила на мой поцелуй.
Подобные планы стали для нас дежурной шуткой – они всегда были дурацкими и нумеровались безо всякого порядка. Обычно я сочинял их в одну секунду. Впрочем, я не сомневался, что были даже более реальны, чем любая из наших перспектив. И Сидни, и я до боли остро осознавали, что у нас есть лишь настоящее, а будущее скрыто в тумане.
Прекратить второй поцелуй оказалось непросто, но в конце концов Сидни это удалось. Она покидала меня, а я смотрел ей вслед. Теперь моя квартира сделалась темнее.
Я принес из машины остальные коробки и принялся копаться в сокровищах. Большинство пластинок относились к шестидесятым и семидесятым годам, но попадались и экземпляры из восьмидесятых. Они лежали кучей, бессистемно, и я не пытался разобрать их. Хоть Сидни и заявила, что их покупка – бессмысленный поступок, она не удержится и рассортирует винил по исполнителям, жанрам или по цвету конвертов. А я перетащил проигрыватель в гостиную и выбрал пластинку наугад. Мне попались «Дип Пёпл», «Машин Хэд».
У меня была еще пара часов до обеда. Я присел перед проигрывателем и, уставившись на пустой холст, гадал, как быть с моим домашним заданием – а задали нам нарисовать автопортрет. Не обязательно свое точное подобие. Он мог быть и абстрактным. Да каким угодно, лишь бы он выражал меня. И я почувствовал себя загнанным в тупик. В принципе, я способен орудовать кистью. Хотя я не в силах передать тот восторженный взгляд, каким на меня смотрит Сидни, когда я обнимаю ее, но я могу изобразить ее ауру или цвет ее кожи. Я могу нарисовать мечтательное, нежное лицо моей подруги Джилл Мастрано Драгомир, юной принцессы мороев. Я могу сделать набросок пламенеющих роз в честь моей бывшей возлюбленной: она разбила мое сердце, но я до сих пор восхищаюсь ею.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
