помощника тонкую ленточку телетайпа и задумался — идти открывать кабинет, открывать сейф, искать нужное уголовное дело, все снова опечатывать и закрывать было лениво, но сохранить тоненькую макаронину ответа вне кабинета было не реально, придется возвращаться.
К шести часам вечера пятницы середины августа коридор отдела внутренних дел в нашем спокойном и, можно сказать, интеллигентном, уютном райончике, был пустынен. Только где-то в глубине коридора размеренно стрекотала короткими очередями пишущая машинка дежурного следователя. Я шел по длинному коридору, пытаясь в тусклом свете лампочек на шестьдесят ватт, закупаемых экономным, как хомяк, старшиной, пробивающегося через пыльные абажуры, понять смысл ответа, но не мог сосредоточится. Мне хотелось холодного пива, а осознать информацию, живет или нет по месту прописки знакомый потерпевшего, которого тот заподозрил в совершении кражи двух пар женских туфель из коридора я был уже не в состоянии.
Впереди раздался скрип несмазанных петель, я автоматически поднял голову от бледно пропечатанных телетайпных строчек. Навстречу мне шел худощавый мужчина без возраста и особых примет, в неброской одежде. Мужчина шел странно, но в чем была странность его походки, понять я не мог. Когда расстояние между нами сократилось до двух шагов, я сделал шаг влево, наперерез незнакомцу. Мужчина шел шагом, но старался делать шаги настолько быстро, что казалось, что его душа давно вырвалась из тела и рванула вперед. Человеку крайне хотелось бежать со всех ног, но он, из последних сил, сдерживал себя, создавая видимость спокойной неторопливой ходьбы честного человека. Гражданин смотрел прямо перед собой, уткнувшись глазами в протертый местами линолеум. Он, либо не хотел встречаться со мной глазами, либо…Дальше подумать я не успел, человек коротко, не сбиваясь с ритма ткнул меня кулаком, целясь прямым в лицо, вернее попытался ткнуть, но не смог. Я готовился сам ударить встречного, поэтому уклонился от его кулака, снес его своей массой и ударом в подставленную спину, отправил лицом в оббитую серым дерматином стену, а затем, зажав его руку, потащил слабо трепыхающегося мужика назад, по коридору, вдоль одинаковых запертых дверей. Одна дверь была чуть приоткрыта, и я, не боясь ошибиться, открыл ее головой, все еще дезорганизованного, мужчины. Два стола светло-коричневого цвета из дешевой деревоплиты, на столе раскрытое уголовное дело, с разгорающимся посредине огоньком и стройные ноги в чулках цвета бронзы, торчащие из-за стола. Мне удается взять руку жулика, в чем я уже не сомневался, на излом, и я плотно прижавшись к нему сбоку бедром, я делаю шаг вперед. Теперь, кроме ног мне видна форменная юбка, серая милицейская куртка и, явно непустая, уставная кобура, на широком ремне лежащей под столом женщины. Решение задачки про капусту, волка и козу складывается в голове мгновенно, я отправляю совсем сомлевшего мужика в полет о противоположный от меня сейф, куда он и попал, судя по грохоту, а сам, присев и охнув от боли в прооперированном колене, рву ремень кобуры и, смахнув легко поддавшийся флажок предохранителя вниз, резким щелчком досылаю патрон в патронник, одновременно наводя ствол в сторону скорчившегося в метре от меня человека. Когда-то, в старой жизни, прочитал в книге «Мы из Кронштадта» поучение крученного литературного героя по кличке Енот, учившего ГГ, что милицейские нормативы говно и верный шаг к самоубийству, поэтому, если хочешь жить, вытаскивай пистолет, взводи и стреляй, хотя бы в сторону противника в течении одной— двух секунд. Как говориться, после этого много думал и тренировался. Может быть я выгляжу глупо, но пистолет в моей руке предостерегает моего оппонента от совершения всяких глупостей.
— Эй, ты живая? — я осторожно касаюсь рукой теплого женского плеча.
— Ну как ты могла сделать такую глупость? — Наташа Ивлева, дежурный следователь, от которой я уже третий раз пытаюсь добиться внятного ответа, отводит глаза, осторожно поглаживая ушибленный затылок. В кабинете куриться легкий дымок от потушенного уголовного дела, жулик, как наказанный ребенок, смирно стоит лицом в угол, изредка перетаптываясь на месте.
Когда я уже потерял надежду на внятный ответ от старшего лейтенанта милиции, Наташа тоненько пискнула:
— Он водички попросил.
— И что?
— Я полезла за графином — девушка кивнула в сторону широкого подоконника, на котором стоял графин мутного стекла, с подозрительного вида водичкой: — А потом темнота.
— Эй, ты, в углу — наказанный жулик вздрогнул и осторожно повернул ко мне лицо.
— Ты чем девушку ударил?
— Нардами — правонарушитель мотает головой в сторону красивого деревянного футляра, сработанного его коллегами на одной из областных зон общего режима.
— Наташа, а он кто?
— Арестованный за мной. Я его в ИВС заказала, через полчаса дежурка его назад должна отвезти.
— Ну сейчас какой назад. Давай попытку побега оформлять. Мужик, слышишь меня? Ты себе три года плюсом заработал.
— Паша, давай не будем побег оформлять. Давай сделаем вид, что ничего не было!
— Наташа, он тебя что, так сильно ударил? Ты что такое говоришь?
— Паша, ну ты понимаешь, меня начальник следствия с Нинелью итак ругают постоянно, и выговор у меня не снятый. А тут, если дать официальный ход, меня вообще выгонят.
— А за что тебя не любят?
— Да я там пару раз не успела по срокам дела отправить, вот они меня дважды в неделю и поминают.
— Слушай, ты же замужем. Уволят — устроишься куда ни будь юрисконсультом, в декрет пару раз сходишь, а через год будешь следствие вспоминать, как страшный сон.
— Меня юристом не возьмут, я библиотекарь по образованию, у меня юридического только курсы полугодовые.
— Нда. Нет, Наташа, не уговаривай. Сама подумай — у тебя травма головы, неизвестно, сможешь ты завтра встать или нет, и уголовное дело почти наполовину сгорело.
— Паша, да там сгорело всего два допроса. Сейчас он мне распишется в бланках, а я сама все заполню. Ну Паша, ну пожалуйста!
Я уже для себя решил, что будет так, как хочет эта симпатичная молодая женщина, пока еще, любящая свою работу, просто, немножко неосторожная. Но просто так спускать эту маленькую шалость злодею было нельзя, он, как будут говорить в будущем пиндосы, должен заплатить свою цену. Между тем, Наташа умоляюще сложила ладошки перед собой, но я молча ждал ставку второго участника аукциона. Молчание в углу затягивалось, пора было ужесточать воздействие на мальчика, который плохо вел себя в этом году. И тут, я уловил, что в мелодичное Наташино нытье гармонично вплелся мужской альт. Я обернулся — мужик, скрючившийся у сейфа, скорчив жалобную моську, самозабвенно тянул:
— Паша, ну пожалуйста!
— Ты охренел! — я кинул в задержанного комок смятой бумаги: — Какой я тебе
