— слева и сзади — занимают двойники воина-разума. В камере справа сидит женщина, и как только я поворачиваю голову в ее сторону, стена между нами исчезает, уступая место голубой черте смерти.
Ее камера так же пуста, как и моя собственная. Женщина сидит в центре, обхватив руками колени, закрытые черным, похожим на тогу платьем. Ее смуглая кожа наводит на мысли об Оорте, о желтовато-коричневом азиатском лице и стройном, сильном теле. Я улыбаюсь и машу рукой. Она не обращает внимания. Тюрьма, видимо, рассматривает этот жест как взаимное сотрудничество: я чувствую, как мой счет немного подрастает, что создает ощущение теплоты, словно глоток виски. Стеклянная стена между нами возвращается на свое место. Ладно, это было совсем просто. Но против воина-разума этого недостаточно.
— Эй, неудачник, — слышится чей-то голос. — Ты ее не интересуешь. Рядом имеются более привлекательные варианты.
В последней из камер сидит мой двойник. На нем белая тенниска, шорты и огромные зеркальные солнцезащитные очки. Он лежит в шезлонге у края плавательного бассейна, на коленях книга «Хрустальная пробка»[2]. Это одна из моих любимых книг.
— Победил опять не ты, — говорит он, даже не потрудившись поднять голову. — Опять. Что с тобой случилось, три проигрыша подряд? Пора бы уже усвоить, что все стремится к равновесию.
— В этот раз я его почти достал.
— Эта ложная мысль о сотрудничестве была неплохой идеей, — говорит он. — Вот только она ни за что не сработает. У воинов-разумов нестандартные затылочные доли мозга, раздельные спинномозговые каналы. Их невозможно обмануть зрительными иллюзиями. Жаль, что архонты не начисляют баллов за попытку.
Я изумленно моргаю.
— Постой-ка. Как ты можешь знать то, чего не знаю я?
— Неужели ты считаешь, что ты здесь единственный Фламбер? Я неплохо поработал. В любом случае, чтобы его побить, тебе требуется еще десять очков, так что вали сюда, и я попробую тебе помочь.
— Ты действуешь мне на нервы, красавчик.
Я подхожу к голубой линии и впервые за этот раунд вздыхаю свободно. Он тоже поднимается, и из-под книги появляется изящный автомат.
Я наставляю на него указательный палец.
— Бум-бум, — говорю я. — Готов сотрудничать.
— Очень смешно, — отвечает он и, усмехаясь, поднимает оружие.
В его очках отражается моя уменьшенная обнаженная фигура.
— Эй, эй. Мы ведь с тобой заодно, не так ли?
И мне казалось, что это я обладаю чувством юмора.
— Разве все мы здесь не игроки и мошенники?
В голове что-то щелкает. Обаятельная улыбка, искусно имитированная камера — все это заставляет меня расслабиться, напоминает меня самого, но что-то здесь не так…
— Вот дерьмо.
В каждой тюрьме имеются свои слухи и свои страшилки, и наша не исключение. Я услышал это от одного зоку, с которым какое-то время сотрудничал. Легенда об аномалии. Абсолютный Предатель. Существо, которое никогда ни с кем не сотрудничает и остается безнаказанным. Этот тип обнаружил глюк в системе и всегда оказывается твоим двойником. А если нельзя доверять самому себе, кому же тогда верить?
— Да, — говорит Абсолютный Предатель и нажимает на курок.
«По крайней мере, это не воин-разум», — успеваю подумать я, перед тем как раздается оглушительный грохот.
То, что происходит потом, не поддается никакой логике.
Во сне Миели ест персик на Венере. Мякоть сочная, сладкая, с легкой горчинкой. Изысканное дополнение ко к вкусу Сидан.
— Ты дрянь, — тяжело дыша, говорит она.
Они уединились в сфере из ку-точек, в четырнадцати километрах над кратером Клеопатры — маленьком островке жизни в отвесной пропасти гор Максвелла, где пахнет потом и сексом. Снаружи бушуют сернистые вихри. Янтарный свет, просачивающийся сквозь адамантиевую псевдоматерию оболочки, покрывает кожу Сидан медным налетом. Изгиб ее ладони в точности повторяет выпуклость холмика Венеры Миели над еще влажным влагалищем. Внутри еще слегка трепещут мягкие лепестки.
— Что я такого сделала?
— Много чего. Этому тебя научили в губернии?
На лице Сидан вспыхивает улыбка эльфа, в уголках глаз появляются едва заметные тонкие морщинки.
— Ты очень добра ко мне.
— Ты моя попка.
— А как насчет этого? Тебе нравится?
Пальчики свободной руки Сидан обводят серебристый контур бабочки, вытатуированной на груди Миели.
— Не трогай, — говорит Миели.
Внезапно ей становится холодно.
Сидан отдергивает руку и гладит Миели по щеке.
— Что случилось?
Мякоть персика съедена, осталась только одна косточка. Прежде чем выплюнуть, она перекатывает ее во рту. Маленький твердый предмет, испещренный воспоминаниями.
— Тебя здесь нет. Ты ненастоящая. Ты просто помогаешь мне сохранить рассудок в Тюрьме.
— Это помогает?
Миели притягивает ее к себе, целует в шею, слизывает капельки пота.
— Не совсем так. Я не хочу уходить.
— Ты всегда была сильнее меня, — говорит Сидан. Она ласково перебирает волосы Миели. — Но уже почти пора.
Миели прижимается к знакомому телу, так что украшенная драгоценными камнями змея на ноге Сидан причиняет ей боль.
Миели.
Голос пеллегрини проносится в ее голове дуновением холодного ветра.
— Еще немного…
